***
Юнги слышит звонок в дверь и поднимает удивлённо бровь, прикидывая, заказывал ли что-то на дом и, если да, почему не пришло сообщение от курьера. Спустя несколько моментов он расплывается в улыбке. Парень критично оглядывает комнату и прикусывает нижнюю губу от предвкушения, облизывается, вставая с кресла. Направляясь в коридор, потягивается, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Вдох, выдох, размять пальцы, шею и поправить растрепавшиеся волосы. Юнги прекрасно знает, кто стоит за дверями. … В том, что Чимин согласится, Юнги не сомневался даже секунды. На самом деле это была формальность, больше похожая на предупреждение, что его ожидает от такой «дружбы». Опущенный подбородок и тихое, но уверенное «да» было как подпись кровью под цирографом. Юнги налил ещё, до краёв, и подумал, что теперь и Чимин пустил свою машину с горы. Разобьётся ли он или же выживет, зависит сейчас только от него самого. Но самый большой риск состоял в том, чтобы привести Чимина на площадку и сообщить будничным тоном, что ничего не изменилось, и они, как раньше, будут продолжать играть втроём. И ждать реакции Намджуна долго не пришлось Он сжал в кулак болотного цвета ветровку и потащил за собой. Юнги только краем глаза успел заметить испуганный взгляд Чимина и вжатую в плечи голову. — Совсем из ума выжил? — выдохнул зло парень, стоя вплотную. — Или вы оба ебанутые? Что за хуйню ты затеял, Юнги?! — Всё в порядке, — единственное, что смог ответить он на эти, вполне рациональные, претензии, игнорируя резко вздымающуюся грудь напротив. — Успокойся, не думай об этом. Не стоит. — Хочешь, чтобы все плясали под твою дудку? — у Намджуна заметно свело челюсть. — Мелкий, ебанутый манипулятор, решил здесь цирк устроить? Только на меня не рассчитывай. — Он нагнулся ближе и прошептал на полном серьёзе так, что у Юнги пошли мурашки по коже: — Если ты всё ещё не определился… — Я знаю, что делаю, доверься мне. — Юнги видел в глазах напротив желание разорвать кого-нибудь. Юнги, Чимина, или их обоих. — Как я тебе, так и ты мне, доверься, — повторил он, глядя прямо в глаза, подавляя желание взять лицо в ладони и мягко поцеловать. Намджун фыркнул, как разъярённый бык, но, проникаясь спокойствием и уверенностью Юнги, быстро сдулся. Видно было, что хотел ещё что-то добавить, но только кивнул головой, кидая злой взгляд на Чимина. — Здесь нет нас. Здесь нет ничего, кроме игры, понятно? Намджун, прошу, не отыгрывайся на нём, не превращай площадку в место гражданской войны. Хорошо? Намджун кивнул ещё раз и схватил за ладонь, сильно сжимая. Юнги видел в его взгляде многое и больше всего надежды на то, что всё это действительно не превратится в войну. Что Юнги не допустит этого. … Юнги открывает дверь и обнаруживает там того, на кого и рассчитывал. Чимин стоит молча, опустив голову, и теребит маленькими, пухлыми пальцами язычок от молнии. Он не смеет и слово произнести. Юнги открыл дверь и находится, дышит, существует в метре от него, за порогом, а Чимин только что и может стоять, немой и неподвижный. В голове пустота, звенящая и пульсирующая адреналином. Замок неожиданно выскальзывает и приходится наконец поднять взгляд на хозяина квартиры. Молчание между ними совсем не неловкое. Можно сказать, мягкое даже и уже привычное. По крайней мере, для Юнги. У Чимина пересыхает в горле, и сказать что-то, даже если бы и захотел, он сейчас не сможет. Юнги молчит ласково, затем поднимает бровь и открывает дверь шире. Теперь он, приглашая внутрь, молчит с насмешкой. Чимин переступает порог неуверенно, будто на него могут шикнуть, как на кота, и прогнать. Всё ещё непонятно, что думает Юнги, хотя… Когда было понятно? У того в голове если не чёрная дыра, то как минимум несколько солнечных систем. И все они передвигаются и влияют на Юнги по только им ведомым законам. Угадать, что предпримет Мин в данную минуту, что подумает или скажет, сродни загадке сотворения мира. И то ли Бог всем этим заведовал, то ли пиздецких размеров взрыв. И кажется, что шансов на одно и другое поровну. Юнги не делает совершенно ничего. Он ленивый, довольный и сытый. Говорят, что аппетит приходит во время еды. Но с Чимином иначе. Он из тех блюд, которые, завидев, даже если наелся до отвала, всё равно протянешь руку. Он и главное, и десерт, и напиток одновременно. Чимина хочется, наверное, всегда и везде, независимо от ситуации. Стоит только взглянуть на эту покорность, на опущенные ресницы, поджатые губы и маленькие пальчики, как внутри разгорается то самое чувство, которое не хочется называть. Юнги неосознанно облизывается, закрывая дверь. Он дышит отравленным, сладким воздухом, который Чимин полностью заполнил своим запахом. Мальчишка не поднимает головы, ничего не говорит, и Юнги понять не может, бесит его это или же нравится, до дрожи. Хочется ударить или приласкать. Выбирать Юнги не любит. Он в этом откровенно плох, поэтому из двух зол всегда совершает оба. — Что, решил упасть ещё ниже? — парень утрирует, так как Чимин не падает, а медленно, но верно, спускается вниз по лестнице. Ступень за ступенью. — Хорошо, я