***
Почти целую неделю на площадке Юнги делает вид, что между ним и Чимином ничего не произошло. А вот у Чимина это получается плохо. Вместо того, чтобы играть и следить за мячом, он следит за Юнги, пялится, зависает и пропускает атаку раз за разом. Намджун злится, ругает мелкого и не понимает, куда ушли два месяца тренировок, если к концу лета тот безошибочно попадает в кольцо, но всё остальное из рук вон плохо. — Юнги, поговори с ним. Он как не в себе, что ли? — Намджун вытирает пот со лба тыльной стороной запястья и откидывается на скамейку. — Я бы его и дальше тренировал, но последняя неделя — это пиздец какой-то. — Хорошо, поговорю, — беззаботно отвечает парень и следит за рассеянными движениями Пака. — Дай шанс мелкому. Может, у него что случилось? — Ладно, до завтра. Если не покажет результатов в течение нескольких дней, я забью на него. — Намджун поднимается и, надевая наушники, салютует. Юнги растягивается на скамейке и ждёт, пока Пак подойдёт сам. Он избегал парня всю неделю в надежде, что тот одумается и всё забудет. Но вместо этого Чимин заметно грустнеет, теряется во время игры и зависает. Куда-то запропастилась солнечная, широкая улыбка и беззаботные шуточки. Правда, Юнги знает куда, но признаваться в этом не хочет. Как и не хочет брать ответственности за мелкого и его переживания. Своих хватает. Чимин замечает, что Юнги один, без Намджуна, и не спешит уходить. Недолго думая, он понимает, что это немое приглашение, и подходит, отбивая мяч. Заслоняя собой солнце, чтобы не светило в глаза хёну, он молча становится рядом. — Чимина~, что с тобой в последнее время? — тянет Юнги с закрытыми глазами полностью расслабленный. — Намджун переживает. Сказал, что если и дальше так будет, то плюнет на тебя. А сам знаешь, чего стоит его внимание. Чимин сосредоточенно смотрит на Юнги и старается придумать оправдание, хотя такового просто нет. Всё, что бы он не сказал сейчас, будет детским лепетом. — Я постараюсь исправиться, хён. — Чимин опускает голову, чтобы показать, как сожалеет, хоть знает, что Юнги не смотрит. — Я не хочу, чтобы ты старался. Я ожидаю, что ты сосредоточишься, наконец, и начнёшь играть, а не плавать в себе. Я знаю, что ты можешь. — Юнги открывает глаза и, считая, что разговор окончен, сгребает вещи с твёрдым намерением уйти. — Хён, — Чимин оживает и открывает рот, чтобы что-то сказать, но слова вязнут в горле, и он только лихорадочно хватает воздух, понимая, что больше шанса не будет. — Подожди. Юнги застывает, не оборачиваясь, на шее чувствует взгляд, прожигающий кожу. Сейчас хочется, чтобы у Чимина не хватило смелости продолжить, чтобы он сказал: «До завтра» — и чтобы всё обошлось. — Не надо делать вид, что ничего не было. Я всё помню, — Чимину легче это сказать, сверля взглядом затылок напротив, чем в лицо. — Ты сказал, что дашь мне ещё один шанс решить, хочу ли я быть с тобой. — Сказал, — Юнги холодеет от мысли, что настойчивость Чимина не имеет границ. Оборачивается резко и в секунду становится носом к носу с Паком, шепелявя зло: — Неужели ты всё ещё не передумал? — Нет, — Чимин закрывает глаза и представляет не злой колкий взгляд, а широкую улыбку и громкий смех. Так легче. — А зря. Хотя... — Юнги прикидывает что-то в уме. — Заходи завтра, после тренировки. Я подготовлюсь. И ещё одно. Подумай, что хуже — ударить кого-то в гневе или только потому что можно? — бросает он на прощание. Чимин открывает глаза и видит удаляющегося Юнги. Завтра наступит через двадцать четыре часа. Как продержаться так долго? Как побороть страх и поддаться искушению? Как убедить самого себя, что это то, что ему надо? Как убедить себя, что это точно не то, что ему в жизни надо? Как понять, зачем и почему Юнги? Хотя, наверное, уже поздно задавать такие вопросы. Про вопрос Юнги он даже думать не хочет.Deftones — Change (In The House Of Flies)
