Давай попробуем не дышать

Она читает, сидя за столом на кухне. Прыгает взглядом пустым по одним и тем же чёрным строчкам снова и снова, злится. От прорвавшейся сквозь бурные чувства нетленных Ромео и Джульетты тоски тошно до смерти. Женский смех за запертой дверью Тэхеновой комнаты режет ей слух, и Росе до едкого безумия хочется чем-нибудь заглушить этот ненавистный звук. Она книгу откладывает. У Соён здоровый румянец на щеках, в объятиях Нам, она счастлива вхлам, дразнит её с экрана смартфона с публикациий в его Instagram. Роса смотрит, считает её милые улыбочки на фотографиях, оскорбленное самолюбие лелеет по-детски и фатально оступается: жалуется своему бойфренду в сообщении на наглость Тэхёна и невежество его пассии. Холодок пробирает под ребрами, встаёт поперёк гортани противным не сглатываемым комом. Тэхён провожает Соён за дверь. Роса наблюдает, цепляется взглядом за его угловатые плечи, замечает клеймо расцветшего засоса чуть выше ключицы на покрасневшей шее и голову опускает (он смотрит). Между ними дистанция в несколько метров, его заснеженная простуда, её безнадежные тройки за экзамены и запутанные мысли на заполненных перекрестках по пути из колледжа домой. На нём мятая рубашка навыпуск и ухмылка, вечно высеченная на лице дерзким изгибом донельзя обветренных губ. Росе, только увидев эту ухмылку, тотчас хочется содрать каким-нибудь притязательным замечанием:  — Ты не можешь приводить сюда девушек. Ты живёшь здесь не один. Он ей внимает, подходит ближе, чертит в воздухе до неё млечный путь. Дистанция размывается.  — У тебя с этим проблемы? Не знал, что я тебе мешаю. Может, мне сьехать? — спрашивает.  — Было бы чудесно, — она поднимается с места.  — Ты чем-то расстроена?  — Нет.  — Перестань, я же вижу, — не унимается и всё-таки доламывает.  — Можешь обниматься с Соён в другом месте? Меня просто тошнит от вас! — слова вылетают из гортани как птицы. Роса смотрит им вслед, губу кусая, находит похоть в мороке его волос и давится грёбанной ревностью.  — Извини, но я буду делать то, что захочу, — отчаянно, зло. Тэхён расправляет нахально плечи.  — Тебе так нравится выводить меня из себя, — она кричит и онемевшие пальцы нервно заламывает. Упирается ледяными ладонями ему в грудь:  — Отойди. Угольная блузка открывает ей плечи, от вида выпирающих ключиц только умирать. Она ужасная. Запускает под ребра когти, цепляясь пальцами за его рубашку. Он отходит на шаг, приподнимает руки, застывшим жестом показывая «я тебя не трону», даёт ей фору и право сбежать, но она не уходит. Воздух стынет, оседает у неё на щеках, в коньяке змеиных локонов, в его светлых прядях. — Джину говорил, ты ударил его на прошлой неделе.  — Он просто попал под руку. Ничего личного, — отвечает колкой фразой. Медлит секунду и добавляет: — Подожди, ты же не думала, что это из-за тебя?  — Нет.  — Хорошо. Потому что это правда не из-за тебя. У него такой скудный словарный запас, знаешь…  — Зато у Соён рот не закрывается. Взгляд у неё бархатный до того сердит, будто правда к нему что-то чувствует. Тэхён въедается ей в глаза: «Да признай, что я нужен тебе хоть немного», но эта девочка слишком гордая, слишком любит смотреть на его страдания, до гробовой доски будет мучить его и ни за что не признается.  — Господи, чего ты от меня хочешь? Роса, задыхаясь, целует воздух, когда он не выдерживает и врезает свои пальцы ей в рёбра. Его руки замирают на её талии, её руки на его предплечьях мнут тонкую ткань рубашки. Он перехватывает её бесцеремонно и сажает прямо на кухонные стол, а Роса ненавидит себя за это, но сама к нему тянется, крепче цепляясь за его плечи. Он впивается ей в губы своей болезнью, крепко сжимая тисками горло, а потом отпускает, отворачивается и смеётся. Гадко, больно, невыживаемо. Она-то думала, что за честь с ней делить кислород будут драться на шпагах, что все, кто её хотят до дрожи, будут определять силу зависимости к ней в баллах по шкале Бофорта, а она смеяться им в лицо: «Вы мне ни капли не интересны!» Думала, что не будет рассечена и ранима, что пройдёт и не заденет, что слишком хороша для всего этого, с гордостью до неба, но сейчас гордость режет босые ноги о битые стёкла, пока горечь вдоха ей рёбра сдавливает, пока она выдыхает надтреснутым голосом:  — Мне ничего от тебя не нужно. От него всё ещё пахнет духами Соён. И это безбожно. Солнце лижет ей плечи, стягивая блузку за один из коротких рукавов-фонариков ещё ниже. Потёкшая тушь ложится тёмными кругами под глаза. А Роса просто сидит на столе и смотрит, как меняется выражение его лица. И видит, что он сломанный, разбитый и совершенно выжженный. Больше не будет с ней спорить. Больше вообще ничего не будет. Она сломала его, она разбила ему сердце. Когда-то она была его стёртыми снами, он целовал её через стену, его пальцы могли рисовали на её теле горячие кружева. Она смогла бы крикнуть ему в спину и остановить, если бы не была настолько жалкой. Если бы только могла выблевать из себя всю неуверенность, высверлить из лёгких горьковатый дым каждой прикуренной от воспалённых нервов сигареты, забыть, как морочила голову Джину. Но она просто сидит и смотрит, заполняясь изнутри поминутно растущей там пустотой, как Земля стирается о кометы, когда он уходит.