помогу тебе в этом. Чимин, наверное, кивает, наверное, краснеет, наверное, дышит и не дышит одновременно, не зная, что с собой сейчас делать. Он рассчитывал на что-то, когда заходил в подъезд. Но на что? На то, что его простят, наверное. Простят, за то, что пришёл вот так, без приглашения. За то, что не смог выдержать, хоть уговор был совершенно другой. Простят и помилуют. А ещё Чимин надеялся, что не простят и не помилуют. И от этой мысли становилось ещё лучше, волнующе и жгуче приятно. Пак чувствовал, что Юнги не оттолкнёт. Что не будет кричать, не будет читать нотаций или высмеивать и издеваться. Хотя с последним всё не так очевидно. У хёна отлично развит скилл находить и бить по самым больным местам. Притом он не чурается этим пользоваться, когда хочет. Чимин успел привыкнуть. Что хён имел в виду под «упасть ещё ниже» Чимин и хочет, и не хочет знать. Кажется, что куда уж ниже. Но фантазия Юнги не знает границ, и привыкнуть к этому парень не сможет никогда. Мин смотрит выжидающе, но наперёд знает, видит Чимина насквозь. Бросает короткое «ну разденься хотя бы» по пути к гардеробу и давит смешок. Юнги долго роется в шкафу, стараясь вспомнить, куда запихнул целый сет. Господь видит, он мечтал, долго мечтал о таком. Купил за немалые деньги, но испробовать так и не довелось. Коробка оказывается задвинутой в самый дальний угол, но, открыв её, Юнги понимает, что всё в целости, сохранности и даже не запылилось. Сердце подпрыгивает, и надо стараться, чтобы не улыбаться во все тридцать два, сохраняя серьёзное лицо. В большой косметичке Юнги перебирает смазки, останавливая выбор на бутылочке, помеченной красным маркером. Почти насвистывая, он открывает ещё одну небольшую, красиво оформленную коробочку и смотрит на содержимое, чувствуя, как тяжелеет в паху. Поджимает губы и вздыхает тяжело, осторожно притрагиваясь к гравированному алюминию. Чимин вешает куртку в коридоре и напрягается. Раздеваться… как? Снимать с себя всё или только верхнюю одежду? Но вспоминает протяжное «я помогу тебе в этом» и тянет край рубашки с безрукавкой вверх, стягивая через голову. Он пришёл прямо из школы, не удосужившись даже заглянуть домой. Юнги был прав, когда говорил, что того времени на площадке будет недостаточно, что будет панически хотеться большего. Юнги как всегда прав, и, даже не зная насколько, Чимин расстёгивает пряжку ремня, проводя большим пальцем по животу. Это чертовски заводит, вся эта больная зависимость, эта готовность подчиниться, отдаться, только бы получить что-то взамен. Чимину, наверное, даже хватает этих жадных взглядов, которые он чувствует кожей между лопаток, на пояснице и ниже. Когда Чимин нерешительно оттягивает край трусов, его окликает Юнги, подзывая к кухонному столу. Юнги задерживает дыхание, глядя на раздетого Чимина, неуверенно шлёпающего босыми ступнями по полу. От него исходит мягкое тепло и приятный, цветочно-медовый запах, из-за которого так и тянет лизнуть, плечо, например. Неймётся спросить, какими духами или гелем для душа пользуется парень, чтобы запретить или попросить сменить. Так как это невыносимо — находиться рядом, в зоне такого аромата, и не желать… разного. Чимин подходит к столу и разглядывает предметы с интересом. Это не то, чего он ожидал. Непонятно, насколько Юнги серьёзен и что он будет делать со всем этим. Точнее, Чимин догадывается, но от этого становится только хуже. Так, что в горле пересыхает окончательно. — Ты согласен на это? — Юнги спрашивает серьёзно, по очереди дотрагиваясь до разных элементов. — Хочешь поиграть вот так? Чимин сглатывает и после долгой минуты кивает, краснея густо. Он осторожно протягивает руку и кончиками пальцев проводит по пушистому меху. Видеть подобное никогда не доводилось, хоть бывало, что доходили слухи о pet play, когда одноклассники обсуждали японские извращения. Правда, кажется, что именно эти уши и этот хвост сделаны конкретно под чей-то заказ. Слишком они красивые, да и мех натуральный. Ошейник в маленькой коробочке аккуратный и довольно милый, в чёрно-белых тонах, с шипами и бантиком, под которым на чёрной алюминиевой пластине в форме сердца прописным шрифтом выведено «Masterʼs Kitten». Но всё это не так смущает, как довольно маленького размера стринги, с чёрным пушком спереди. При их виде становится особенно не по себе. Юнги улыбается довольно, видя, как Чимин сжимает нервно кулачки, глядя на стол, но более чем уверен, что всё, абсолютно всё в конечном итоге придётся ему по вкусу. Мин давит в себе желание шептать всякую пошлятину парню на ухо и смотреть, как тот краснеет ещё больше. Тяжело быть холодным и отчуждённым, когда вскоре исполнится одна из его самых кинковых и больных фантазий. И, собственно, даже не одна. — Готов? — На короткий кивок Юнги отвечает: — Сначала бельё. Ему доставляет немалое удовольствие видеть, как Чимин ломается, как ломает себя, растягивая в ладонях тонкие резинки. Как сводит брови и поджимает губы, будто хочет расплакаться, когда просовывает ноги и натягивает до бёдер, неумело пряча полувозбуждённый член за небольшим треугольником. Весь