Глава VI
***
Истерический невроз чаще всего возникает в молодом возрасте, его развитие обусловлено наличием определённого «истерического» личностного набора черт. Прежде всего это внушаемость и самовнушаемость, личностная незрелость (инфантилизм), склонность к демонстративному выражению эмоций, эгоцентризм, эмоциональная неустойчивость, впечатлительность и «жажда признания». «Психиатрия. Причины и лечение заболеваний».***
Ребекка протянула Элайдже мобильник обратно и недоверчиво произнесла: — Он это всерьёз? Перебрался в Новый Орлеан и зовёт нас присоединиться? — Полагаю, да, — Элайджа задумчиво посмотрел в окно, откуда открывался довольно живописный вид на осенний Мистик-Фоллс, повернулся к Ребекке, уютно устроившейся на диване. — И ты опять его послушаешь? Бросишь все и отправишься за любимым младшим братом? Ребекка была немного раздражена, это поправимо. Недоумевает — это нормально. Однако следовать за Никлаусом пока не хочет. Жаль… — Почему бы и нет? Чем плох Новый Орлеан? Разве тебе там не нравилось? — А с чем я могла тогда сравнить его? С Мистик-Фоллс? — Ребекка рассмеялась. — Если уж выбирать место, где я хотела бы провести оставшиеся мне годы, я бы предпочла Францию, а не её бывшие колонии. Чем тебе не нравится Париж, брат? — Ребекка… — Хорошо, фиг с ней, с Европой! Австралия, Океания, Новая Зеландия, Латинская Америка… Зачем пытаться войти в одну реку дважды, когда перед нами открыты все границы? Сегодня ты здесь, завтра — там. Свобода! — И тем не менее, ты уже третий год торчишь вместе с нами в Мистик-Фоллс. — Ключевое слово: «с вами», точнее — «с тобой». — Зачем тебе это, сестра? — Не знаю. Страх потерять единственного близкого человека? — Так как насчёт Никлауса? — Это он одержим Новым Орлеаном, а не мы… Пусть делает, что хочет! Я не собираюсь участвовать в его бессмысленных, жестоких играх, Элайджа! Я хочу дом, семью, детей… — Наши родители тоже этого хотели, думаю… — Прекрати! — Ребекка вскочила, яростно сверкнула глазами. — Зачем ты опять про них? Эти чудовища сломали нам жизнь, всем нам! Не напоминай мне о них, Элайджа, прошу тебя! — Хорошо, сестра. Она всхлипнула, бросилась к брату на шею, и уткнувшись носом в плечо, пробормотала что-то невнятное. Они бегут по болоту. Босиком. В нижнем белье, тоненьких рубашонках и без штанов — в чем спали ещё час назад, на сеновале, когда туда заявился отец и, не дав толком проснуться, загнал всех в фургон, а потом высадил в лесу и уехал, так и не сказав ни слова. С Ребеккой это впервые, раньше отец её не трогал, а сегодня погнал вместе с Финном, Элайджей и Клаусом. — Далеко мы от дома? — спрашивает Клаус Финна, тот кривится. — Максимум в десяти милях. Это если по дороге, а через топь — от силы в двух. Тут тропка должна быть. Элайджа обнимает дрожащую от холода и страха сестренку. — Веди. И не забывай, что с нами Ребекка. — Я вырасту и убью отца, — рычит Клаус, стаскивает с себя рубаху и натягивает на девочку. — Так тебе теплее будет. Элайджа делает то же самое. Ребекку надо беречь. — Я лишь хочу уберечь тебя от неприятностей, — прошептал Элайджа и нежно погладил Ребекку по голове. — Где Ник, там они обязательно будут, — ответила Ребекка, но Элайджа понял, что она их не оставит. Даже если сейчас сестра с ним не едет — присоединится позже. Детские клятвы — самые сильные. Отец встречает их у ворот, раздает мальчишкам подзатыльники. — Слишком долго копались! Зачем отдали одежду сестре, ей надо привыкать, не маленькая уже! В следующий раз выгоню под дождь в одних трусах! Марш домой, сегодня будете без еды! …Без еды, так без еды — у Клауса в дровяном сарае припрятан мешочек с сухарями. — Нам надо держаться вместе, — говорит Элайджа. — Мне нужно время, — прошептала Ребекка. — Я приеду к тебе. К вам. Мне будет плохо без вас обоих. Элайджа иногда удивлялся, как быстро сестра прощает им все.***
