***
«Буду на площадке в шесть» как обычно приходит на телефон Чимина. Ни «привет», ни «как дела?», просто забитая стрелка на баскетбол. Чимин смотрит на экран и громко ругается матом. Хочется кинуть телефон о стену и послать на три буквы и Юнги, и баскетбол, и всё, что происходит в его жизни. Последние несколько дней он корёжился в постели с намерением сдохнуть от голода и тоски. Мама волновалась, то и дело заглядывала в комнату, спрашивая, не поест ли он, а также предлагала поговорить «по душам». Но нет, Чимин не хотел говорить о том, что произошло, и уж точно не с мамой. Он смотрел тупо в телефон и ждал, ждал, ждал. Изредка плакал, засыпал беспокойным сном, а потом, еле открывая глаза, опять проверял телефон на наличие сообщений. Сто тысяч раз он прокручивал в голове последний с Юнги разговор и старался понять, что и где сказал не так. Стоило ли вообще таким тоном с ним разговаривать, стоило ли ему говорить о чувствах с такой претензией, и не подумал ли Юнги, что он на него давит? Может, стоило его поблагодарить за всё? Этого ли Юнги ожидал? Ведь да, в итоге, со стороны это могло выглядеть как неблагодарность. Он ему одежду, ресторан, розы и даже девушку… А Чимин что? Ничего, кроме как обиды и упрёка. Но «спасибо» у него сказать язык бы не повернулся. И всё равно, даже где-то подозревая, что Юнги может уже никогда ему не написать, продолжал ждать. Это чувство оказалось сильнее него. Тоска, переживания и нервы на пределе. А ещё, во всём этом хаосе эмоций, Чимину дико хотелось. От воспоминаний пальцев Юнги во рту, со вкусом его семени, у Чимина моментально вставал и падать не хотел ни за что. Как бы это не было смешно и трагично одновременно, забыть такое оказалось непосильной задачей. Поэтому Чимин дрочил, а потом ревел. Иногда мастурбировал даже со слезами на глазах, кутаясь после этого, обессиленный, в пропотевшее одеяло. А когда кончил, стоя «в позиции» и упираясь лицом в подушки, чтобы заглушить стоны, понял, что понемногу сходит с ума. С каждым часом надежда на то, что он увидит Юнги ещё раз, таяла, и Чимин чувствовал, что вместе с ней уходит желание жить. Но Юнги написал. А через несколько минут после приступа злости Чимин опять плачет. На этот раз уже от облегчения. Смеётся истерично в подушку и вытирает ладонью глаза. Хочется открыть окно и, вздохнув чистым воздухом, вырвать из груди, выкинуть больное сердце. … Приближаясь к площадке, Чимин видит, как Юнги улыбается, в то время как Намджун похлопывает его по плечу. На вопрос «как дела?» тот воодушевлённо рассказывает, что ездил к родителям на несколько дней и хвастается подарком от папы. На ногах у него новенькие кеды на белой подошве, а улыбка искренняя и счастливая. Чимин, стоя позади скамейки, слышит жалобы на сестёр, которые его затаскали по магазинам со словами: «Оппа, как думаешь, это понравится моему парню? А это красиво, подойдёт? Оппа, мне нравится розовый, но не выросла ли я уже для него?». Юнги передразнивает их писклявые голоса, и Намджун смеётся, вторя смеху Юнги. Чимин же негодует внутри, так как желание быть первым, кому Юнги расскажет новости, превышает желание дышать. Он считает несправедливым то, что ничего не знал о поездке, как и то, что, если они в отношениях (какие бы они не были), Юнги должен был его предупредить. Обида настолько сильна, что хочется пихнуть Юнги так, чтобы он слетел с этой проклятой лавки. — О, Чимин, привет! — Намджун здоровается первый и хлопает тонсена по плечу. — Давно не виделись. Что-то ты неважно выглядишь, не приболел? Чимин отрицательно мотает головой, хоть да, это определенно