он, естественно, не помещается, и Юнги почти чувствует всю ту неловкость и стыд, которые травят парня изнутри. Чимин даже взгляд поднимать не хочет, чтобы не пересечься с Юнги. Он чувствует себя униженным, даже не понимая до конца значения этого слова и что этот кусочек ткани, на самом деле, ничто. Так, одна из множества ступеней. Юнги делает вид, что ничего не замечает, и указательным пальцем делает движение вниз. Чимин становится на колени и чувствует кожей, как дразнят, впиваясь, песчинки и мелкий мусор, собравшийся на полу. В квартире грязно и пахнет пылью. Юнги берёт в ладони ошейник и медлит. Кому-то ещё он его точно не отдаст, но и сам теперь не наденет. Отношения с Намджуном другие, и, как успела показать последняя неделя, такие вещи лишние. Чимин подставляет шею, подаваясь немного вперёд, а когда кадыка касается широкий кусок кожи, наклоняет голову, чтобы Юнги было легче застегнуть. Он сглатывает, когда на металлических кольцах щёлкает миниатюрный замочек, ключи от которого Мин кладёт в карман. Это совсем не похоже на ленту, которая давила тогда на шею. Страха, настоящего страха, как не было, так нет, но всё сейчас кажется интенсивнее, глубже и более возбуждающе. Кажется, что первые встречи были века тому назад, так всё изменилось, так Чимин изменился. По-прежнему он готов на всё, но теперь более осознанно. Теперь он не делает это только для того, чтобы осчастливить Юнги. Он сам этого хочет. Юнги держит в ладонях белые пушистые, больше похожие на волчьи, уши и восторгается, как послушно склоняет голову Чимин, дрожа ресницами. Хочется всё это отснять на камеру, а потом прокручивать, засматривать до дыр, делая стоп-кадры каждые несколько секунд. Ушки, не как дешёвые подделки на ободке, а на специальных заколках, держатся крепко, создавая прекрасный контраст светлого меха и тёмных шелковистых волос, и кажется, что сейчас шевельнутся. Чимин будто создан для этой роли, чтобы вот так стоять, позволяя делать всё, принимать каждое решение Юнги как своё собственное и отдавать себя полностью. Мин чешет Чимина за ухом и улыбается, когда видит, как парень прикрывает глаза от удовольствия, тянется за большим. — Я что-то не видел котиков, которые бы стояли вот так. Чимин становится ладонями на пол, прогибаясь в спине, и, поджимая губы, перебирает пальцами, пробуя стряхнуть с них крупицы нанесенной с улицы земли. — Кисе не нравится, что не прибрано? — Юнги садится рядом на корточки. — Слишком грязно для нежных лапок? Чимин подавляет в себе желание мяукнуть. Голос Юнги сейчас слишком ласковый, и от него невольно хочется урчать, хоть и понятно, что в вопросе кроется подвох. Нежное почёсывание за ухом становится причиной мелких мурашек, бегущих по обнажённой коже. Стоять в такой позиции на полу странно и непривычно, но думать об этом ему не дают. Юнги берёт со стола пластиковую бутылочку и хвост, который, не желая испачкать, кладёт Чимину на спину. Он выдавливает на пальцы густую жидкость, с еле уловимым, специфическим запахом и наносит между ягодиц парня, оттягивая резинку трусиков набок. Чимин дёргается, чувствуя прикосновение тёплых пальцев, которые мягко массируют проход и дуреет от невероятного ощущения, которое это сопровождает. Он жмурится и выпячивается сильнее, медленно выпускает воздух носом, чувствуя, как начинает возбуждаться, а резинка давит сразу в нескольких местах. Юнги не спешит, растягивая удовольствие мучений Чимина и, замечая, что часть лубриканта впиталась, сжимает ёмкость прямо над кожей, обильно поливая. Слыша тихий вздох, он растягивает губы в улыбке и пропихивает внутрь кончик одного пальца, а затем и второго. Не заходя глубже, он играет, наблюдая, как напрягаются мышцы спины, а по телу то и дело пробегает мелкая дрожь. Минуты три спустя, когда парень готов стонать о большем, Мин погружается внутрь тела, полностью скрывая фаланги и стараясь захватить как можно больше геля. Он давит на копчик, то и дело вынимая и проталкивая пальцы, доводя Чимина такими действиями до полного исступления. Темп достаточный, чтобы перекручивало, но недостаточный, чтобы кончить. Чимин уже открывает рот, чтобы что-то сказать, когда Юнги давит сильно в определённом месте и становится не до мыслей или разговоров вообще. По телу разливается волна сильного наслаждения, от которого на момент всё теряет смысл, кроме того, что хочется его продлить. Юнги чувствует, как стенки судорожно сжимаются, желая задержать пальцы внутри, но смазки достаточно, чтобы они легко вышли, издавая пошлый хлюп. И прежде, чем парень успеет опомниться, он резко заменяет пальцы пробкой. Чимин охает и подаётся вперёд от сильного толчка. Внезапная заполненность делает колени ватными, а температура тела поднимается как минимум на один градус. Жар охватывает всё тело, сосредотачиваясь на пятой точке, а точнее, дырке, вход которой дразнит мех, уже липкий от смазки. Чимин поджимает пальцы ног и рук и невольно двигает задом, расставляя колени шире. Такое ощущение, что внутри всё чешется, а тело начинает гореть, желая прикосновений. Он не замечает, как покрывается потом и дышит через