Чимин стоит у стены как и в первый раз, рассматривая помещение. Сегодня всё убрано: наведен порядок на столе и в комнате пахнет свежестью. Но главное, на что нельзя не обратить внимание, это красная сатиновая постель, наводящая ассоциации с борделем. Юнги сидит на краю кровати, широко расставив плотно облегающие кожаными штанами ноги, и пристально смотрит на Чимина. Вздыхает, зачёсывая волосы назад всей пятернёй. Думает, как начать. — Чимин, ты знаешь правила — нельзя говорить без разрешения. Поэтому я хочу кое-что прояснить в самом начале. Ты здесь по собственной воле, и всё, что я делаю, если не встречаю сопротивления, — ты дал на это согласие. Обычно есть слово-ключ, которое означает конец игры, и выбираешь его сам. Сейчас я не вижу в этом смысла, так как не собираюсь связывать или привязывать — у тебя будет полная свобода движений. В каждом, я ещё раз повторю, в каждом моменте, несмотря на обстоятельства, ты можешь встать и уйти. Если посчитаешь, что я делаю что-то, что тебе противно или неприемлемо, ты можешь всё прекратить и уйти. Понял? Чимин кивает. Он понял. Как и отлично понимает, что если уйдёт, обратно Юнги уже не впустит. Трусам здесь не место. И, хоть Чимину страшно, пиздецки страшно от неизвестности, что-то наливает ноги свинцом и не даёт сдвинуться с места. Он принимает условия «взрослых игр». — Хорошо, я предупредил. — Юнги откидывается на кровать, потягиваясь. — Раздевайся. Чимин хлопает глазами и хочет уже что-то возразить, но быстро одёргивает себя сам. Нежелательно, чтобы Юнги заметил эту небольшую заминку. Юнги, конечно же, замечает, но виду не подаёт. Он не хочет облегчать Чимину задания дополнительными стимулянтами, как в первый раз. Он хочет, чтобы Чимин делал всё сознательно. Так намного интересней. Чимин стягивает потную рубашку, свободные шорты для игры, носки и нижнее бельё. Он помнит с прошлого раза, что прикрываться нельзя, поэтому сжимает ладони в кулаки, нервно впиваясь ногтями в кожу. — Руки за голову, ноги шире. И смотри на меня, — Чимин безропотно выполняет все приказы и устремляет взгляд на Юнги. — Хороший мальчик, — почему-то по телу пробегает лёгкая волна дрожи и отдаёт приятной пульсацией в паху. Юнги видит реакцию Чимина и улыбается в чёрную маску. Встаёт, достаёт из тумбочки перчатки, ножницы и моток широкой, на несколько сантиметров, чёрной сатиновой ленты. — Сегодня хороший мальчик побудет немного нехорошей девочкой, — Юнги натягивает перчатки и, держа один конец ленты, остальной клубок роняет на пол. — А девочек надо украшать, я прав? Чимин смотрит на Юнги и кивает. Что бы это ни значило, он согласен, хоть чувствует, что это взорвёт мозг, представление о Юнги, себе и мире в целом. Чимин наблюдает краем глаза, как Юнги обхватывает его талию лентой, отмеряет и отрезает с запасом. Он закрывает глаза, когда чувствует прикосновение к коже ненавистной резины, как щекочет лента и, стягивая несильно, завязывается вокруг талии. На бантик. Смешно только в начале. То же самое Юнги делает с запястьями, щиколотками и шеей. Отходит, приглядывается критично и, скорее всего считая, что этого недостаточно, приказывает широко расставить ноги. Чимин вздрагивает, когда лента скользит между ног и наподобие подвязки завязывается у самого бедра. Симметрично на обоих. На этом креатив Юнги не заканчивается: он связывает подвязки с поясом, чтобы те не сползли. Линии чёрной ленты вертикально проходят рядом с тазовыми косточками. Чимину стыдно. С этими лентами он чувствует себя ещё более нагим и беспомощным, чем просто без одежды. Но от того, как жадно смотрит на него Юнги, становится так хорошо, что почти плохо. Он похож на дьявола во плоти — в чёрных кожаных штанах, чёрной рубашке и чёрной маске. Только белые зачёсанные назад волосы и светлая кожа контрастируют со смолью одежды. Глаза, наверное, полыхают огнём. Опять по телу проходит волна лёгкого возбуждения, и Юнги замечает, как дёргается член Чимина. Как он прикрывает легко глаза и расширяет ноздри. — Но настоящие девочки ведь делают макияж, правда? — Юнги видит, как Чимин кивает машинально, но тут же распахивает широко