можно назвать болезнью. Тёмные круги под глазами он скрыть не может, а вот сверлить Юнги безмолвно взглядом, пожалуйста, сколько угодно. Он почти шепчет: «Привет, хён», — и опускает взгляд, боясь реакции Юнги. — Привет, мелкий, — Юнги в хорошем настроении, поэтому треплет парня по голове. — Поиграем? Чимин вздыхает с облегчением, когда понимает, что отношение Юнги к нему не изменилось. … — Что ты сегодня как баба играешь? — Намджун злится и кричит на тонсена, который двигается будто муха в смоле. — А ну, собрался, быстро! Чимин разворачивается, смотрит зло, подаёт резко мяч Намджуну и быстрым шагом направляется к лавке. Там он собирает свои вещи и, не сказав ни слова, уходит домой. — Да что, блять, с ним происходит?! — Намджун бесится, и кажется, что сейчас догонит парня и вкачает по первое число. Юнги молча вынимает из кармана сигареты, прикуривает и провожает его взглядом. Усмехается зло и уверен, что Чимин обязательно вернётся. Никто ещё не соскакивал с крючка собственных иллюзий.***
«Завтра в пять. И без выебонов, как у пмсной бабы.» Юнги читает ответ: «Хорошо», - и улыбается. Наконец-то можно будет расслабиться с мячом и пропустить по рюмке после игры. С Чимином как-никак всегда веселее от глупых шуточек и щенячьего смеха. Щёки Чимина хочется тискать, особенно по пьяни. Парень такой милый, когда напьётся, что можно на момент даже забыть, как он выгибается и стонет с дилдо в заднице, так послушно посасывая пальцы. Чёрт. Юнги сводит судорога, и неделя без игр сказывается на самоконтроле. Слишком быстро привык к послушному телу на своей кровати. Слишком быстро реагирует на воспоминание открытых губ, так отчаянно хватающих воздух, и пальцев, сжимающих простынь. Юнги сглатывает, мастурбировать сейчас, хоть это и кажется унизительным, не становится из-за этого менее заманчивой идеей. Блять. Он ложится на постель и, тяжело дыша, просовывает ладонь в боксёры. Сжимая собственный член, он живо представляет Чимина в коленно-локтевой, с кляпом и связанными руками; Бля-я-ять. Как сплёвывает ему обильно между ягодиц и грубо проникает сразу тремя пальцами внутрь, нажимая на простату. Почти чувствует, как Чимин дёргается, дрожит от блаженства, заливающего целое тело, и утыкается лбом в матрац, поскуливая. Он видит, как разъезжаются колени парня, и он непроизвольно выпячивается и покачивает бёдрами, моля тем самым о большем. Под тихие сдавленные стоны, раздающиеся в голове, Юнги надрачивает, представляя, как сильно сжимает упругую задницу, оставляя следы собственных пальцев на бархатистой, влажной от пота коже. От этой картинки пробирает до самых кончиков пальцев. Юнги представляет, как с полного размаха бьёт по правой ягодице и, почти чувствуя боль, разливающуюся по телу парня, кончает с сильной дрожью и громком стоном. Отдышавшись, Юнги вынимает влажную, липкую руку из штанов и посмеивается тихо, сам себе. Облизывает солёную слизь и посасывает пальцы задумчиво, разглядывая потолок. Полностью расслабленный, он вынимает телефон и пишет: «Хороший мальчик».***
Чимину на самом деле страшно идти на встречу. Он боится, что Юнги зол на то, как он вёл себя вчера. Но чувство обиды, что его игнорируют, полностью отдавая себя игре на площадке, заставило поступить так, а не иначе. Замечание Намджуна стало последней каплей, упавшей на расшатанные нервы, и он просто психанул, не выдержав давления. Но он уже ответил «хорошо», за что получил похвалу, от которой подкосились колени и дрогнуло сердце. Да и что он ещё мог сказать Юнги? Если бы тот написал приползти на коленях, Чимин выполнил бы эту просьбу, даже