***
Чимин стоит перед дверями, сам не понимая, как его сюда принесли ноги. Оказалось, прогуливать занятия совсем не так просто, особенно, когда температура упала ниже нуля. В последнее время он не появлялся на площадке, даже чтобы проверить, приходит ли туда Юнги ещё или нет. Сообщение слать было неудобно, ведь в последний раз он ушёл, даже не попрощавшись. Последняя фраза Чимина сбила с толку и озадачила на долгое время. Как можно хотеть кого-то, но он не нужен? Но если хочет владеть, значит что можно? Можно приходить? Юнги кажется Чимину полностью сотканным из противоречий, которые невозможно понять. Он смеётся, и улыбка его как тысяча солнц, ослепительная, живая, тёплая. Но он может взглянуть так, что холод пронизывает до самого сердца и больно колет ледяными иглами. Он может быть ласковый, внимательный, но в то же время… Чимин помнит удар по щеке и силу, которую явно рассчитали так, чтобы не осталось слишком явного следа. При воспоминании об этом во рту собирается слюна. Парень вздыхает и стучит, в глубине души надеясь, что дома никого нет. Предчувствия у него нехорошие. … Юнги ворочается на кровати, пробуя уснуть. Почти всю ночь он просидел над новым треком, поглощая кофе, а теперь именно из-за этого не может отключиться, хоть тело требует другого. Внутри плещется непонятное чувство ожидания, как будто что-то вот-вот должно случиться, и от этого, кажется, начинает раскалываться голова. Господи, именно сейчас вам приспичило вешать что-то на стене? Юнги ноет, когда слышит стук и встаёт, чтобы найти беруши. Всё же спать иногда надо, даже если за окном день, а в крови играет кофеин. «И это определённо хуже кокаина», — думает он и роется в тумбочке. Натыкаясь случайно на пакетик с дурью, он на несколько секунд зависает, прикидывая действие травы и возможность заснуть благодаря ей. Но вспоминает, что кофеин не кокаин, его можно побороть только водой со временем, и продолжает поиски. Во время этого опять раздаётся стук, и Юнги понимает, что это не соседка и точно не молоток. Парень щурится, резко закрывает шуфляду и в несколько шагов оказывается в прихожей. Глазка в дверях нет. Да и не нужен он особо. В квартире номер 5291 живёт человек, который, если открывает, значит, ждёт. … — А я ждал. Даже начал уже сомневаться, что придёшь. — Юнги какой-то взъерошенный, как будто только что проснулся и даже не успел почистить зубы. Чимин смотрит, легко приоткрыв рот, потому что вот, опять момент, когда он наступил на мину и взорвал себе мозг. Его, оказывается, ждали. Шапка выпадает из рук. — Хочешь зайти? — голос Юнги какой-то другой, напряжённый. — Если правда хочешь, разденься прямо здесь, перед дверями. Чимин, кажется, ослышался. Но выжидающий взгляд говорит обратное, и он, сглатывая, ставит рюкзак на пол и расстёгивает молнию куртки. Концентрируя внимание на шее и ключицах напротив, стягивает через голову серую худи, оставаясь в одной майке. Холод касается кожи, которая тут же покрывается пупырышками. Руки тянутся к поясу, звякает пряжка, и пальцы касаются металлической пуговицы, освобождая её из петли. — Идиот! — шипит Юнги и, хватая парня за загривок, пропихивает внутрь квартиры. Подбирает вещи и озирается, не заметил ли это кто-то из соседей. Чимин стоит в коридоре с опущенной головой и ждёт. Юнги может отругать, может выгнать, может ударить. На самом деле Юнги дозволено всё, и Чимину давно всё равно, насколько абсурдные или жестокие будут приказы. Он сделает всё, выполнит все его желания, стараясь даже не моргнуть. Юнги потряхивает, кажется, от злости, или всё же от того проклятого кофеина. Чимин