раз, ожидая каких-то действий от Юнги. Тот проводит пальцами вдоль позвоночника, собирая капельки влаги, и ухмыляется, считая, что парень уже готов. — Встань. Чимин, кажется, ослышался. Встать? Так он уже не кот? Но поднимается с колен. То, с каким трудом это дастся, он даже не ожидал. Сосредоточиться на чём-то очень тяжело, даже сфокусировать взгляд на Юнги получается не с первого раза. — Поставь ножку сюда. — Юнги, всё ещё сидя на корточках, хлопает по колену; смотреть сверху вниз на него непривычно, особенно когда пушок от стринг находится на уровне чужих глаз. Чимин послушно поднимает ногу и опирает ступню о колено, сжимая кулаки, когда пробка меняет позицию и давит в другом месте. Главное сейчас — это не потерять равновесия. Юнги, дословно облизывая парня взглядом, достает из кармана аксамитную ленточку и завязывает над косточкой, улыбаясь довольно и поглаживая лодыжку ладонью. Чимина сводит судорогой от ласки и, покачивая бёдрами, он не сразу улавливает тонкий звук. Он опускает взгляд ниже и замечает, что на аксамите висит маленький, золотой бубенчик. — Это чтобы было слышно, где моя киса бродит. — Юнги улыбается хитро, заставляя Чимина дрожать заранее. — Потому что у меня для неё задание. Юнги поднимается и становится носом к носу с «кисой». Он видит капельку пота, стекающую по виску, и прилипшие ко лбу волосы, но, не зацикливаясь, достаёт из последнего пакета небольшой чёрно-белый, с оборочками, передник и вешает Чимину на шею, ловко поворачивая его спиной и завязывая на аккуратный бант. — Убери, протри пыль, помой посуду и в конце пропылесось. У тебя на всё сорок пять минут, понятно? — шепчет Юнги на ухо и как на зло проводит по шее носом так, что Чимин почти теряет сознание, когда кивает. — Ум-м-м, хорошая киса. Юнги цепляет мизинцем колечко ошейника и тянет за собой на кухню. Чимин еле переставляет ногами, то и дело вздыхая, когда пробка двигается. Кошачий колокольчик звенит, не переставая, и сливается в одну мелодию с тяжёлым дыханием и шумом в голове. Юнги открывает шкафчик, показывая тряпки, губки, химию и пылесос. Кажется, он это на полном серьёзе говорит. Чимин кивает, хотя мало что соображает, кроме того, что трахаться хочется так, что он душу готов за это продать. — И я запрещаю тебе во время этого притрагиваться к себе, — предупреждает Мин. Чимин стонет громко, разочарованно, даже не понимая, как он всё это выдержит. Кажется, что уже сейчас пора умирать. Единственная надежда на то, что в ходе уборки возбуждение спадёт хоть немного, а если повезёт, то и вовсе страдания не будут такими жестокими. Юнги улыбается и на выходе из кухни бросает, будто прочитав мысли Чимина: — И, забыл сказать, эта смазка не позволит тебе забыть, зачем ты действительно сюда пришёл. Так что… Наслаждайся. Чимин стоит с дрожащими коленями и пробует понять смысл того, что только что сказал Юнги. Затем, чувствуя очередную волну жара, никак не связанную с мыслями или действиями, до него доходит, что в лубрикате что-то было. И это что-то заставляет его думать только об одном, желать только одного — того, что Юнги строго-настрого запретил. Это вырывает очередной стон и, вспоминая о том, что у него всего сорок пять минут, а не целая вечность, наклоняется к шкафчику. И в последний момент хватается за столешницу, так как пробка упирается там, где недавно давил Юнги. Чимин широко открывает глаза и хватает воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Бубенчик звенит тихо. Спустя несколько минут Чимин приспосабливается немного так, чтобы ходить как можно меньше и не тревожить чувствительный уже до предела зад. Правда, передник тоже на нём как в наказание: елозит грубой тканью по головке, размазывая и впитывая в себя влагу, причиняя этим не меньший дискомфорт. Что уж говорить о пушистом хвосте, который мелькает между ляжками и щекочет, покалывая возбуждённую, влажную кожу. И ещё этот ошейник, который, кажется, давит, сокращая доступ воздуха. Чимин заканчивает с пылью на всех плоских поверхностях и берётся за гору посуды, скопленной за, наверное, целую неделю. Вода приятно холодит руки и получается даже немного отвлечься от того, что происходит с телом. Но вот он наклоняется ближе, чтобы не текло по локтям, как прижимается членом к краю раковины и от этого как током прошибает. Чимин давит сильнее, прикрывает глаза, надеясь, что облегчит так немного страдания, но, кажется, что становится только хуже, особенно от потираний, когда чувствительная кожа на головке задевает резинку стринг. Мозг отключается полностью и сосредотачивается только на одном. — А вот этого делать не стоило, — недовольно говорит Юнги, настороженный внезапной тишиной и решивший проверить свою кису. — Это, — он хватает Чимина за ошейник, поворачивает к себе, просовывает руку под передник и кладёт на каменный член, — пока принадлежит мне, — шипит он на ухо то ли сладко, то ли зло. — И мне решать, когда и как ты кончишь, ясно? Чимин скулит тихо и кивает головой быстро, стараясь не злить больше. Юнги же заводит руку за спину, опускается на ягодицы и давит на пробку, шевелит ей, почти