не задумываясь. Вообще отказать Юнги в чём-то лежит за гранью понимания. Он сделает для него всё и позволит сделать с собой всё, как больно бы это не было. Важно, чтобы Юнги его хотел, чтобы вообще чего-то от него хотел. Видеть Юнги и понимать Юнги кажется двумя абсолютно разными вещами. То, как он непринуждённо себя ведёт с Чимином на людях, а как один на один, - не складывается в целый образ. Создаётся впечатление, что это вообще две разные картины, два разных человека. И, который из них настоящий, Чимин не знает. Он ведь может быть ласковым и заботливым хёном, всегда для него был. Но то, что он делает с Чимином в постели… Ох-х-х, нет, лучше об этом не думать. Чимин, выходя из автобуса и вдыхая осенний воздух, вспоминает момент, когда Юнги сказал, что оторвёт ему крылья. И только сейчас начинает понимать, что хён имел в виду. Взлететь Чимину уже дано не будет.***
— Эй, Чимин, хёну тебе мозги на место вставить? — Намджун всё ещё не выпустил пар после вчерашнего и, вместо приветствия, толкает тонсена сильно в плечо, подходит вплотную, смотря сверху вниз, как парень сжимается от страха. — Эй-эй, ты чего? — Юнги подбегает и, оттесняя Чимина, заслоняет его собой. — А ну, быстро остыл. — Юнги смотрит снизу вверх, но так, что Намджун пасует моментально. — Ебанулся так на мелкого наезжать? У него вчера кролик любимый сдох, а ты… Сволочь. Намджун округляет глаза и сразу потупляет взор, бормоча что-то невнятно, как школьник перед доской с невыученным уроком. Он не замечает ещё более округлённых глаз Чимина. «И слава богу», — думает Юнги и хлопает парня по затылку, чтобы очнулся и подыграл хоть немного. Намджун извиняется неловко, густо краснеет и предлагает после тренировки пойти выпить, за его счёт естественно, потому что кролик — это круто, но очень жаль, что сдох. Ещё что-то добавляет о надежде, что там в небе у него много сочной травы и крольчих-подружек. Юнги отворачивается и быстрым шагом направляется к кольцу, делая вид, что не хочет им мешать, но на самом деле пробует сдержать рвущийся наружу смех. Кто ж знал, что Намджун такой впечатлительный? Чимин отмалчивается и принимает извинения с приглашением на поминки его любимого, несуществующего, животного. — А как его звали-то? — интересуется Намджун. — Э-э-э… — Чимин шевелит мозгами, но первое что приходит в голову это: — Джордан. — У-у-у-у, это в честь Майкла Джордана? — Чимин кивает. — Блин, а ты и правда любишь баскетбол. Прости, я погорячился. Значит, сегодня будем пить за Джордана. — Намджун обнимает Чимина и прижимает сильно. — Блин, мне правда жаль. Интересно, он высоко прыгал? Чимин кивает и молится, чтобы Намджун побыстрее отпустил, так как воздуха панически не хватает. Юнги наблюдает эту сцену издалека и посмеивается тихо — то, что Намджун сегодня проставляет, просто как манна с неба. … — За Джордана! — Намджун взносит десятый уже по счёту тост и добавляет: — Сочной ему травы. Юнги закатывает глаза и кладёт кусок мяса в рот, наблюдая, как Чимин опрокидывает в себя рюмку за рюмкой. Парень всё меньше фокусируется на еде и всё больше краснеет. В забегаловке жарко, поэтому он разделся и сидит в одной футболке, которую то и дело тянет за воротник, пробуя себя охладить. Поглощённые проценты действуют на мелкого быстрее, чем на хёнов, и у Чимина начинает заплетаться язык. Оставляя попытки рассказать какую-то смешную историю, он опирает подбородок на кулаках и влепляет взгляд в Юнги. Юнги смотрит заинтересованно, когда внезапно лицо Чимина озаряет широкая улыбка и, смотря хёну в глаза, он тянет край футболки вверх. — Хочешь, чтобы я