стоит в одной майке, с расстёгнутой пуговицей на светло-голубых джинсах и, кажется, шмыгает носом. То ли от обиды, то ли от холода. — Блять, Чимин! — ругается негромко Юнги и облизывается на вид оголённых, рельефных мышц на руках. Низ живота скручивает внезапно и сильно от идеи, которая приходит в голову. — Жди здесь. Или нет, иди-ка на кухню, сделай себе чаю или кофе, а то ещё заболеешь. Ты ж не один час по морозу шлялся, наверное. Чимин кивает, стягивает ботинки, но, хоть в квартире прохладно, худи брать с собой не решается. Он проскальзывает в кухню, стараясь не обращать внимания на смятую постель, и ставит чайник. Юнги сегодня какой-то сам не свой, и это, совсем немного, но пугает. Наверное, кофе всё же лучше, чем чай, поэтому Чимин сыпет в чашку ложку с горкой и заливает кипятком. Аромат расслабляет, а тепло согревает ладони. За окном серость, непроглядная и неприятная. Создаётся ощущение раннего утра, будто всего шесть и только рассвело, но из-за густых облаков не видно. Возможно, это предвещает снег. Чимин облокачивается на стол и двигает пепельницу, полную окурков, делая глоток. Жидкость обжигает немного язык, но обращать на это внимание тяжело, когда за стеной раздаются звуки хлопающих дверок от шкафчиков и шуфляд. Юнги определённо что-то ищет и, не находя, явно теряет терпение. Парень улыбается, понимая, что тот нервничает и бранится не просто так. Приятно думать, что это из-за него. Кофе согревает горло и тело, немного взбадривая, а когда в кружке уже начинает виднеться дно, в дверном проёме появляется Юнги.Kåm∆nd¡ — BetaDead
Он подходит к Чимину, вынимает из его рук чашку и ставит на стол. Одним пальцем надавливает на ширинку и, пропихивая немного внутрь, ведёт вниз, по краям молнии. Чимин хочет сдержаться, но непроизвольно двигает вперёд бёдрами и вздыхает, задерживая дыхание. Юнги смотрит в глаза, но совершенно непонятно, что там плещется. Кажется, что вперемешку все грехи и пороки, известные на земле. Джинсы под напором съезжают вниз, оголяя бёдра и ноги. Юнги цепляет край майки и тянет вверх. Чимин послушно поднимает руки, позволяя себя раздеть. Он чувствует напряжение в воздухе и некую недосказанность. Что-то кардинально поменялось, но что, он уловить не может. Юнги странный, смотрит странно, когда вслед за джинсами снимает с Чимина и бельё, спуская до колен. «Повернись», — шепчет он, а когда Чимин поворачивается, скользит влажными пальцами между ягодиц, надавливая почти сразу. Парень охает, широко раскрывая рот и запрокидывая голову. Возбуждение, вялое всего несколько секунд назад, бьёт приливом крови и тяжестью в паху. Чимин облизывает внезапно пересохшие губы и прикрывает глаза, чувствуя движение внутри. Юнги дышит в шею, от этого мурашки бегут по коже, и он сам еле сдерживается, старается шире расставить ноги, хоть из-за боксёр это практически невозможно. «Не дёргайся», — слышит он рядом с ухом и плавится от напора, с каким проталкиваются уже три пальца. Юнги давит с конкретным ритмом и нажимом на простату, и Чимин уже стонет во всю. Стараясь дышать ровно и хоть как-то контролировать порывы отвернуться, он хватается за столешницу, выгибаясь назад, зажимает пальцы внутри и облокачивается на плечо Юнги. Всё вокруг расплывается и погружается в белую дымку. «Хороший мальчик», — Мин выдерживает паузу и давит сильнее, потирая внутри так, что колени враз становятся ватными. «Давай, кончай, мой хороший». Чимин сжимается весь стенками, задерживает дыхание, сводит брови на переносице и давится воздухом. Струя спермы заливает стол и орошает каплями стоящую на нём чашку. Юнги кусает его