вытягивая. Чимин обмякает, закрывая глаза, и старается удержать себя в вертикальном положении, чему не способствуют действия Юнги. Он хнычет прерывисто, хоть и знает, что пока не выполнит задания, пощады ждать не стоит, и уверен, что за инцидент с потираниями его ждёт особое наказание. — У тебя осталось пятнадцать минут. На твоём месте я бы поторопился, если бы хотел получить желаемое. — Юнги лижет его чувственно по ушку и уходит, оставляя парня с горой посуды и на границе выдержки. Покончив кое-как с мытьём, Чимин берётся за пылесос, понимая, что это, возможно, будет самая тяжёлая часть испытания. Во-первых, надо будет много ходить и нагибаться, а во-вторых, ходить и нагибаться перед Юнги. И от этого комбо на глаза наворачиваются слёзы. Но делать нечего, а время летит быстро, поэтому, присаживаясь на корточки и стараясь удержать пробку в себе, он подключает провод к розетке. Он даже рад, что на эти последние несколько минут он перестанет слышать звонкий, беспрерывный звук колокольчика. Юнги задерживает дыхание, когда в комнату входит Чимин. Парень тянет за собой пылесос и явно старается совладать с реакциями тела. Он кусает губы, заламывает брови и сводит колени, прикрывая глаза. И даже не желание, не возбуждение от этой картинки, это вожделение, которое скручивает внутренности и заставляет каменеть член. Сидя в кресле, Юнги силой удерживает себя на месте, чтобы не подойти и прямо сейчас не поставить Чимина на колени. Ладони нервно сжимаются на подлокотниках, а пальцы теребят зелёный бархат. Ожидание становится мукой, но прерывать игру нельзя. Чимин вскользь смотрит на фигуру в кресле и вздыхает, вытирая лоб тыльной стороной ладони. Он видит только влажные, приоткрытые губы и язык, который по ним скользит. От этого по телу проходит ещё одна судорога и ещё, будто мало этой пробки, смазки и ошейника. Он сам облизывается и, чтобы лишний раз не сгибаться, пальчиками стопы жмёт на кнопку. Пылесос шумит тихо, совсем не так, как ожидал Чимин, но всё равно сосредоточиться на нём намного легче. Юнги глотает воздух, наблюдая, как Чимин выгибается, как совсем не контролируя себя, двигает бёдрами и дёргает уголками губ. Тяжелее всего оторвать взгляд от колышущегося в стороны хвоста и ушек. Весь влажный от пота, почти на границе, парень даже не догадывается, что будет наградой. Юнги прикусывает губу и тихо стонет, закрывая глаза. Чимин улавливает звук краем уха и устремляет взгляд в сторону кресла. И если казалось, что вот, привык уже ко всему, то к такому явно нет. Не к Юнги с широко расставленными коленями и запрокинутой головой, тихо стонущему. От жгучего желания, которое невозможно выплеснуть, в уголках глаз скапливается влага. Пара контрольных движений, и он отключает пылесос. Юнги открывает глаза. Чимин стоит так, что становится его даже жаль. — Киса справилась, — пересохшим горлом хрипит Юнги. — И, наверное, проголодалась. Верно? Чимин кивает, позволяя хёну забрать из рук пылесос, и сглатывает, когда рядом с ухом слышит: «Тогда кису нужно накормить». У него ни одной порядочной мысли, чем его будут кормить. Точнее, всего одна, от которой всё скручивает, и кажется, что кончит прямо сейчас. Он представляет, как лижет, засасывает и впускает в горло глубоко, по самое основание. Как давится, но расслабляет горло, как слюна течёт по подбородку вперемешку со слезами, как Юнги крепко держит за волосы, насаживая грубо и не давая отстранится. От этих картинок ещё больнее пульсирует в паху, когда казалось бы куда уж хуже. Юнги возвращается из кухни, ловко снимает с Чимина передник и проводит легко пальцами по груди, опускаясь на живот, чем вызывает у парня судорогу, как от разряда тока. Он стонет надрывно, жалобно, моля о большем, готов на всё. Юнги хмыкает и прикусывает губу, чувствуя, что и его собственное бельё становится влажным, а член ноет не меньше. Хочется прикусить потный загривок, что Юнги в конечном итоге и делает, предварительно заслонив Чимину глаза ладонью и тем самым притягивая к себе. Чимин вскрикивает, дрожит и громко, протяжно стонет, опускаясь на колени. Ноги не выдерживают, тело не выдерживает напряжения. Юнги чешет, как назло, за ухом и ладонь, что закрывал глаза, заменяет широкой лентой. Опять. Опять на затылке давление узла, в ушах шелест, а перед глазами абсолютная чернота, обостряющая все остальные чувства. Юнги давит безмолвно на спину, и Чимин плавно наклоняется, беря глубокий вдох, опускает ладони на пол и успокаивает колотящееся сердце. «Мяу», - жалобно шепчет на границе слышимости он и замирает, вслушиваясь в обрушившуюся в помещении тишину. Юнги не двигается, парализованный неожиданным действием. Пальцы, сжимающие миску, подрагивают от напряжения, но, в конце концов, он выдыхает и идёт к противоположной стене, оставляя Чимина у самого входа. Видеть, как приоткрываются алые, пухлые губы, искусанные почти до крови, доставляет отдельное удовольствие. — Кис-кис-кис, — зовёт ласково Юнги. — Иди сюда, киса, у меня приготовлено угощение для тебя. Юнги сглатывает, наблюдая, как неуверенно Чимин переставляет ладони и колени, то