её снял? — и улыбается то ли пьяно, то ли пошло. Намджун отрывает шокированный взгляд от Чимина и поворачивается всем телом в сторону Юнги, надеясь увидеть там что-то новое. Но Юнги, хоть и выпил не меньше их обоих, не из тех, кто потеряет над собой контроль, хоть очень хочется сейчас подойти к Чимину и, схватив за волосы, маздануть лбом об стол. А ещё больше хочется сказать: «Да, давай, раздевайся. Хён с удовольствием посмотрит». Проблема в том, что Юнги знает, что этот долбоеб так и поступит. — Чимин, мне кажется, что тебе пора домой. Ты выпил достаточно на сегодня. — Юнги давит взглядом так, что тот влёт понимает и кивает головой. — Кя-я-я~, хён, проводи меня, нам же в одну сторону, — Чимин подходит и почти вешается на Юнги, который надевает куртку, трется макушкой о плечо. Юнги неловко перед Намджуном, но он отвечает, что да, проводит, чтобы не подпустить приключения до задницы тонсена. Чимин хихикает, что-то бормоча о своей классной заднице, и Юнги фейспалмит, прощаясь с Намджуном. Тот говорит, что поздно уже, и сует деньги на такси, чтобы они добрались быстро и с комфортом. Юнги в который раз диву даётся, как правильно и добродушно всегда поступает его друг, и благодарит, тыкая кулаком в плечо. В такси Чимин засыпает головой на плече Юнги, и он решает, что сначала он заедет к себе, а потом Чимин поедет к себе. Денег Ким дал достаточно. Но Чимин протестует и вылезает вслед за Юнги, не желая слышать, что поедет домой один. Спорить с пьяным Паком — дело гиблое, особенно когда и у самого шумит в голове, поэтому он машет рукой таксисту и поднимается с мелкой пьянью к себе в квартиру. Чимин переступает порог, стягивает на ходу обувь и заваливается на кровать, практически сразу же отрубаясь. Юнги смотрит на это чудо в голубом бомбере и идёт в кухню, чтобы из холодильника достать заначку в виде белого вина. Кобальтового цвета бутылка «Liebfraumilch» становится на стол и ждёт, пока парень найдёт штопор, громко перерывая домашний инвентарь. Тот оказывается в ящике с ножами, и Мин облегчённо вздыхает, когда раздаётся любимый звук — пробки, выходящей из горлышка. Он наливает вино в бокал и возвращается в комнату. — Эй, ты сюда что, спать пришёл? Вставай, сделай себе чаю и поезжай домой. — Юнги садится в кресло и, делая глоток вина, берёт в руки планшет. — Э-э-эй, я с кем разговариваю, со стеной, что ли? — Хё-ё-ён, а можно я останусь? Меня мать убьёт, если увидит в таком состоянии, — Чимин ноет, не открывая даже глаз. — Раньше надо было думать, когда нажирался за упокой души кролика, которого у тебя и в помине не было. Джордан! Как вообще такое могло в голову прийти? — Юнги фыркает. — Не знаю. Хё-ё-ён, сжалься. — Чимин поворачивается и, с лёгкой полуулыбкой, затуманенным взглядом смотрит на Юнги. — Я буду хорошим, обещаю. Юнги отрывается от планшета и, глядя на Чимина, чувствует, как начинает щекотать в животе. Маленький засранец слишком милый сейчас, чтобы ему отказать. — Хорошо. Кинем монету. Выиграешь — остаёшься, если нет — валишь домой на свои кровные. Чимин выбирает решку. Юнги подбрасывает монету и, открывая её в ладони, признаёт поражение. Чимин вяло, совсем негромко кричит: «Ура!» - и стягивает с себя бомбер, оставаясь в чёрной растянутой майке и чёрных, облегающих плотно ноги джинсах. Юнги оценивает их на пять и думает, что без брюк они смотрятся намного лучше. — Я не разрешал тебе валяться на моей постели в одежде, в которой ходишь по улице. — Юнги опустошает половину бокала, рад, что вино, наконец, перебило мерзкий вкус соджу. Чимин быстро, как по команде, встаёт с кровати и