несильно за ухо и вынимает пальцы. Чимин опускается на пол не в силах стоять и прислоняется к ножке стола. Юнги ставит перед ним коробку с салфетками и треплет по голове. «Приходи, когда будешь готов», — говорит негромко он, оставляя парня одного на кухне. Чимин некоторое время приходит в себя, затем встаёт, приводит всё в порядок и, наконец, решается заглянуть в комнату. На кровати, с закрытыми глазами лежит Юнги, а рядом с ним какие-то вещи, прикрытые чёрной тканью. Он догадывается, что это связано с играми, и Юнги ждёт на них согласия. Юнги, кажется, дремлет, но Чимин давно уже перестал верить в то, что кажется. Юнги — гладь озера, под поверхностью которого рыбы, русалки, водяные и другие монстры, которые никогда не спят. Ровная поверхность не говорит абсолютно ни о чём. — Готов? — Мин не только не открыл глаз, но даже ни одной мышцей ни дрогнул. — Подойди. И, только когда Чимин подходит, он резко принимает сидячее положение, чтобы в четверть секунды очутиться рядом. Пак вздрагивает, когда Юнги дотрагивается до плеча и ведёт пальцами к шее. Кажется, что он хочет что-то сказать, но передумывает, оставляя на коже лёгкое движение воздуха. Юнги улыбается зло и с оскалом, когда медленно тянет ткань на себя. Она скользит неспешно по бугоркам, которых всего три, но довольно больших. Чимин сдерживает дыхание, когда первый оказывается красной верёвкой, связанной в жгут, за ним вторая, только, кажется, длиннее. В конце, когда чёрный шёлк открывает последнюю часть игры, Чимин поджимает пальцы ног и пробует унять дрожь. Он не выдыхает достаточно долго, парализованный картиной, открывшейся его взору. Открывает беззвучно рот и застывает, понимая, что, собственно, к этому всё и шло, с самого начала. Во рту пересыхает, а пальцы подрагивают. — Согласен? — И, прежде чем Чимин успеет ответить хоть что-то, добавляет на ухо шёпотом: — Будет больно. Очень, очень больно. У Чимина чувство, что грудную клетку сжимает металлический обруч, выдавливая остатки воздуха так, что на глазах проступают слёзы. Больно уже заранее, от одного вида плети с резной, красивой деревянной ручкой и десятками тонких полосок чёрной кожи. Они красиво лежат, напоминая чем-то хвост, а гладкая, лакированная ручка оживляет воспоминания о чёрном дилдо. Чимин облизывает пересохшие губы. — И, хочу предупредить, что хоть ты и будешь связан, не будет никаких стоп-слов. Закончим тогда, когда я посчитаю это нужным. Чимин кивает, понимая, что не зря получил разрядку четверть часа назад. Понимает, что начинает возбуждаться опять, но одновременно с этим и бояться. Верёвки и плеть — это не неизвестность, но то, как их использует Юнги… Чимин боится боли, очень боится, но одновременно понимает, что заслужил. Что испытывал терпение Юнги достаточно долго, как и пользовался его мягкостью. И что платить надо по счетам. — Согласен, — произносит он и поджимает губу, чувствуя, как член предательски дёргается в ожидании. Юнги хмыкает и готовит уже едкую реплику в ответ, но сглатывает, замечая, как Чимин краснеет. Он натягивает языком щёку и задумчиво проводит по внутренней стороне. Как подготовить парня, он не имеет понятия. Нужно, чтобы он расслабился, иначе все труды пойдут насмарку. — Чимина~, — тянет он, стараясь правильно подобрать слова. — Это нужно. И тебе, и мне. Понимаешь? Я делаю это, не потому что злюсь на тебя, а потому что так надо. И потому что знаю, что ты готов. Ты же готов? — Хён, я готов, но мне страшно, — Он склоняет голову, так как стыдно в таком признаться. — Это нормально. Я бы удивился, если бы страшно не было. — Юнги проводит по волосам парня