Мэтт Донован уже давно ничему не удивлялся, но то, что его случайная знакомая Надя оказалась дочерью Кэтрин Пирс его несколько озадачило. …Первой Надю заметила Ребекка, в пражском ночном клубе «Карловы Лазне». Сам Мэтт чувствовал себя там не в своей тарелке, особенно в Вавилонской башне — везде, куда ни глянь, толпы народу, музыка, кажется, проходит сквозь тело, а сам ты, позабыв обо всем, ощущаешь себя молекулой единого организма, движущегося в ритме… чего-то, неважно, главное — беспрестанно, словно броуновская частица. Он не выпускал Ребекку из виду; со стороны казалось: боится, уведут, но на самом деле Бекс была для него якорем в этом бесконечном волнующемся море. Она, может и понимала, но не подавала виду, счастливо смеялась, танцевала, иногда замирала, смотрела на него… влюбленно?.. восхищенно?.. И он тянулся к её губам, мысленно повторяя «loca» вслед за поющей Шакирой. Она мгновение отвечала на его поцелуй, прижимаясь к нему всем телом, затем отдалялась — а он ловил её за руку, будто хотел увести, сбежать ото всех, прочь от этой музыки, в тишину ночного города — хотя так ли тиха Прага ночью? — неважно, лишь бы сбежать вдвоем, остаться наедине, чтобы он вдоволь целовал её губы, а она не отворачивалась. — Хочешь выпить? Мэтт не хотел, и без того голова шла кругом, но Ребекка и не слушала. Так, из вежливости спросила, но он к стойке бара с ней не пошёл, остался на танцполе и даже подвигался рядом с какой-то забавной ярко-рыжей японкой, но потом заскучал и ретировался. Ребекка разговаривала с девушкой, высокой, эффектной шатенкой. Мэтт удивленно наблюдал за ними, стоя в нескольких шагах от бара: его спутница вела себя… несколько странно. Лица девушки он не видел, зато в глазах Ребекки читался такой недвусмысленный откровенный интерес, что Мэтт даже опешил на мгновение. Как? Почему? Что происходит? Ему как-то не приходило в голову, что Бекс может вот так неприкрыто флиртовать с кем-то в его присутствии, и это Мэтта неприятно поразило. Конечно, он помнил, что сам охарактеризовал их отношения как «ни к чему не обязывающие, просто секс, ничего личного», но столкнувшись с точным выполнением оговоренных правил, разозлился. — Мэтт! — Ребекка, наконец, отвлеклась от девицы и соизволила его заметить. — Знакомься, это Надя. — Привет, — буркнул Мэтт и плюхнулся на свободный стул рядом с Ребеккой и зачем-то сжал её ладонь. — Ты местная? — Нет, я из Болгарии, приехала в Прагу на каникулы. У Нади был забавный акцент, живая мимика и пухлые губы. Мэтт по-собственнически приобнял Ребекку за талию. — Поехали? — прошептал он ей на ухо. — Я соскучился. Она рассмеялась, легко освобождаясь из его объятий. — Потанцуем! — и потянула за собой обоих. …Мэтт ощущал себя полным идиотом; сначала — в клубе, изображая какие-то телодвижения, потом на улице, когда они шли по набережной, и девушки обнимали его с двух сторон, и в номере отеля, лёжа на огромной кровати — чудесный траходром, по словам Ребекки. Мэтту стало не по себе, когда девушки начали целоваться, ему это показалось зашедшей слишком далеко игрой, и возбужденная Ребекка, стягивающая с Нади одежду, пугала его этой яростной страстью. Он предпочел бы себя