стягивает джинсы, складывая их аккуратно и кладя на единственный в комнате стул. Он уже менее уверенно возвращается на постель, но видя, что Юнги не обращает на него внимания, читая что-то в планшете, расслабляется. Шум в голове уменьшается, но алкоголь всё ещё притупляет страх перед Юнги, позволяя вести себя свободно, будто не он тут… Ох-х-х, хорошо, что футболка длинная. Чимин краснеет и ныряет под одеяло. — Ку-уда? — Юнги не поднимает взгляд. — Я хочу видеть тебя. И, кажется, ты предлагал снять эту майку? Так почему же она ещё на тебе? Чимин матерится про себя и вылезает, попутно стягивая с себя футболку. Лежать ничем не прикрытым сейчас почему-то неловко, но он поворачивается набок и смотрит на Юнги. — В кухне на столе бутылка. Принеси. — Юнги, кажется, даже не поднимает взгляд, но на самом деле, как только Чимин выходит и отворачивается, жадно приглядывается к обнажённому телу и заднице, скрытой под боксёрами. Чимин возвращается с вином и становится рядом с креслом. Юнги поднимает брови: — Чего ждёшь? Налей, — и колышет бокалом, в котором на самом дне плещется золотистый, ароматный напиток. Чимин открывает бутылку и наполняет почти до краёв. — Поставь вон там. — Парень ставит бутылку на столик и мнётся рядом, не зная, что делать дальше. — Ну, что стоишь над душой, ты же вроде как спать хотел? Чимин кивает головой, ложится обратно на кровать, на одеяло, и рассматривает Юнги, попивающего алкоголь и читающего новости. Его лицо осветляет белый экран, и это создаёт впечатление, что тело состоит из чистого льда, светящегося изнутри. Это и красиво, и жутко одновременно. Юнги чувствует, что алкоголь уже не позволяет собрать мыслей настолько, чтобы читать, и поднимает голову, натыкаясь на взгляд Чимина. Он откладывает планшет, встаёт и подходит к кровати. — Хочешь немного? — бокал всё ещё наполовину полон. Чимин облизывается и кивает. Пить хочется, а попробовать то, что пьёт Юнги, — вдвойне. — Поднимись. Чимин поднимается и, стараясь удержать равновесие на мягком матрасе, становится на колени. Лицо находится на уровне ключиц, и это позволяет уловить тонкий запах тела. Юнги берёт Чимина за подбородок и тянет вверх. Шепча громко: «Открой рот», — он подносит бокал к пухлым губам. Неожиданно жидкость наполняет рот, и Пак еле успевает её проглотить, едва не задохнувшись. Юнги опрокидывает в Чимина всё за один замах, наблюдая, как излишки струятся из уголков губ и текут по щекам. Он стирает влагу большим пальцем, часть просто размазывая. Чимин смотрит прямо в глаза. И то, сколько там желания и преданности, смешанной с невыносимой болью, только Юнги может увидеть.Andy Stott — Numb
Юнги растворяется в чужих эмоциях, и внутри просыпается то самое, что не должно. Он отбрасывает пустой бокал на пол и толкает Чимина в грудь, опрокидывая на кровать. Нависая над ним, он пригрызает нижнюю губу и склоняется к шее. Шумно сглатывая, Юнги прикрывает глаза и, вычёркивая реальность из пьяного сознания, оставляет на коже отпечаток своих губ. Чимин вздрагивает и, чувствуя поцелуй на шее, выгибается как от разряда 220, бегущего по кровеносным сосудам. Это неожиданно и крышесносно приятно. Губы не отпускают, прижимаясь всё крепче, настойчивее, наконец, сильно засасывая нежную кожу. Юнги прикрывает глаза, вдыхает сладкий запах и лижет место, на котором начинает расцветать малиновый цветок. Он шумно набирает в лёгкие воздух мелкими глотками, как после пробежки, и чувствует, как вино туманит рассудок, стирая привычные барьеры. Юнги садится на бёдра Чимина и тянется к выключателю, секундой позже оставляя их в