и добавляет хрипло на ухо: — Я не буду обещать, что буду нежным. Но я обещаю, что буду осторожным и не причиню боли больше, чем ты сможешь выдержать. Чимин выдыхает, доверяется. Он верит, что Юнги говорит правду, что знает лучше, где граница его выдержки. Потому что Чимин не знает себя настолько, не знает, где он всё ещё прогнётся, а где будет то самое «слишком», как и есть ли оно вообще. Он кивает, смотрит на Юнги влажными глазами, и уже хочет, чтобы тот начал. Юнги понимает и принимает этот взгляд, Чимин, и правда, готов, хочет и ждёт этого. Правда, Мин уверен, что даже не догадывается, что может быть в конце. Он берёт в руки верёвку и пропускает её волокнистую, мягкую структуру между пальцев. Юнги так давно не занимался бондажом, что почти и позабыл, насколько это приятное ощущение. Как приятно распутывать, разматывать и отмерять середину. Для Юнги шибари как медитация. Он расслабляется, дышит ровно, когда закидывает верёвку на шею парню, перекрещивает и тянет вбок, пропуская под мышкой и овивая предплечье. Не спеша гладит, натягивает сильнее и повторяет то же самое с левой стороной. Слушает учащённое дыхание Чимина, скрещивает на груди, придерживает и добавляет блокаду с правой стороны, ровно девятью сантиметрами ниже. Третье плетение проходит по локтю, а шестое по запястью. Плетение заканчивается между ногами, плотно оплетая бёдра и проходя точно под ягодицами. Юнги улыбается, просовывает пальцы под верёвки, и трёт соски, которые они прикрывают. Чимин вздыхает шумно и дёргается от приятного ощущения. Но когда пальцы исчезают и на чувствительные, твёрдые горошинки возвращается колкая верёвка, становится приятно совсем по-другому. От этого ощущения, довольно жёсткого и грубого кровь приливает к члену, а ладони потеют. Но пошевелиться Чимин не особо может, и это совершенно ново и необычно. И, оказывается, возбуждает не меньше. — Знаешь, английский сексолог Эллис считал, что любое сдерживание мышечной активности имеет тенденцию повышать состояние сексуального возбуждения. — Юнги закрепляет концы на бедре и берёт в руку вторую верёвку, что явно короче первой. — И, представь себе, я полностью с ним согласен. А шибари идеально для этого подходит, потому что, кроме обездвиживания, даёт ещё дополнительные ощущения узлами. Но это ты и сам вскоре поймёшь. Юнги опять закидывает на шею верёвку, отмеряет середину и поочерёдно протягивает под тем плетением, которое уже закончил, тем самым фиксируя структуру. Чимин чувствует трение, давление и сглатывает, когда дело доходит до живота. Верёвки ещё много, когда Юнги присаживается на корточки и вполголоса просит шире расставить ноги. Чимин повинуется и прикрывает глаза, так как Мин смотрит на его уже полностью возбуждённый член и облизывается. Юнги задерживает дыхание, когда на уровне глаз находится ароматный и сочащийся смазкой член. Во рту резко наплывает слюна и приходится сделать несколько конкретных вдохов и выдохов, чтобы не нагнуться и не слизать эту маленькую, прозрачную каплю. Он пропихивает язык за щеку, натягивает и проводит им по зубам. Матерится про себя, делает ещё пару вдохов и выдохов и выдавливает на пальцы смазку, чтобы нанести её между ягодиц. Чимин дёргается, чувствуя прохладную влагу и мягкие кончики пальцев, поглаживающие проход, но не скользящие внутрь. Это мучительно и приятно настолько, что он стонет коротко через сжатые губы и дышит носом, не в силах сдержать сокращение мышц, что Юнги наверняка чувствует. И Юнги, да, чувствует пульсацию, и кажется, что сам сейчас будет стонать с Чимином в унисон, если не закончит это быстрее. Но с