на месте этой хорошенькой болгарочки. Наде, судя по всему, нравился натиск Ребекки: она с готовностью раздвинула ноги и позволила ласкать себя, постанывала и елозила бедрами по постели. Мэтт сидел на кровати и смущенно наблюдал, как полураздетая и растрепанная Ребекка, стоя на коленях у кровати, придерживает бедра Нади и энергично вылизывает у неё между ног. И не сказать, что ему было противно смотреть — на самом деле, две красивые девушки занимаются сексом, это же шикарная картина — однако Мэтт чувствовал себя лишним, но не уходить же, если пригласили? Ребекка, впрочем, не собиралась ограничиваться только ублажением лежащей девицы, быстро довела её до оргазма и, пока Надя переводила дух, поинтересовалась у Мэтта, как долго он намерен строить из себя пай-мальчика. — Ты ведь уверял меня в клубе, что соскучился? За чем дело стало? Мэтт вздохнул и признался: — Вас двое… Надя рассмеялась, впрочем, необидно, а как-то одобрительно даже. — Ну мы же с тебя никаких подвигов не требуем, — пояснила она. — Это же просто развлечение. Ребекка, не тратя слов понапрасну, подошла к нему и страстно поцеловала, ну и от ее поцелуя, как и всегда, у него поехала крыша. Мэтт слабо помнил, как оказался обнажён и в постели — Ребекка и Надя всецело распоряжались его телом, а ему, признаться, стало неважно, кто из них целовал его в губы, а кто — брал в рот член, а может они это делали попеременно; потом он двигался в Ребекке, а она ласкала Надю, и всем было хорошо, и, наконец, он, абсолютно измотанный, но счастливый и расслабленный, с удовольствием наблюдал со своей половины кровати за прихотливо изогнутыми телами девушек и слушал их музыкальные стоны, и как-то незаметно уснул. …Увидеть Надю в «Мистик-Гриль» Мэтт никак не ожидал, и был шокирован причиной её приезда. Логическая цепочка «Надя — Кэтрин — Елена» ему никак не нравилась. А еще больше Мэтту не понравилось, что сразу после закрытия бара он втолкнул Надю в подсобку и оттрахал, как бы демонстрируя себе, что в постели ему и без Ребекки неплохо.***
Давине было скучно. Да и кому не будет скучно сидеть взаперти уже который день подряд? Поначалу ей, конечно, было страшно, но страсти улеглись, она успокоилась — и отчаянно заскучала. Ей уже опротивели закачанные в планшет музыка, фильмы и книги, от нечего делать она даже немного позанималась йогой, нарисовала по памяти несколько портретов, даже пробовала писать стихи… тщетно! Затворничество явно не шло ей на пользу. Днём в церкви было довольно шумно из-за строительных работ, и она спокойно торчала в микроскопической душевой, стараясь хоть таким способом освежить свой застоявшийся рассудок. Марсель исправно звонил каждый день, интересовался обстановкой, но не приезжал, ссылаясь на безотлагательные дела. Все было тихо, мирно, и кошмары Давину не мучали. …В новой школе к ней отнеслись абсолютно равнодушно — к счастью, потому что в предыдущем городе у неё были конфликты и с учителями, и с одноклассниками. Взрослым не нравилась её несобранность, сверстников раздражал её «инфантилизм», то есть нежелание следовать неписаным правилам старшеклассников. В Новом Орлеане на неё никто не обращал особого внимания, и только невыносимая обстановка в семье мешала ей радоваться жизни: отец прямо-таки считал дни до того момента, как дочь достигнет совершеннолетия и свалит куда-нибудь подальше. Поэтому, познакомившись с Моник Деверо, Давина с удовольствием стала бывать у неё дома, да и в ресторане. Признаться, ей не хватало сейчас именно возможности что-то