полумраке, разбавленном светом ночного города. Он стягивает с себя майку и футболку, открывая взору худое тело. Чимин задерживает дыхание, когда Юнги стягивает и спортивные штаны, оставаясь, как и он, только в нижнем белье. Сердце бьётся сильно, пробуя выпрыгнуть из груди от неизвестности, что же произойдёт дальше. Он пробует словить взгляд Юнги, посмотреть ему в глаза, но натыкается на абсолютную пустоту, будто того смыло волной. Там туман и белый шум, от которого впервые не холодно. Юнги упирается Чимину ладонями в грудь и ведёт к плечам, гладит, давит на ключицы и возвращается к соскам, царапая их. Чимин заворожено наблюдает за ним и выгибается навстречу касаниям, понимая, что сегодня будет совсем по-другому. Юнги опускает ладони к бёдрам и сжимает их внезапно так сильно, будто судорогой свело пальцы. Ногтями проводит на пробу, полосуя кожу, наклоняет голову и, слыша только тихий вдох, повторяет, на этот раз сильнее, царапая до крови. Слыша, как из горла Чимина вырывается стон боли, он наклоняется и целует рану, проводя по ней языком. Чимин дёргает бедром, чувствует, как внезапно нарастает возбуждение, и стонет уже иначе, поджимая пальцы ног. Юнги, оставляя мокрую дорожку от языка, перемещается к другому боку и, предварительно обласкав, впивается зубами. Чимин зажимает челюсть от боли и комкает в пальцах края подушки, чувствуя, как укус пульсирует. Но ладони Юнги, тянущие резинку белья, отвлекают от ноющего бока и заставляют сглотнуть шумно. Прохладные пальцы упираются в чувствительную кожу и скребут ногтями, пробираясь ниже. Юнги неожиданно кладёт голову на живот Чимина и проводит по нему щекой, трётся, носом упирается в пупок и целует коротко, хаотично вокруг. Поднимается поцелуями на уровень головы Чимина и, впиваясь зубами, на этот раз в плечо, тянет боксёры вниз, освобождая от них парня. Чимину и больно, и сладко одновременно, но он с покорностью принимает всё: и царапины, струящиеся кровью, которыми разрисовывает его Юнги, и такие сильные укусы, что белеет перед глазами, и хаотично шарящие по телу ладони, и ноющие соски, которые периодически выкручивают, а потом зализывают, оставляя мокрыми и возбуждёнными. Но когда Юнги добирается до уха, дыша в него надсадно, и проводит кончиком языка по краю, Чимин не выдерживает и стонет громко, хватаясь за член. Сжимая его сильно, он шепчет: «Я хочу тебя, очень сильно». Сейчас он уверен, что они вне игры и не обязаны соблюдать никакие правила, установленные прежде. Юнги слышит это как через толстую стену воды и утыкается лбом в шею Чимина, трётся, проводит открытыми, тёплыми ладонями по бокам и сжимает их, сильно притягивая парня к себе. Он облизывает губы и впивается, оставляя ещё один крупный засос. После шестого Чимин сбивается со счёту. Юнги ложится на спину и, рывком поднимая Чимина, разворачивает к себе лицом, сажая на правую ногу, другой оплетая его бедро. У Чимина разъезжаются колени, и он смущается вдруг такой раскрытой позиции, потому что чувствует Юнги всем телом. Это возбуждает, особенно то, что ладони гладят его ляжки, скользя по внутренней стороне к напряжённому члену, но не задевая его. Юнги сгибает немного колено, и Чимин подъезжает ближе, упираясь бедром в его пах, вырывая из горла стон. Юнги двигается, трется медленно, но это приносит больше страданий, чем облегчения. Спустя несколько минут ласк, направленных преимущественно на грудь и живот, он тянет Чимина на себя и практически прикрывается им полностью. Дыша ему в шею, Юнги оплетает ногами парня и трётся сильнее, хныкая. Во время этого он царапает ему спину и сжимает так