глаза. — Встань на колени, руки за спину, на замок. Чимин сглатывает, но выполняет всё, что Юнги говорит, стягивая перчатки. В бледных, изящных руках — чёрный карандаш. Чимин знает, что будет дальше, поэтому закрывает глаза и поднимает лицо кверху так, чтобы было удобнее рисовать стрелки. Юнги проводит толстые, неровные линии, растирая немного мизинцем и нарочно размазывая под глазами. Такая неопрятность очень кстати. Чимин дергается и открывает глаза, когда к его губам что-то прикасается. В ладони Юнги держит ярко-красную помаду и обильно наносит её на пухлые губы. Чимин не хочет себе даже представлять, как сейчас выглядит. Завершающим, казалось бы, штрихом Юнги кладёт большой палец на уста парня и, сильно прижимая, ведёт вправо, оставляя красный след до половины челюсти. Юнги хватает Чимина за подбородок и смотрит прямо в глаза. Чимин чуть ли не стонет под тяжестью горящего, безумного желания, плещущего во взгляде, который ловит. Хочется. Очень хочется, но чего, Чимин ещё сам не понимает. — Чимин, — спокойно произносит Юнги, беря себя в руки и убирая чувства, — я собираюсь тебя ударить. Если ты этого не хочешь, мы можем закончить прямо здесь. Чимин, естественно, не хочет, чтобы Юнги его бил. Не важно как. Но перспектива того, что всё закончится здесь и сейчас, он соберёт одежду, умоется и пойдёт домой, пугает больше боли. Мимолётная боль ничто в сравнении с тем, что рядом человек, дающий такое наслаждение, от которого легко потерять сознание. Чимин выпрямляет спину и вместо ответа спокойно смотрит Юнги прямо в глаза. Юнги замахивается и наотмашь бьёт Чимина открытой ладонью по лицу. От боли невольно проступают слёзы. Чимин сжимает зубы и понимает, что в хёне силы больше, чем кто-либо мог представить. Щека полыхает и покрывается красным цветом. След останется наверняка на несколько дней. — Вот, теперь ты выглядишь соответственно, — Юнги ласково и осторожно поглаживает опухшую кожу кончиками пальцев. — Хороший мальчик. Чимина вслед за этими словами пробивает крупная дрожь. Он дышит громко, не понимая, на что конкретно так реагирует. Может, на неожиданно мягкий голос Юнги или не менее нежные прикосновения. Кажется, скажи он это несколько раз подряд таким тоном — Чимин кончит без посторонней помощи. Юнги смотрит жадно на Чимина, впитывая в себя каждую деталь так, будто в последний раз. От вида этих дымчатых глаз со следами слёз, покрасневшей щеки и размазанной на пухлых губах помады хочется только одного. — Соси. Юнги приближает к губам Чимина два пальца и ждёт. Чимин, глядя в глаза Юнги с немым вопросом, послушно открывает рот и обхватывает прохладные тонкие пальцы, посасывает неумело. — Нет, не так. Постарайся, чтобы мне было приятно, — Юнги не может оторвать взгляда от прекрасной картины, но продолжает нажимать, прогибать Чимина. Чимину обидно, он хочет, чтобы Юнги был доволен, поэтому делает всё, на что фантазия горазда: он заглатывает их глубоко, оглаживает языком, проходит по фалангам, лижет кончики, сосёт так старательно, что по подбородку течёт слюна, капая на колени. И пытается не разрывать зрительного контакта с Юнги. И это, возможно, лучшее, что довелось ему наблюдать. Юнги дышит шумно через маску, моргает часто, пробуя сконцентрироваться на Чимине, а не только на ощущениях вокруг пальцев. Под кожаным материалом отчётливо прорисовывается твёрдое возбуждение, а рука дрожит. Такой Юнги нравится Чимину настолько, что внизу живота всё крутит и ощутимо наполняется кровью. Чимин, наконец, отдаёт себе отчёт в том, что его возбуждает сам Юнги. И что он хочет его. Чимин зажмуривается и стонет глухо с пальцами во рту. Юнги смотрит на Чимина мутным взглядом и вынимает пальцы, от которых тянется нитка густой слюны. Если бы не маска, он бы машинально положил их себе в рот, чтобы попробовать на вкус. — На кровать. — Юнги кивает в сторону красного ложа. — Позицию ты, надеюсь, помнишь. Чимин помнит, очень даже. С той только разницей, что в прошлый раз ему было плевать на