шибари спешить нельзя. Это искусство, а он скульптор, который должен работать с живым телом, мягким и чувствительным. Поэтому Юнги делает несколько глубоких вдохов, медленно выдыхает, как учил учитель йоги, и возвращается к верёвке, протягивая концы между плетением и делая первый узел туш под мошонкой. Он старается расправить его так, чтобы чувствовалось на большей, чем обычно, поверхности и, закусывая губу, разглаживает. Второй узел, двойной, для сильных ощущений, делает на уровне влажного и липкого, от смазки, ануса. Потирает им на пробу и, чувствуя дрожь тела, остаётся доволен, закрепляя верёвку на первой блокировке запястий. Теперь каждый раз, когда Чимин пошевелится или попробует двинуть рукой, узел будет впиваться и потирать опухшие края прохода. Дальше уже работа идёт быстро, и шнурование блокад заканчивается спустя две минуты. Чимин стоит с закрытыми глазами и даже дышит через раз, чувствуя давление на груди, животе, руках, шее, ягодицах и… между ними. Всё тело сковано красной, как кровь, мягкой, но шёрсткой верёвкой. Юнги был прав, когда говорил, что неподвижность возбуждает, но не сказал, как сильно. Не сказал, что гореть будет всё, каждая клетка, каждый участок, вплоть до кончиков волос, что захочется большего, а точнее большого, и сзади, и во рту. Не сказал, что Чимин будет готов и на пробку, и на дилдо, и на тот пластиковый кляп, лишь бы занять себя чем-то и отвлечь от этого всепоглощающего чувства. Юнги распрямляется, смотрит оценивающим взглядом и восторгается до глубины души тем, что плетение сделано аккуратно, правильно и смотрится более чем эстетично. Тело Чимина сложено пропорционально и прекрасно подходит для данной практики, не говоря о том, что чувствительность, как физическая, так и эмоциональная у него идеальная для таких игр. Мин подталкивает парня к кровати со словами «займи позицию» и слышит сдавленный стон, когда тот делает шаг и напрягает верёвки, трущиеся друг о друга и пускающие в ход узлы. Чимин, сдавливая охи и откровенный скулеж, зажимая зубы, залезает на кровать коленом, чуть не плача. Кажется, ещё несколько движений, и он кончит, вот просто так, без ничего. Когда он, согнув колени, встаёт, опирая щёку на подушку, по телу судорогой проходит волна за волной. Юнги видит всё и считает, что это прекрасно — Чимин в позиции, с раздвинутыми коленями, полностью расчерченный красными линиями, которые выделяют ягодицы, узлом прикрывают пульсирующую дырочку и не дают вздохнуть. Он мог бы сесть в кресло и любоваться скульптурой не менее часа, определённо. И, может, залить семенем эту ложбинку или спину, глядя во влажные глаза, молящие о разрядке. Но рядом лежит плеть, напоминающая о истинной цели сегодняшних игр. Юнги садится рядом и устраивается удобнее, скрещивая ноги в позу лотоса. Попа Чимина находится на уровне его глаз, что слишком высоко, и он тянет парня немного на себя. Но понимая, что так всё равно будет неудобно, подбирается с левой стороны, опуская его бёдра себе на колени. Это забавно, что в такой позиции обычно родители наказывают своих детей. И если бы Юнги был папочкой, а Чимин деткой, это, наверное, было бы даже смешно. Но «папочки» своих «деток» любят и шлёпают чисто для забавы. А Юнги шлёпать даже не собирается. Чимин чувствует, как Юнги проводит ладонью по ягодице сначала одной, затем второй. Поначалу совсем невесомо, раз за разом поднимая волоски и немного согревая. Это приятно и расслабляет так, что он закрывает глаза. Но спустя минуту прикосновения становятся более уверенные, всё ещё открытая ладонь нажимает, массирует, совершая круговые движения. Чимин