крепко, что Чимин и стонет, и пробует не задохнуться одновременно. «Ляг на живот», — шепчет Юнги. Чимин повинуется и принимает ещё одну серию «ласк». Юнги ставит засос на правой лопатке и чувствует, что дёсны не выдержали и рот заливает кровью. Он проводит языком по зубам, а затем по Чиминову позвоночнику, оставляя тёмную полосу. Собирая кровь, он оставляет по одной точке на каждой отметке, тем самым запечатывая. Юнги опускается к копчику и проводит по нему носом. Он мягко кладёт ладони на бёдра Чимина и приподнимает вверх, давая тем самым понять, чего хочет. Чимин на вдохе сгибает колени, открываясь, и закусывает губу, пробуя унять дрожь. Дыхание срывается, когда он чувствует одновременно и пальцы, сжимающие член, и скользящий между ягодиц язык. Он стонет громко, бесстыдно, сжимая подушку и разрываясь от наслаждения, которое дарит Юнги своей лаской. Густая слюна стекает на проворно надрачивающую ладонь, а язык совершает круговые движения вокруг ануса, доводя до исступления. Задевая точку, Юнги давит и проводит зубами. Чимин, не дожидаясь позволения, содрогается, кончая с пронзительным криком. Юнги кусает поочерёдно одну ягодицу, вторую, целует бедро и подтягивается выше, ложась рядом. Он натягивает на себя одеяло и устало смотрит на Чимина, будто чего-то ожидая. Чимин пробует удержаться на плаву и понять, но, не в силах побороть сонливость, проваливается в тёмную бессознательность. … Утром Чимин просыпается первый и щурится от света, заливающего комнату. Вокруг бардак, разбросанные вещи и бокал, с отломанной ножкой, на полу. Он встаёт тихо и, вынимая телефон из бомбера, чтобы проверить время, идёт в ванную. Там в отражении зеркала, видя своё тело, прикрывает рот рукой, а затем включает камеру и делает несколько фотографий. И довольный возвращается досыпать, наплевав на занятия в школе, как и на то, что уже десять утра. Когда Юнги открывает глаза и пробует пошевелиться, понимает, что у него две проблемы — головная боль и Чимин. И, в общем-то, это смело можно назвать синонимами. Всё тело будто из свинца, и он ставит отметку в голове, чтобы после дешёвого соджу больше никогда не добиваться дорогим вином. Юнги пробует вспомнить, что было вечером, но всё расплывается в тумане после того, как Чимин, или он сам, бросили монету. Перед глазами проскальзывают какие-то картинки, сплетённые в темноте, как во сне, тела. И громкие стоны эхом отбиваются в голове. Юнги сглатывает в надежде, что это был сон. Молится, чтобы это был сон. Но, уже зная ответ, медленно стягивает одеяло с Чимина, обнажая шею и плечи парня. На них почти нет живого места. Сильные засосы, цветовая гамма которых начинается от нежно-розового и заканчивается тёмным фиолетом, полукруги зубов от укусов и длинные ровные царапины в некоторых местах с уже запёкшейся кровью, превратившейся в корочку. Юнги закрывает лицо ладонями и пробует вздохнуть. Но на грудь давит каменный в тонну груз, и кажется, что сейчас проломит рёбра, превращая лёгкие в кровавое месиво. В голове каша, а тело охватывает приступ паники. И не будь это его квартира, Юнги бы давно отсюда выбежал. Он дышит тяжело, стараясь успокоиться, но вместо этого зажимается ещё больше, чувствуя, как поднимается давление и начинает давить обручем на виски. — Юнги? Чимин просыпается и видит парня с широко открытыми глазами, всего в поту, пробующего вздохнуть, судорожно сжимая и разжимая пальцы. — Юнги, что с тобой? — Он начинает волноваться, не видя ответной реакции. — Тебе плохо? — Убирайся, — через зубы, сдавленно хрипит Юнги, и по телу проходит волна крупной дрожи. — Сейчас