Забыть тебя

— Суд постановил признать Софронова Кирилла Алексеевича виновным в совершении преступления, предусмотренного статьёй сто пятой частью первой уголовного кодекса Российской Федерации, а именно: умышленное причинение смерти другому человеку. Учитывая все смягчающие обстоятельства, а также отсутствие судимостей, суд постановил назначить наказание в виде лишения свободы на срок десять лет исправительной колонии строгого режима. Повезло ещё, что не впаяли максималку. Стараниями отца Марины мой приговор и так ужесточился вдвое, но обжаловать его в моём случае было бы бессмысленно. Денег на адвоката у меня не было, связей — тоже. В последний раз скользнув взглядом по интернатовским товарищам, я вышел из зала суда под конвоем. Меня погрузили в старенький бобик и повезли в места не столь отдалённые. После стандартной процедуры облачения и изъятия ценных вещей, меня определили в камеру к трём бывалым рецидивистам, у которых за плечами был уже не один срок. Набитый на безымянный палец перстень опущенного я старательно скрывал до конца дня, что позволило спокойно занять свою верхнюю полку и даже перекинуться парой дежурных фраз с местным шнырём, но вот после ужина в душе, когда татуировка петуха на копчике открылась всем зэкам, на меня с тупым зазывным гы-гы-каньем и свистом смотрели все присутствующие в камере зэки. Стоило мне зайти в кабинку душа, как два мужика обступили меня по обе стороны. Лысый громила с золотым зубом начал давить мне на плечи, скалясь в зверской ухмылке, а волосатый чурка пытался пристроиться сзади. Я показал громиле средний палец, а другой рукой сжал со всей дури налитые кровью яйца чурки, впиваясь в них короткими ногтями. Тот взвыл, матерясь, отчаянно пытаясь вырваться. Отпустив его, я с размаху попытался заехать в челюсть громиле, но тот перехватил мою руку, нанося тяжёлый удар в печень. Согнувшись пополам от тупой боли, я пытался отдышаться. Громила развернул меня на скользком кафеле, приставляя ко входу возбуждённый член, но я рванул вперёд, вываливаясь из душевой кабинки. Это было моей ошибкой. Я распластался на скользком кафеле, больно ударившись подбородком, являя всем присутствующим своё позорное клеймо. Подскочив на ноги я оскалился окровавленным ртом, пытаясь найти в помещении хоть что-то, подходящее под оружие. Недалеко от меня стояла швабра. Я рванул к ней, хватаясь за черенок, попутно отламывая мочалку так, чтобы образовался заострённый конец. Заключённые с плотоядными ухмылками окружали меня, надрачивая свои члены. Я выставил вперёд «копьё», готовясь нанести ответный удар любому, кто рискнёт добраться до моей задницы. — Ну-ка, расступитесь, шавки, — произнёс в толпе чей-то хрипловатый спокойный голос. Зэки покорно разошлись, уступая дорогу пожилому мужчине. Единственному одетому в этом помещении. — Опусти свою зубочистку, сынок, она тебе здесь не поможет, — произнёс он, глядя на меня с невозмутимым спокойствием. Блатной… — Это ты убил дочь Лихолетова? — спросил он. Я кивнул, на всякий случай сжимая копьё покрепче. — Что ж вы, братцы, хорошего человека за петуха приняли? Повернись-ка. Доверять этому старпёру у меня не было причин, поэтому я угрожающе направил на него острие бывшей швабры. — Мне нравится твоя дерзость, сынок. Но меня ты можешь не опасаться. Враг Лихолетова — мой друг. Этот человек мне много зла в жизни сделал. Поэтому ты теперь под моей защитой. Это ясно всем? — блатной оглядел столпившихся зэков. — Прекрасно. Ну, из-за чего тебя наши с петухом попутали? Я повернулся спиной к блатному, на всякий случай сжимая копьё. Сам я так и не смог рассмотреть свою татуировку, но судя по выражению лица зэка, ничего хорошего там не было нарисовано. — Мда… Татуировщика ко мне. Пойдём-ка, сынок… Попробуем перебить твоё клеймо. Я послушно вышел следом за блатным. Охранники не препятствовали нашим перемещениям, что не особо меня удивило. У моего внезапного спасителя явно был сильный авторитет в этом месте. — Зовут меня дядя Вася. Для своих. В прочих кругах известен, как Князь Долгорукий. Ты вроде со Скалом сидишь в одной камере? Он за тобой присмотрит первое время. За что девчонку порешил? — мы вошли в его камеру, которая оказалась просторнее и чище остальных. Дядя Вася плюхнулся на нижнюю койку. — Самооборона была, но из-за её отца сел по полной. — Ну, может, и к лучшему, верно? — усмехнулся дядя Вася, указывая рукой на стул напротив себя. — Тогда бы ты не встретился со мной и так бы и остался петухом… Правда, недолго. Ты, как я заметил, боец с понятиями. Порешил бы с десяток мужиков прежде, чем дал себя откупорить. Мне такие нравятся. Знакомься. Паяльник, Бурепролом и Змей, — дядя Вася последовательно указал на своих сокамерников и те кивнули мне в ответ на его жест. — Дядя Вася, звал? — в камеру вошёл молодой паренёк лет тридцати с выбритыми висками и татуировкой оголённых проводов по всей левой руке. — Да, Малява, тут человеку хорошему нужно татуировку перебить. Его Лихой клеймил ни за что. Непорядок же. Нужно исправить. Покажи ему. Я спустил штаны, демонстрируя труды мастера отца Марины. Малява присвистнул, осматривая работу. — Мда… Дядь Вась, тут работа сделана умельцем… Сложно… Придётся парню всю спину забивать. Я эскизы набросаю, принесу. — Есть ещё кое-что, — я натянул тюремные трико и показал мастеру набитый перстень на безымянном пальце. — А, ну это я тебе хоть сейчас перебью, — усмехнулся Малява. — Дядь Вась, борзого ему сделаем? — Борзого? — не понял я. — Вот такую, — дядя Вася показал свой указательный палец, на котором красовался чёрно-белый ромб, увенчанный короной. — Но тогда ему все пальцы придётся забивать, а то видно будет, что бывший петух. — Можно сделать ему сиротскую, бойца, анархиста, череп, — вдохновенно перечислял Малява. — На другой руке полный срок, беззаконника… — Ты не забудь ему мою меточку поставить, чтоб другие лапы не накладывали, — назидательно посоветовал дядя Вася. — Это какую меточку? — поинтересовался я, в ответ на что все присутствующие в камере показали свои татуировки в виде змеи с пятипалой конечностью вместо головы. Знак довольно уродливый, но оригинальный, отличительный. У дяди Васи эта змея была набита на предплечье и увенчивалась шапкой Мономаха. Я покорно кивнул и отдал руки под творчество Малявы. Делал он татуировки намного больнее, чем мастер Лихолетова, но получалось гораздо аккуратнее. После нескольких часов разговоров и боли я вышел из камеры дяди Васи увенчанный символами, клеймившими навсегда мою оставшуюся жизнь. Отныне и впредь мне предстояло стать его гончим псом.