не понимает, к чему такие манипуляции, но поддаётся, чувствуя, как кожа теплеет и покрывается мелкими мурашками. Член дёргается и зависает в образовавшемся пространстве. Юнги продолжает гладить, нажимать, постепенно увеличивая трение и подключая пальцы, сжимает и оттягивает, будто месит тесто. Чимин дышит надсадно от яркого ощущения, когда Юнги раздвигает ягодицы и сжимает их вновь. Но дрожит и дёргается, когда тот начинает пощипывать чувствительную уже кожу. Это не больно совсем, но разогревает ещё сильнее, подкручивая ощущения. Когда Юнги видит, что попа приобрела нужный, розоватый оттенок и температуру, довольно высовывается, стараясь не задеть напряжённый член. Чимин не знает, что если бы не разрядка в кухне, то с таким количеством стимуляторов давно уже бы кончил, несмотря на запреты Юнги. И только поэтому и держится, что время регенерации у него около часа. — Знаешь, Чимина, это мой любимый флоггер. Его, специально для меня, изготовили в Индии из цейлонского эбена и высшего сорта кожи. — Юнги умело крутит рукояткой между пальцев и вспоминает, что найти размер, подходящий для его ладони, было почти невозможно. — Хочешь его испробовать? Чимин кивает, не в силах сказать ничего. Он хочет, всё хочет, что Юнги предложит. А Юнги неожиданно замахивается и ударяет плетью.Чимин сжимается весь и застывает от боли перестаёт даже дышать, чтобы из горла не вырвался крик.
Юнги ударяет ещё раз, сильней.Чимин дёргается, подаётся вперёд и проходит толстым узлом по пятой точке и плоским по мошонке. Выдыхает рвано. Больно.
Юнги замахивается и ударом задевает другие участки кожи. Нет, недостаточно больно. — Чимин, я хочу задать тебе пару вопросов. — Юнги говорит это требовательным и жестким тоном доминанта. — Но, если ответ будет неверным, я буду тебя наказывать. Понятно? Чимин кивает. Он понимает, что даже если бы сказал "нет", Юнги бы не послушал. И вот сейчас становится по-настоящему страшно. От этого взгляда, сурового, ледяного, от взмокшей чёлки, прилипшей ко лбу и закатанных рукавов красной, клетчатой рубашки. Чимин хочет кричать, что нет, он совершенно не готов на такую игру, что не хочет больше ничего и что ему страшно. Юнги сейчас твёрже стали. Он принял решение и уже ни за что не отступит. Иногда надо напролом. — Чего ты хочешь?Долгая пауза и тянущееся ожидание.
— Тебя. — Ложь. — Раздаётся удар плети. — Не ври мне. Ещё раз, чего хочешь?Воздух разрывает всхлип.
— Не знаю. — Ложь. — Удар. — Знаешь. Чего ты действительно хочешь?Через стиснутые, от боли, зубы говорить тяжело.
— Счастья, тепла, внимания. — Так почему ты здесь?! — Потому что люблю тебя. — Ложь. — Удар настолько сильный, что Чимин не выдерживает и слёзы льются по щекам. Юнги хватает его за волосы и глядит в глаза. — Почему? — Потому что мне страшно! — Чимин жмурится и понимает, что сейчас меньше всего хочет смотреть на Юнги. — Вот, это уже ближе к истине. — Юнги не ослабляет хватки и почти выкручивает шею Чимина. — Чего ты боишься? — Того, что никогда не встречу никого такого, как ты. — Чимин с трудом дышит, чувствуя, как к горлу подкатывает состояние близкое к истерике. — А точнее? Ты же знаешь ответ. — Что никто не заинтересуется мной так, как ты, не будет заботиться и давать столько, сколько даёшь мне ты. — Чимин ломается и чувствует, что плачет уже не столько от боли, сколько от правды, в которой признался, наконец, сам себе. — Что я никому не буду нужен, такой тупой, мелкий и неуклюжий. Потому что, кроме самого себя, ничего больше предложить и не могу! Юнги, наконец, разжимает пальцы и отстраняется, чтобы под громкие рыдания парня