и дело вздрагивая от движений пробки, в такой позиции особенно дразнящей простату. Передвигается он медленно, но Юнги не спешит, то и дело повторяя «кис-кис», чтобы тот не сбился с направления. Когда он уже почти рядом, Юнги поднимается с корточек. — Ещё немного, да, моя киса, совсем чуть-чуть. — Чимин оттопыривает попку и виляет бёдрами, выражая радость. — А теперь наклони немного голову. Ниже, ниже! Чимин наклоняется, но, видимо, недостаточно, так как на затылке вдруг чувствует резкое давление ступни, и его с размаху окунают лицом в жидкость. Он отфыркивается, чувствуя, как по щекам что-то стекает, и облизывается на пробу. На вкус это оказывается молоком, и парень понимает, что вполне логично, кисы пьют молоко, когда заслужили. И, видимо, этого Юнги от него и ожидает сейчас. Почему-то оказывается совершенно легко стоять вот так, на коленях, с лицом в молоке и изнывающим, перетянутым резинкой членом. Нет чувства тяжести, угрызений совести или даже сожалений. Всё это кажется безумным, но абсолютно правильным. У Чимина есть своё место, здесь, у миски в ошейнике, с хвостом и ушками. Он заслужил свою награду, и получит ли что-то ещё, зависит только от Юнги. И это расслабляет, тот факт, что так немного нужно, чтобы что-то заслужить, что не надо больше ничего решать. Достаточно нагнуться и опустить голову. Чимин сёрпает неумело, когда слышит строгое: — Ты видел, чтобы кисы так пили, как ты? Язычком работай, язычком. Юнги смотрит, как Чимин вздрагивает, но повинуется, стараясь хлебать сладкое молоко только при помощи языка. Но то стекает с мягких губ, течёт по подбородку и капает обратно в тарелку. Зрелище откровенно развратное и вставляет так, что Юнги не выдерживает и сжимает член, чётко прорисовывающийся сквозь брюки. Кажется, что в комнате очень жарко и дышать совсем нечем. Он куцает рядом и кладёт ладонь на влажную ягодицу, гладит легонько, затем убирает и щиплет несильно. Чимин дёргается, стонет и подаётся бёдрами вперёд. Юнги улыбается и просовывает ладонь под живот, указательным пальцем дотрагиваясь до основания головки. Парень давится воздухом, содрогается и расставляет колени шире. — Тш-ш-ш. Моя хорошая, послушная киса, пей. — Юнги не прерывает ласки, поглаживая член и задевая постоянно чувствительную кожу на самом кончике. — До дна. И не забудь вылизать мисочку. — Юнги второй рукой сдавливает ягодицу, а Чимин давит стон, стараясь не расплескать остатки молока, выпуская резко воздух. Сосредоточиться на процессе вылизывания тарелки намного проще, представляя там какую-нибудь часть тела хёна. Но когда Юнги берёт кончик хвоста и щекочет им мошонку, Чимин забывает обо всём на свете и тонко, громко мяукает на выдохе. Он подставляет зад, расставляет колени и мяукает ещё раз, жалобно, просяще, рассчитывая на большую ласку. Юнги хочется Чимина наказать за инцидент на кухне и, прекрасно понимая, как сильно тому сейчас нужны раздражители, он перерезает верёвки стринг и резко вынимает пробку. Затем он встаёт, отходит от шокированного парня и садится в кресло, довольно улыбаясь и покручивая пушистым хвостом. Чимин находится в абсолютной растерянности, чувствуя «свободу» сразу в двух местах. Но, как не удивительно, вместо облегчения это приносит ещё большую муку, так как член пульсирует всё так же, а анус сжимается, требуя чего-то внутри. Он понимает, что это его наказание и прощение надо заслужить. — Киса же не думала, что я забыл? — ироничный голос Юнги недалеко, кажется, с левой стороны. — Кис-кис-кис. Киса же хочет свой хвостик обратно? — Мяу! — Чимин очень хочет, он готов вынести ещё больше, только бы почувствовать щекотание между ног и почувствовать заполненность обратно. — Кис-кис, иди ко мне. — Юнги сам урчит, как кот, и сглатывает тяжело, когда Чимин появляется из-за угла. — Ближе, сюда. Вот, а теперь сядь. Чимин послушно садится, ладони оставляя на полу, как и пристало всем котам. Он не может смириться с пустотой и содрогается, чувствуя, как вытекает смазка; сжимает мышцы, пробуя задержать её внутри. Юнги молчит, и это настораживает. — Проси прощения, как кисы умеют лучше всего. — Юнги очень интересно, что придумает Чимин и как далеко он зайдёт в своих стараниях получить расположение обратно. В такие игры Юнги ещё никогда не играл. И это возбуждает вдвойне. Чимин не задумывается, в голове пустота, так как он сейчас самая послушная киса на земле и действительно хочет прощения. Он мурлыкает и, наклоняясь вперед, с размахом трётся о голень Юнги лбом. Очень осторожно, чтобы не задеть ушки, он трётся щекой и вибрирует горлом, примиляясь. Дальше он пододвигается ближе и притирается уже боком и бедром, выгибаясь, как настоящий кот. Кладёт подбородок и, стараясь угадать выражение лица Юнги, мяукает вполголоса, на этот раз не только с просьбой, но и соблазнительно, эротично. Так, чтобы Юнги действительно понравилось. — Неплохо. — Юнги действительно нравится, он доволен настолько, что даже чешет Чимина за ухом. — На что ещё способна наша киса? Как насчёт благодарности? Чимин слышит, как ладонь опускается на колено, и, ловя момент, широко, целым