готовить: Давина часто вспоминала, как Софи помогала ей постигать таинства кулинарии, искренне её хвалила и ставила в пример Моник — та лишь смеялась, уверяя, что в ресторанный бизнес пойдёт только под конвоем. Зачастую на кухне также тусовались Кэсси и Абигейл — тем, правда, не столько нравилось готовить, сколько пробовать вкуснейшую стряпню Софи. Давина вздохнула, вспомнив десерты, которые подавали «У Руссо»: профитроли с заварным кремом, мятное печенье, меренги, шоколадно- миндальное пирожные, а в особенности — торт «Сент-Оноре»… Почему-то по сладостям она скучала больше, чем по подругам. Попросить, что ли, Марселя, принести коробку чего-нибудь вкусненького? Что же все-таки тогда произошло? Марсель считал, что они просто оказались не в том месте и не в то время: «Ди, это Французский квартал, разборки местных кланов, стрелка молодняка… Что ж вам дома-то в тот вечер не сиделось?» Хорошо, что ей посчастливилось наткнуться на Марселя. И вдвойне — что он не воспользовался её беспомощностью. Когда судьба преподносит тебе такие подарки, надо радоваться… Но Давине все равно было очень скучно.***
Камилле в последнее время было не до скуки, а с тех пор, как ей понравился Марсель Жерар, она не переставала удивляться себе. Именно тот тип парней, с которыми ни при каких обстоятельствах не стоит связываться, но к которым просто безудержно тянет. Как психолог, Камилла отдавала себе отчёт, что поступать так, руководствуясь симпатиями — глупо и скорей всего — опасно, но как женщина — предпочитала поддаться искушению. А искушение, надо сказать, было очень сильным. …На следующий день после знакомства на свидание Марсель не пришёл, и Камилла облегчённо вздохнула: в какие там игры он ни собирался с ней играть, она не очень-то стремилась узнать. К тому же, «У Руссо» в воздухе витала какая-то нервозность, персонал словно замер в ожидании, и только отлаженный годами механизм ведения дел позволял всем работать на автопилоте. Камилла подумала, что сёстры Деверо, наверное, решили поделить бизнес: Джейн-Энн куда-то пропала, а Софи бродила совсем уж мрачная, и никто не рисковал лезть к ней с вопросами. После смены Камилла все же решила посидеть часок-другой за столиком и почитать свои конспекты: обстановка в ресторане отчего-то способствовала плодотворной работе на ниве психологии, возможно, благодаря ненавязчивой музыке и вкусным блюдам, ну или она все-таки решила выяснить, придёт ли Марсель сюда вообще, если уж не соизволил явиться на свидание. Ближе к полуночи Марсель пришёл, но не один, а с Клаусом Майклсоном. Оба выглядели чрезвычайно довольными, потому как без устали над чем-то ржали, и Камиллу, казалось, не заметили вовсе. «Чего и стоило ожидать», — подытожила Камилла. Интересно, в какую игру играют эти типы, и что им тогда от неё было нужно? Камилла, наконец, расправилась с пирожным, допила кофе и, собрав конспекты в рюкзак, двинулась к выходу, но тут её перехватил Клаус. — Добрый вечер, дорогуша! Можно тебя на пару слов? «Так-так, мальчикам уж давно не шестнадцать, а ведут себя как подростки», — сказала себе Ками, но вежливо улыбнулась и ответила: — Ты со мной хочешь поговорить или твой скромный приятель, назначивший мне сегодня свидание, но почему-то меня полностью проигнорировавший? — Вообще-то — Марсель, — деланно вздохнул Клаус. — Представляешь, он опоздал к оговоренному сроку, а твой номер телефона он у тебя постеснялся спросить, поэтому предупредить никак не мог… Хотел спросить у девчонок, с которыми ты работаешь, приходит — а ты здесь! Он так смутился и не подошёл, просил вот передать искренние извинения и спросить, чем он может загладить свою вину. «Что же вам от меня надо?» — задумалась Камилла. — Передай своему скромному и ранимому приятелю, что завтра у меня выходной, и он может пригласить меня в кино. Я люблю комедии, — фыркнула она и, закинув рюкзак за плечо, поспешила на улицу. Марсель догнал её у стоянки. — Ками! — Никак смелости прибавилось? Боже, что же за роль у неё в этом абсурдном спектакле? — Извини меня, пожалуйста. Мне действительно хочется сходить с тобой на свидание. И… можно твой номер телефона? Марсель выглядел искренне огорченным, настолько правдоподобно, что Камилла ему не поверила. Однако номер телефона продиктовала, на всякий случай. Камилла ОʼКоннелл хотелось отвлечься, а плохие мальчики и их игры подходили для этого как нельзя лучше.***
Кэролайн считала, что маме давно следовало отвлечься от своих нескончаемых дел и заняться личной жизнью. На её памяти, у Лиз не было романов — у неё, казалось, и отношений то не было, даже с её отцом, зачем они вообще женились — непонятно… А тут вдруг — Он. И не сказать, что такой уж красавец — в красавцах Кэролайн разбиралась, а этот дядька был… крут, вот. Настоящий викинг! Не то, чтобы Кэролайн Форбс увлекалась историей, но кто ж не знает викингов? И мамин ухажер был точь-в-точь такой, суровый, как хмурые северные моря, жестокий, как первозданная природа (Кэролайн похвалила себя за образные сравнения), и самое главное — ему очень нравилась Лиз. «Не лезь ты к нему, — сказала мама. — Он женщин за людей не считает». Кэролайн, однако, подумалось, что периодически совсем не прочь была бы, относись к ней как нежному цветку, экзотической птице или драгоценности. Клаус, например, воспринимал её как предмет искусства, и это вовсе не возмущало… Скорее, наоборот. Кэролайн одернула себя: ведь решила же о Клаусе больше не думать, сам ведь предложил больше не видеться, мол, колледж, новая жизнь и все такое. Да и она согласилась, чего уж теперь-то размышлять… А Эрик — хорош, и маме он тоже нравится. Вчера он долго рассматривал рисунки, которые за два года надарил ей Клаус — все эти пейзажи, портреты… Её, Кэролайн Форбс, портреты. Молча посмотрел и ничего не сказал, кроме «красиво». Зачем вообще она это все Эрику показала, он ведь и не просил. А мама, хоть и раньше видела все эти художества — сидела рядом и смотрела вместе с ним. Лиз сообщила ей, что Клаус действительно уехал из Мистик-Фоллс, как и обещал, и Кэролайн отчего-то было грустно, и даже немного обидно: так долго назвать её звездой, музой, вдохновением, а потом — раз! — и перестать. И вообще исчезнуть из жизни, как и обещал. «Он мне ничего не обещает, солнышко. Мы просто вместе. Пока. И будем ли вместе дальше — не знаю». Кэролайн подумала, что в отношениях с мужчинами ей надо брать пример с Лиз, кто бы мог подумать, что это ей когда-либо придёт в голову? «Люблю осень», — сказал вчера Эрик. Наверное, Кэролайн больше не сможет воспринимать осень отдельно от Клауса… Она даже Елене не рассказала, глупо это — рассказывать такое. Да и как? «Мы гуляли по лесу, разговаривали, и мне вдруг захотелось его поцеловать?» Раньше ей как-то в голову не приходило с Клаусом целоваться, хотя, он, естественно, хотел. И даже не намекал — говорил прямо. «А вы были в Париже?» — поинтересовалась она у Эрика. «Был. Европа — маленькая». Кэролайн иногда хотелось съездить во Францию, вон, и Мэтт там тоже побывал! А она могла бы… Клаус постоянно предлагал