позицию и вообще на всё, кроме вибратора и члена, ноющего от напряжения. А сейчас… Сейчас придётся так лечь ещё раз. И почему-то это пугает больше боли. Но он старается не думать об этом и, опираясь на колени, вытягивает руки вдоль туловища, понимая, что именно левая щека сейчас вверху. Юнги предусмотрел всё, до мельчайших деталей. Чимин старается дышать ровно, когда в пододвинутое напротив кресло садится Юнги. Его широко раздвинутые ноги и непринуждённая позиция наблюдателя заставляют сжиматься сердце, бешено стучащее внутри. Лежать так и смотреть на неподвижную мраморную скульптуру в метре от себя можно бесконечно. Чимин следит взглядом за кистью левой руки, подпирающей щёку, следит, как вторая мягко по подлокотнику пальцами отбивает какой-то ритм. Видимо, Юнги задумался. Но ненадолго. — Растяни себя, — Юнги наклоняется к Чимину и кладёт рядом с ладонью тюбик лубриката. Чимин хочет, чтобы ему послышалось. Хочет, чтобы это привиделось, чтобы после того, как закроет и откроет глаза, всё исчезло. Чимин надеется. В глубине души надеется, что всё это не сон. Юнги напротив, с его безумными желаниями, более чем реален. Чимин пальцами пододвигает пластиковую бутылочку и замирает, когда она оказывается в ладони, почти паникует, чувствуя себя прижатым к стене. Дышать сейчас не хочется, а напряжение чувствуется во всём теле. Страшно, стыдно, обидно? Зажимая зубы и всё же находя слова подходящей молитвы, он неуверенно, не до конца видя, что делает, выдавливает на пальцы густую жидкость. Почему-то именно сейчас к глазам подступают и душат горькие слёзы. Юнги смотрит не только на дрожащие руки Чимина, напряжённые мышцы ног и живота, поджатые губы. Он смотрит также на изменения, которые происходят у мальчишки внутри. Парень идёт по грани, и только от него самого зависит, в какую сторону свернёт. Юнги хочет, чтобы Чимин поддался, психанул и вышел из игры. Юнги также хочет, чтобы Чимин нашёл в себе достаточно сил, чтобы прогнуться, не ломаясь, хоть тому всё же ближе к первому варианту. Закрывая глаза и растирая между пальцами смазку, Чимин думает. Думает, как так оказалось, что нездоровый интерес превысил чувство собственного достоинства. Почему готов вытерпеть практически всё, только если это делает Юнги. Признаёт ведь, что сам решил примерить шкуру Юнги, чтобы прочувствовать его настоящего. Чимин успокаивается и представляет довольного Юнги, улыбающегося Юнги, смеющегося Юнги, обнимающего Чимина и треплющего непослушные волосы. И пальцы сами собой проскальзывают внутрь расслабленного тела. Из кресла напротив доносится глубокий вздох и громкий выдох. Юнги не верил, до самого конца не верил, что Чимин справится. Он всё ещё не верит своим глазам, тому, с каким спокойствием Чимин проталкивает пальцы внутрь себя и растягивает стенки. На короткий момент у него срывается дыхание и в паху начинает пульсировать. Юнги не готовился к такому виду, даже в самых смелых фантазиях. — Хороший мальчик, — хриплым полушёпотом, наклоняясь, произносит он на ухо Чимину. Чимин неожиданно прогибается сильно и, активнее двигая пальцами, стонет в красную ткань. У него только от самого голоса Юнги мурашки по телу, а близость и часто повторяемая фраза доводят до исступления. И стояка в придачу. — Достаточно. — Юнги встаёт с кресла и исчезает из поля зрения Чимина. — Не двигайся. Чимин понемногу привыкает ожидать неожиданного и контролировать свои на это реакции. Он всё ещё думает о тёмной бездне характера хёна и медленно, но верно приходит к выводу, что «настоящего Юнги» не узнает никогда. Порой, на уровне интуиции, можно отслеживать реакции, улавливать сигналы, запоминать важные детали. Главное — не прекращать верить. Верить, что Юнги не отталкивает, а в какие-то моменты даже притягивает к себе сильнее, открываясь неосознанно. — Ты сегодня был хорошим мальчиком и отлично проявил себя на площадке во время игры, — Чимин слышит голос за спиной и как после непродолжительной паузы щелкают замки кейса. Того