же. — Но… Хён… — Чимин понимает, что что-то не так, но не знает, что делать. Юнги усилием воли поднимается и садится, пробуя держать себя в руках, видя «разукрашенное» тело. Но рвотные позывы дают о себе знать в течение нескольких секунд. — Я сказал, УБИРАЙСЯ! ПРОВАЛИВАЙ ВОН! — кричит он и дрожащей рукой срывает с Чимина одеяло. — ПИЗДУЙ ОТСЮДА И БОЛЬШЕ НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ! Чимин широко открывает глаза и понимает, что Юнги никак не шутит и таким он его видит впервые. Он собирает одежду и пробует натянуть майку, когда рядом вдребезги разбивается зеркало, рассыпаясь на множество осколков. — СЕЙЧАС ЖЕ! — в голосе Юнги истерика, паника и бешенство. Чимин в ужасе сгребает в охапку всё остальное и выкатывается на лестничную площадку, надеясь, что успел. Натягивая джинсы и кеды на босую ногу, он слышит, как из-за дверей доносятся маты и звуки бьющейся посуды и домашнего инвентаря. Чимин прислоняется лбом к дверям и поглаживает ладонью шероховатую поверхность, пробуя не расплакаться. Не так он себе представлял их совместное пробуждение и первое утро.***
Юнги сидит в ветровке и уныло смотрит на заходящее солнце, отбивающееся кровавым и марганцовкой в осенних лужах на баскетбольной площадке. Спички вывалились из кармана, и теперь Юнги на одну сигарету дальше от рака лёгких. — И когда же ты перестанешь наступать на грабли? — Намджун созерцает мысли Юнги и глубину, в которой тот сам тонет. — Когда-нибудь. Может, когда они перестанут, как мотыльки, лететь на свет. — Курить хочется адски, момент идеальный. — Попробуй со мной, — Намджун это произносит таким будничным тоном, что… — Пф-ф-ф. Повеселил. — Юнги наклоняет голову, смотрит, ухмыляясь, но разбивается о серьёзное лицо напарника. — Ты же не из таких. И вообще, что ты можешь знать. — И отмахивается. — Всё знаю. Чимин ко мне приходил советоваться. Рассказал всё, с деталями. — Намджун не смотрит на Юнги, чтобы не смущать и не смущаться самому. — И что ты ему посоветовал? — Юнги хотел бы разозлиться, но вместо этого просто краснеет от стыда. От того, что Намджун узнал, какой он грёбаный извращенец. — Послал домой учить уроки и сказал, что не дорос ещё. А ещё сказал, что хён ему не по зубам и что пусть всё забудет. Юнги сидит и всё больше злится на ебучий дождь, на мокрые спички и на то, что нечего сделать с руками. А новые кеды жалко, чтобы бегать по лужам с мячом. Намджун пододвигается ближе так, что почти дышит в затылок. У Юнги мурашки бегут по коже. — Я знаю, в чём проблема. Ты никогда не будешь доволен такими хорошими и покладистыми мальчиками. Что бы не делали, как не старались, будешь их скрыто ненавидеть. А знаешь почему? — Намджун наклоняется к уху Юнги и шепчет: — Потому что ты сам хочешь оказаться на их месте. Юнги шумно вздыхает. Выдыхает. Хочет подорваться и что-то сказать. Хочет рассмеяться, всё обернуть в шутку. Хочет испариться. Хочет, чтобы Намджун был не прав. И хочет, чтобы от этого громкого, горячего шёпота не вставало то, что не положено. — Попробуй со мной, — всё так же шепчет Намджун, почти касаясь уха пересохшими, от волнения, губами. — И я воплощу в реальность все твои фантазии. Обещаю. Юнги пробирает дрожь, и он прикрывает глаза, почти готовый отдаться Намджуну здесь, на деревянной потёртой лавке. В его ладонь проскальзывает продолговатый предмет. — Подумай. Только недолго. — Одной сигареты должно хватить. Юнги крепко сжимает зажигалку и вынимает пачку. Прикуривает. В половине процесса он широко открывает глаза, будто что-то, наконец, понимает. Оборачивается, роняя сигарету. — А давай.