куда-то поехать, в Париж ли, Вену, неважно, лишь бы с ней, но Кэролайн знала себя. «Девочка моя, ты слишком легкомысленна, это ни к чему хорошему не приведёт». Мама, безусловно, была права. Только из-за ветра в голове можно было согласиться спать с Деймоном (он симпатичный, а Елена ему не даёт), встречаться при этом с Мэттом (он же меня так любит) и целоваться с Тайлером на заднем сиденье его автомобиля (тут Кэролайн лишь пожала плечами). Наверное, познакомься она с Клаусом годом раньше — согласилась бы на Париж, но Клаус приехал в Мистик-Фоллс невовремя. «Значит, колледж?» Зачем она сказала, что ему нет места в её новой жизни? Зачем он согласился? Зачем она его поцеловала? Да и то, что последовало за этими поцелуями — зачем? Как теперь избавиться от пустоты внутри — и откуда она, эта пустота? Неужели Клаус занимал в её жизни так много места? И может быть, он все-таки вернётся в Мистик-Фоллс? Когда-нибудь… «Пронзительно-синяя водная гладь фьордов…» Пора очнуться от этого кошмарного сна.***
Впервые за несколько недель Хейли проснулась не от привычной потребности излить свои внутренние проблемы белому фаянсовому другу. Она пробудилась ото сна из-за смеха Селест, доносившегося с кухни, немало этим фактом удивилась и, накинув халат, выползла из спальни посмотреть, что к чему. Клаус стоял в приёме двери, криво ухмылялся, а Селест утирала слёзы, выступившие от непрерывного смеха. — Так и сказал? — уточнила она и снова спрятала лицо в ладонях, всхлипывая и постанывая. — С тобой не соскучишься, Клаус! Запугал всех подружек брата! — Ты ведь знаешь, Селест, Элайджа всегда отличался странным вкусом в отношении женщин. Ты — не в счёт, ты его сама бросила. Хейли, убедившись, что завтраком никто и не думает заниматься, пожелала веселящимся доброго утра и прошла к холодильнику. Бутербродов, что ли, сделать? — Чего ты там изучаешь? — наконец, обратила на нее внимание Селест. — Сегодня на завтрак — овсяные хлопья с молоком, Клаус тут несколько раскритиковал наш с тобой рацион. Ему хорошо удаётся роль заботливого папаши! Хейли вздохнула. Понять, что творится в голове у её тюремщицы, было решительно невозможно. Зачем надо было столько говорить о Джексоне Кеннере, чтобы в результате отдать её Клаусу, не торгуясь? Хотя, нет, может он уже и решил выступить на стороне Французского квартала в борьбе против Марселя Жерара? Для чего вообще надо было начинать всю эту историю с похищением? Или Клаус оказался наиболее выгодным вариантом? Вчера Хейли все же была несколько испугана его появлением, доброжелательным настроем и вниманием — к чему все это такому маньяку, как он, и подумать было страшно. Ей совсем не улыбалась перспектива стать жертвой на заклание, и тем более — инкубатором для драгоценного наследника Клауса, одного из «принцев» Нового Орлеана, как охарактеризовала его Селест. На самом деле, варианта было всего два, и они друг другу совсем не противоречили, скорее, один логично проистекал из другого; первый: Селест решила играть в одной команде с Клаусом против Марселя, второй: она решила столкнуть короля и претендента на престол, а сама — воспользоваться результатом разборок. Бежать куда-то Хейли не хотела, ещё и беременной, а если сделать аборт — Клаус найдёт, он так и сказал, что из-под земли достанет… Нашёл же он Кэтрин, а та уж умела скрываться, не то что Хейли. Так что ей оставалось только следовать за более сильным. — Я Клауса с детства знаю, — покровительственно заметила Селест. — Да и всю его семью. Майклсоны никогда не