***

Мечта стать политиком и изменить этот мир казалась теперь такой смешной и нелепой. Все десять лет строгого режима слились для меня в единую серую вечность. Постепенно стиралась из памяти жизнь в приюте, мгновения свободы… И даже Слава. Дядя Вася учил меня криминальному ремеслу, словно своего сына. С каждым днём я проникался большим уважением к этому человеку, ведь в наших судьбах было слишком много общего. Первое преступление дядя Вася совершил в восемнадцать. Попался на крупной краже, за что отсидел два года от звонка до звонка. В тюрьме понятливый и смышлёный парень обзавёлся нужными связями и вышел довольно влиятельным человеком, пусть и в мире теней и криминала. Потом жизнь свела его с Лихолетовым, и они основали общее дело. Доли были равные, но отец Марины всегда стремился заполучить больше. В далёкие девяностые Лихолетов пытался убить дядю Васю, но по ошибке взорвал в машине его беременную жену и единственную любовь, обернув дело так, что за это преступление осудили мужа. Он был никому не нужным сиротой, а отец Марины — сыном влиятельных людей. С тех самых пор когда-то лучший друг и партнёр стал ему самым заклятым врагом. Дядя Вася часто говорил, что сейчас его нерождённый сын мог бы быть чуть-чуть постарше меня. Я впитывал каждое его слово, утопая в криминале всё глубже. Я убивал людей в пределах тюрьмы, а охранники сваливали вину на опущенных. Я воровал у блатных то, что приказывал мне дядя Вася. Меня избивали шныри чужих авторитетов, и я мстил им в ответ. После освобождения дяди Васи я занял его место, и теперь все Долгорукие слушали меня с полуслова, а когда-то избивавшая меня тюремная охрана теперь боялась сталкиваться со мной лишний раз. Именно здесь я чувствовал себя на своём месте, пусть она насквозь провоняло мочой, потом и кровью. Когда я выходил на свободу, дядя Вася встречал меня лично. Он передал мне дорогой костюм, который легавый выдал мне вместо личных вещей, дал мне ключи от машины и велел ехать за ним. Возможно, я был проклят с самого рождения, но для безродного сироты моя судьба — это лучший из доступных вариантов, что бы ни ждало меня на воле.