самого. — И в награду я дам тебе это. Чимин чувствует, как между ягодиц плывёт смазка и кожи касается какой-то предмет, по ощущения напоминающий резину. Юнги давит им на растянутый анус и проталкивает внутрь. Чимин сжимается инстинктивно, но успокаивающее поглаживание по бедру расслабляет. Юнги нажимает несильно, ровно настолько, чтобы медленно, миллиметр за миллиметром, чёрный толстый фаллос, погружаясь, не причинял боли. Чимин сжимает ладони на щиколотках, царапает кожу и дышит надсадно, широко открывая рот. Слюна, обильно выливающаяся изо рта, пачкает постель, и красная ткань становится бордовой, будто залитая кровью. Чимин не может понять: насколько это больно, а насколько шокирующе приятно. Кажется, что по венам проходит ток, и парня трясёт мелко, беспрерывно. И если Чимин о чём-то до этого думал, переживал, то сейчас он тряпичная безвольная кукла в руках мастера. — Хороший мальчик, — произносит Юнги, наблюдая, как игрушка вошла уже на три четверти — дальше нет смысла. — Запомни, тебе нельзя ни в коем случае выронить мой подарок. Чимин не понимает, как такую штуку можно выронить, когда она так глубоко пронзает его тело. Он чувствует, как стенки вокруг фаллоса пульсируют, напрягаясь и подстраиваясь под размер объекта. Чимин бы никогда не подумал, что от этого у него будет так жестоко стоять. Так, что не стыдно даже умолять, чтобы получить разрядку. Юнги садится в кресло и смотрит. Матерится и воет про себя. Чимин, весь блестящий от пота, подрагивающий от напряжения и сладкой истомы, утыкается носом в матрас и сдерживает себя как может. Держит руки на щиколотках и закатывает глаза. Щека наверняка пульсирует и отдаёт болью, а лицо горит от давления. Юнги надеется, что лента на шее не сильно впивается в кадык, ровно настолько, чтобы Чимин помнил о временной потере свободы. Чёрные полоски, обводящие бёдра и талию, кажутся сейчас магнитом, приглашающим дотронуться, погладить, подразнить. НЕЛЬЗЯ. Поэтому Юнги выбирает другой способ продолжить игру. — Посмотри на меня, — голос Юнги чуть не ломается, когда Чимин поворачивает к нему лицо и устремляет затуманенный желанием взгляд. — Правой рукой сожми сосок. Чимин слышит команду как через толщу воды из-за шума в ушах. Он подтягивает руку к груди и только сейчас понимает, что она затекла и чувствуется как чужая. Между указательным и большим пальцем он зажимает сосок, теребя легко. Ощущения довольно странные как в руке, так и в груди. — Сильнее. Так, чтобы я тебя услышал, — голос Юнги сейчас твёрдый и властный. — На меня смотри! Чимин смотрит на Юнги и, повторяя про себя очевидную мантру, сжимает сосок почти до боли. Но, неожиданно, вместо боли по телу прокатывается волна наслаждения, и Чимин с громким стоном весь сжимается. Он не выпускает сосок из пальцев и давит всё сильнее, подкручивая ощущения до максимума, на высоких нотах выдыхает раскалённый воздух, выгибается. И тогда чувствует, как искусственный член начинает понемногу выдвигаться. Чимин паникует, понимая, что Юнги не даром предупредил в самом начале. Юнги улыбается в маску, наблюдая реакцию Чимина на незначительное перемещение фаллоса. Он не мог знать, что неконтролируемые спазмы тела возымеют такой эффект. Единственное, что Чимин может в такой ситуации сделать, это максимально расслабиться, чтобы не давить на стенки ануса. Чимин дышит, судорожно пробуя понять, что делать можно, а что нельзя. И приходит к верному выводу. Просто расслабиться. Это невыносимо тяжело, но выхода нет. Дополнительная пытка Юнги бьёт по мозгам. Сколько можно ещё выдержать? — Хороший мальчик. — Юнги поджимает губы и закрывает глаза, когда слышит уже полноценный стон. Чимина надо записывать с таким голосом. — А теперь левой рукой проведи по члену так, как ты обычно это делаешь. Правую держи на прежнем месте. Сильно. Чимин задыхается, когда наконец выпадает возможность сжать собственный член и дёрнуть нервно вверх-вниз. Он понимает, чего хочет Юнги, поэтому размашисто надрачивает с громким