языком проходит по нежной коже. Он лижет фаланги, косточки, тыльную сторону так, как действительно это делают коты. Не подключая губ или кончик, он опускается на запястье, где венки и чувствительность намного больше. Чимин слышит тихий вздох, а затем движение и в одно мгновение хвост возвращается на место со словами: «Киса заслужила прощение». Юнги сгребает волосы Чимина в кулак и тянет на себя. Тот теряет равновесие и подаётся вперёд, упираясь носом в что-то тёплое и твёрдое. И понимая, что это пах хёна, бросает последние силы на то, чтобы не застонать. Низ живота скручивает немилосердно и тянет так, что Чимин задумывается о том, есть ли возможность кончить от одного запаха, не прикасаясь к себе. Он впечатывает губы в грубую ткань, обхватывая её и не обращает внимания на боль, неудобство и горящие колени. Признаться, что всё это только усиливает ощущения, даже мысли не приходит. — Киса хочет? — Юнги дышит тяжело, чувствуя тепло губ и влагу слюны. — Киса хочет отсосать, верно? — и смеётся хрипло на жалобный мяук. Чёрт, Юнги бы даже, наверное, и не против вот сейчас вынуть член из брюк и поддаться умопомрачительному желанию парня. То, что Чимин грезит этим, видно как на ладони. В том, что он сделает это как профессионал, не возникает ни малейших сомнений, как и в том, что так Юнги никто не сосал и сосать уже не будет. Пухлые губы, горячий юркий язык и готовность умереть, лишь бы подарить наслаждение и удовлетворить. Но Юнги не будет ломать правила, как и идти против себя, лишь бы получить, даже пусть и феерическое, наслаждение. — Но киса не получит. — Юнги видит, что Чимин задерживает дыхание и, наверное, не верит. Он цепляет кольцо ошейника и тянет немного вверх. — Хозяин хочет посмотреть, как киса удовлетворяет себя. С широко открытым ротиком, чтобы я мог видеть зубки. Юнги не обязан говорить, для чего ему открытый ротик. И параллельно с медленными движениями парня освобождает свой собственный член. Он держит Чимина за ошейник, в неудобной позиции, с головой между разведёнными коленями, и видит сатана и все круги рая и ада, что это личико, с повязкой на глазах, пушистыми ушками и широко открытым ртом, обрамлённым пухлыми губками, которые стонут красиво и слишком эротично - это самое возбуждающее, что Юнги видел в жизни. Хватает на самом деле всего нескольких движений, чтобы мощная струя тёплой жидкости брызнула вперёд, частично орошая лицо и волосы, но преимущественно попадая Чимину в рот. Юнги стонет гортанно, с огромным облегчением и дышит сорвано, закрывая глаза, но всё ещё не выпуская ошейник из рук. Чимин размазывает сперму по нёбу языком, проглатывает всё жадно и, чувствуя, как по щеке и носу скатываются остатки, сжимает себя сильнее, завершает двумя движениями и, запрокидывая голову, изливается себе в руку с высоким, похожим более на птичье «мяу». Дрожь прошивает всё тело, а сильный спазм выталкивает даже пробку. В ушах сплошной шум. — Хорошая киса, — Юнги треплет Чимина между ушами и вытирает вязкие капли с лица парня. — Справилась на отлично. Он подтягивает бельё, застёгивает брюки и только тогда снимает с Чимина повязку. Тот моргает, пробуя привыкнуть к яркому, как ему кажется, свету и смущённо смотрит в пол, боясь поднять взгляд. — Вытри повязкой, — Юнги понимает, что Чимин не хочет ничего запачкать и всё ещё сжимает ладонь. — И нечего смущаться, тебе же понравилось? Чимин принимает ленту из рук Юнги и кивает, вытирая ладони. Это было странно, хорошо и, наверное, впервые Чимин во время всей сессии ни думал ни о чём, просто повинуясь инстинктам. Нет больше других желаний, кроме как подчиниться, прогибаться, повиноваться. Хочется любым путём заполучить запрещённое удовольствие, хоть и озвучить такое он никогда не посмеет. — Иди, прими душ. Чистые полотенца на верхней полке в шкафчике над унитазом. — Юнги встаёт, чтобы вынуть ключ из кармана и снять ошейник. Попутно он, улыбаясь мягко, отцепляет и ушки. — Если хочешь, можешь забрать всё это себе. Считай подарком на днюху. Чимин хлопает глазами удивлённо. Ведь да, у него был недавно. Только вот ни Юнги, ни Намджун не заикнулись и даже виду не подали, что знают. — Спасибо, — он не знает, что ещё добавить, когда Юнги поправляет его волосы. — Не за что. Ты вполне заслужил. — Мин улыбается светло. — Вот, всё хотел спросить. Какими ты духами пользуешься? Запах такой сладкий, до одури просто. — А-а-а, это, — Чимин мнётся, смущаясь. — Без разницы, что я на себя лью. Вся косметика на мне пахнет мёдом. Я перепробовал весь возможный парфюм, но эффект в итоге один и тот же. — Парень пожимает плечами. — Поэтому сейчас не пользуюсь ничем, кроме геля для душа и обычного дезодоранта. — Ах, правда? — он хмыкает под нос. — Ну ладно, иди купайся, а то сейчас меня стошнит от передоза сладости, — шутит Мин. Слушая краем уха шум воды, он включает музыку, чтобы звучала фоном, и полностью расслабляется. Чимин не причитает, не хнычет, ничего не требует и ни на что не рассчитывает. Он сам понимает, что Юнги может сказать «нет», и это «нет» будет категоричным. Или нет. У Юнги план, но привести его в