воевали с ведьмами Французского квартала, поэтому Клаус остался несколько недоволен правлением Марселя в Новом Орлеане. — У Марселя проблемы с самооценкой, — согласился Клаус. — Будем его лечить. Хейли подумала, что им тут всем можно поставить какой-нибудь диагноз, но её мнения никто не спрашивал. Клаус все же решил рассказать Хейли, что ей следует делать дальше и кого слушаться, дабы избежать проблем и ожидаемо вспомнил подходящую историю из прошлого. — Селест благородно согласилась присмотреть за тобой, и нет нужды куда-то переезжать: это старое поместье Майклсонов. Говорят, в восемнадцатом веке оно принадлежало губернатору Луизианы, жестокому рабовладельцу, сластолюбцу, интригану, но совсем недальновидному политику. Он как-то поссорился с одним из Лабонэйров и вскоре украсил своей головой гостиную, правда до наших дней это украшение не дотянуло… В общем, будь тут как дома и ешь яблоки! «Хочу мяса, — тоскливо подумала Хейли. — С кровью». — Ты больше не пленница, — сообщила Селест. — Но покидать дом я тебе не советую. Не знаю, в курсе ли Марсель, что на его территории появилась волчья принцесса, но о тебе знают Деверо, а с ними всегда надо держать ухо востро. К счастью, они не в курсе, куда именно я тебя увезла, поэтому просто не появляйся в городе, а шляться по болотам вообще может только самоубийца. — Наша будущая мамочка будет умницей, — улыбнулся Клаус и ласково потрепал Хейли по щеке. Девушка невольно вздрогнула. С появлением Клауса ощущение петли на шее стало слишком явным. «Да пошли они все», — подумала про себя Хейли, залила хлопья молоком и принялась их поглощать, впрочем, без особого аппетита. Бессмысленно было уже упрекать себя за то, что связалась с Кэтрин Пирс, воспользовалась Тайлером Локвудом, переспала с Клаусом Майклсоном… Однако вполне можно было следовать примеру окружающих и заключать сделки — а предложить Хейли теперь могла многое, главное — отличать реальные, выгодные предложения от заманчивых, но туманных перспектив.***
Теперь Кэтрин было сложно отличить сны от реальности, а прошлое от настоящего. Она уже не понимала, день за окном или ночь, и совсем не вставала с постели из-за жуткой тяжести, навалившейся на её измученное болезнью тело. — Вы беременны. Отец меня убьёт. — Я беременна. Не убил… даже не упрекнул. — У вас девочка. Да, чёрт возьми, я поняла, что теперь у меня есть дочь! Зачем мне ребёнок в мои шестнадцать лет? — Ты же мать! Наверное… Но я не понимаю, что ты от меня хочешь. — Если тебе не нужен ребёнок, убирайся! Господи, Наде уже год, и она начала ходить. — Это Катерина Петрова, очень сообразительная девушка. Она никогда не встречала таких, как Элайджа. — Ты уверена, Катерина? Конечно, нет. Но я сделаю все, что нужно. — Не надо, Катерина! Они убьют тебя! Отважный Тревор. Глупый. Влюбленный. — Почему ты решила все рассказать? А кому ещё, Тристан? Никогда не видела столько крови. Как из одного старика может вылиться столько крови? — Катерина! Помоги мне, Катерина! Прости, Роза-Мария, но я должна спастись. У меня дочь. Надя. Моя маленькая девочка. — Надя? — Да, мама… Я тут. Зачем отличать сны от реальности? Они и есть реальность. Кэтрин слабо улыбнулась, попыталась протянуть руку и дотронуться до маленькой девочки с кудряшками. — Не плачь, солнышко… мама здесь.***
Надя плакала так только в детстве. Когда было больно, когда было страшно или обидно. Сейчас ей было очень плохо. Она лежала в кровати и обнимала тонкое, словно высохшее тело женщины, с которой так не хотела прощаться.