стоном, глядя ему прямо в глаза. Всё тело пульсирует, и Чимин не может уже сосредоточиться ни на чём конкретном, кроме силуэта в кресле. Он понимает, что сейчас дрочит на образ Юнги и что именно это доставляет безграничное удовольствие. Белые волосы, ладони, хищный взгляд, острые колени, чёрная маска и кожаные штаны. Всё сплетается в узел, и Чимин дрожащей, скользкой от собственной смазки ладонью сжимает член у основания. — Хороший мальчик. — Юнги видит грань, на которой находится парень, и решает его отпустить. — Можешь кончить. Чимин делает ещё несколько завершающих движений и сжимает сосок, прикусывая до крови губу. Утыкаясь лицом в матрас, он кричит верхними нотами, брызгая спермой на красное сатиновое покрывало. Белые капли впитываются почти моментально, оставляя узор бордовой россыпи. От сильных судорог и спазмов фаллос выпадает, и Чимин, охая, заваливается на бок. Он всё ещё сжимает себя и безвольно, неосознанно принимает эмбриональную позицию, поскуливая негромко. Юнги поднимается с кресла, накрывает Чимина одеялом, убирая предварительно с его лица склеенные от пота волосы, и направляется в ванную. Там, наедине с собой, Юнги кончает в душе за менее чем минуту, прикрывая рот ладонью. Чимин всё равно слышит и мысленно кончает вместе с Юнги второй раз.***
Чимин сидит на краю кровати с закрытыми глазами и поднятым кверху лицом. Юнги ваткой, обильно смоченной оливковым маслом, вытирает следы от карандаша и остатки красной губной помады. Парень жмурится, опасаясь, что попадёт в глаз, на что Юнги шикает, чтобы перестал. Тишину, от неловкости повисшую между ними, можно рубить топором. Чимин выдыхает коротко носом. — Я чуть не заплакал тогда, — тихо произносит он. — Я знаю. — Юнги подтирает уголки губ и благодарит Чимина за то, что сейчас на него не смотрит. — Но если бы ты это сделал, я бы прекратил игру. — А? — Чимин распахивает глаза. — Почему? Я думал, что ты садист и тебе такое доставляет удовольствие. — Я не садист, — с укором произносит Юнги, — а доминант. Я не хочу видеть слёзы партнёра и настоящий страх. Меня не вставляет от тупого насилия и истязания чужого тела. Если и бью, то затем, чтобы привязать сильнее, не только в физическом плане. То, к чему я стремлюсь, это подчинение, минимализация воли, обладание человеком в полном смысле этого слова. Именно поэтому мне так тяжело найти пару. Мазохистов достаточно много, а вот таких, что полностью отдадут себя — единицы. Прогибать под себя — вот что действительно доставляет мне удовольствие. — Понятно, — Чимин, естественно, врёт, потому что ему нихрена не понятно и всё становится ещё запутаннее, чем до короткого монолога. — Чимин, уходи. — Юнги с серьёзным лицом берёт в руки банку с заживляющим кремом и осторожно наносит его кончиками пальцев на щеку Чимина. Того невольно бросает в дрожь, когда видит, что немаленький сосуд наполовину пуст. — Дальше будет только хуже, — добавляет он тише. — Я останусь. Выдержу, — Чимин не уверен на все сто в своих словах, но хочет, чтобы Юнги поверил. — Чимин, — Юнги втирает крем круговыми движениями и отстраняется, когда заканчивает. — Ты не мазохист, зачем тебе это надо? — Я хочу, чтобы Юнги-хён был счастлив, — отвечает парень и утыкается макушкой между рёбер, где заполошено бьётся чужое сердце. Юнги стоит с опущенными руками и не знает, что ответить. С одной стороны он хочет обнять Чимина, поблагодарить и поцеловать, а с другой — ударить за то, что подошёл так близко. За то, что дотронулся там, куда не дотягивался никто до него. За то, что смог почувствовать без лишних слов. И доверился. То, чего Юнги не мог добиться силой, ему отдали без боя, просто так. — Я оторву тебе крылья, понимаешь? — Юнги даже не дышит, всё ещё чувствуя давление между рёбер. — Никогда ими не пользовался, так что сожалеть не буду. Хён, Юнги, — Чимин поднимает голову и смотрит в глаза. — Бери, что хочешь. Юнги пробирает дрожь. Потому, что теперь он возьмёт всё, без остатка. Всего Чимина. — Хороший мальчик.