действие он пока не может/не хочет/боится. Чимин выходит из душа в одном полотенце на бёдрах и застаёт Юнги в кресле с перекинутыми через подлокотник ногами и с закрытыми глазами. Под медленную музыку, он, кажется, дремлет. Юнги красивый особенно сейчас, когда не двигается, когда не говорит и когда не смотрит этим своим пронзительным взглядом. И, наверное, не сложись всё как сложилось, Чимин сам бы не был против Юнги приласкать, осыпать поцелуями и посмотреть, как он отдаёт себя без остатка, как теряет контроль, отпуская себя. — Одевайся, а не стой как истукан. — Юнги даже не приоткрыл глаз. — Нечего сверлить меня взглядом. Чимину становится немного стыдно, и он в спешке натягивает бельё и штаны, а затем и всё остальное, ожидая «дверь открыта» или что-то в этом духе. — Чаю хочешь? — Юнги наверняка способен удивить даже бога. — Да, но лучше кофе, если есть. — И с каких это пор мелкий начал кофе пить? — Юнги лениво потягивается и встаёт с кресла, направляясь в сторону кухни. — Молока нет, ты его уже выпил. Чимин хикикает и отвечает: — Хён, у меня подготовка к экзаменам. Последний год как-никак, и заснуть мне, хоть и хочется, сегодня нельзя. А молоко я в следующий раз принесу. — Чимин, — Юнги ставит чайник, щёлкает клавишей и становится серьёзным. — Не надо приходить. Вот правда, всё вот это, зачем тебе? — Мне нравится. И… Хоть так я тебе буду нужен. — Он смотрит в кружку и на маленькие зёрнышки растворимого кофе, которые ждут кипяток. — Ты глубоко заблуждаешься. — Мин вздыхает. — То, что я хочу владеть тобой, не значит, что ты мне нужен. Понимаешь? Чимин ничего не отвечает. Он вообще больше ничего не говорит, просто молча ставит кружку обратно на стол, не дожидаясь, когда закипит чайник, и выходит. Дверью он не хлопает, поэтому Юнги не знает, сколько он одевался и собирался. Продолжать разговор не хотелось. Да и добавить было больше нечего. Он сказал хоть и жестокую, но правду. Когда Юнги допивает кофе и выходит в комнату, замечает, что коробка с игрушками пропала, как и испорченные стринги, которые валялись на полу. Он улыбается широко, а затем смеётся громко, заливисто. «Эх, мелкий. Обидки обидками, а подарки заберу, да? Ну, пользуйся на здоровье!»***
— Ты встречался с Чимином, — больше констатирует факт, чем спрашивает Намджун, наблюдая, как Юнги бездумно гладит пальцами подлокотник и смотрит в пустоту, в себя, погружаясь в мысли и воспоминания. — Да, он приходил ко мне. — Парень потирает висок и не обращает на Намджуна должного внимания. — И не стыдно? — Намджун спокоен как удав. — Нет, а должно? — Юнги поворачивается к нему и добавляет, хмурясь: — Злишься? — хотя имеет в виду «ревнуешь». — Нет, а должен? — Юнги пожимает плечами, не желая брать ответственности за чужие чувства. — Ты с ним спал, трахал, целовал? — Юнги отрицательно трясёт головой и морщится на последнем слове. — Так почему я должен переживать? — Намджун выдыхает, понимая, что всё-таки переживает, но сказать это Юнги не может. Играть с ним в открытую страшнее, чем воевать. — Мне просто интересно, что ты в нём видишь. Юнги съезжает немного с кресла, ероша волосы спинкой, тянется за пачкой и пепельницей. — Знаешь, Чимин как сигареты. Начинается всё так легко и безобидно. Кажется, что одна или две сигареты ничего не значат, что всё это шутки, игра, чтобы показаться взрослее, круче. И ты куришь, затягиваешься, отравляясь, впуская в лёгкие дым. Поначалу он горький, неприятный, ты кашляешь и думаешь, «какого хрена я вообще это делаю?». А потом втягиваешься и принимаешь эту горечь как данность, начинаешь её любить. И хоть разумом понимаешь, что всё это плохо, губит здоровье, мозги, отнимает время и деньги, не бросаешь. Каждый раз куришь, не задумываясь о последствиях. Бывает, что думаешь, это последняя, надо бросать. И веришь в это. Но потом кто-то угощает, и у тебя нет ни сил, ни желания сказать: «Я бросил». А потом, после всего, накатывает неприятное чувство, мерзкое, как вкус после вчерашнего недокуренного бычка. И это не совесть, нет. Это осознание факта, что если увидишь пачку на столе, то снова протянешь руку. — Юнги затягивается глубоко и шумно выпускает дым. — Я слаб, мне нравится курить. — Больше, чем нравлюсь я? — Намджун хочет, чтобы этот вопрос прозвучал как шутка. Хочет, чтобы это не был такой жизненно важный вопрос. — Ты мой Поло, — серьёзно отвечает Юнги, тыкая в него пальцем. — Это… — Он хочет объяснить, что Намджун не подходит под категории нравится/не нравится, а стоит за кругом, над ним и в нём одновременно, что Намджун просто как один из позвонков, как бедро и рука одновременно. — Это… — он шевелит губами, пробуя подобрать правильные слова, не замечая, как пепел летит на пол. — Я знаю, что это, — Намджун улыбается мягко, вынимает окурок из пальцев и тушит остатки в грязном стекле. Он нависает над Юнги и легко касается горьких губ своими, сладкими и пахнущими портером. — И отучу тебя курить, — добавляет, углубляя поцелуй, проникая языком в мягкий, тёплый рот. Юнги опрокидывает пепельницу, выгибаясь навстречу, и понимает, что да, курить надо определённо бросать.