снять с него верёвки. Чимин утыкается лицом в подушку и ревёт так, будто ему всю семью в один день хоронят. Мин гладит его невесомо, распутывает узлы и освобождает от переплёта, растирает затёкшие, наверняка, мышцы и выдыхает, наконец-то выдыхает. — Ну и долбоеб же ты, Чимин, всегда это говорил. — Юнги накрывает Чимина покрывалом и обнимает. — У тебя вся жизнь впереди, откуда ты можешь знать, что будет? Чимин сотрясается почти беззвучно и хрипит что-то. Про то, что он не против всего этого, что так у него хотя бы есть ощущение, что не бесполезен. О том, что если Юнги хочет, то он будет делать всё-всё, даже просто убирать в квартире, только пусть Юнги его не бросает. Юнги вздыхает и вспоминает недавний разговор о том, что Чимин вправе решать сам, что ему нужно. — Знаешь, я недавно прочитал, что любовь — это жизнь ради другого. Когда ты безумно хочешь, чтобы другому человеку было хорошо, хочешь делать ему комплименты, хочешь дарить подарки, хочешь поддерживать и помогать в трудные минуты, делать его дни счастливее, углубляться в его личность, открывать в нём новые и новые грани характера и вместе идти в будущее. Чимин, посмотри на меня и скажи, ты меня любишь? Ты хочешь меня обнять, вжаться, дышать моим воздухом, жить и состариться со мной? Или даже просто поцеловать? Чимин утирает всё ещё льющиеся слёзы и поднимает лицо. Но сказать ничего не может. Он чувствует внутри что-то, но это совершенно не то, о чём говорит Юнги. Это чувство больше «смотри на меня» и «я хочу принять от тебя всё, что дашь». — Как ты это понял? — Чимин не может сам в себе разобраться, а Юнги, вон, как-то это увидел. — В самом начале я вообще не воспринимал тебя всерьёз, — Юнги усмехается. — Но когда ты мне предложил встречаться, я подумал, что может быть интересно. Правда, всё получалось схематично и однотипно, скучно. Кроме физической разрядки я не получал ничего, да и старые истории тянулись шлейфом. И захотелось развлечься жестче. — Он вспоминает сцены в отеле и закусывает нижнюю губу. — У тебя были ко мне чувства, похожие на влюблённость, ровно до того момента, когда я тебя отдал девушке. Но в тот вечер я их растоптал, оставляя тебя одного. Чимин кивает, вспоминает ту боль, которая разрывала сердце. Так больно не было даже сегодня, под ударами плети. Но, как ни странно, сейчас он не чувствует совершенно ничего. — Правда, признаться себе в том, что надо оставить меня в покое, ты не захотел. Ты задвинул остатки боли, чувств и гордости на задний план и решил, что то, что ты получаешь, для тебя важнее. Как я понял? — Юнги тяжело вспоминать то, что чувствовал тогда он сам. — Когда ты пришёл ночевать ко мне, помнишь? Я оставил тебя. Думаю, что оставил бы, даже если монета упала иначе. Я хотел этого и, наверное, думал, что может быть иначе, что есть шанс и для меня. Ты знал, что тогда не было никаких границ, никаких игр, никаких правил. Ты знал это. — Юнги не хочет, чтобы это звучало резко, но он всё ещё злится. — Знал это и ничего не сделал. Ты даже не притронулся ко мне. Если бы у тебя были чувства, ты бы потянулся ко мне, обнял, захотел быть ближе, рядом. — Юнги умалчивает, что на самом деле ждал этого полночи, не смыкая глаз. — Но ты, получив своё, просто заснул. Помнишь, как сказал, что любишь меня? Это называется эмоциональный шантаж. Ты сам в это не верил, но решил, что я сломлюсь под ответственностью за твои чувства. Но тогда я уже знал, что это не правда и хотел дать тебе шанс уйти. А ты… Ты, Чимин, зависим. И совсем не от меня, нет. Ты зависим от внимания и ласк. На самом деле тебе всё равно, кто и как, ты просто хочешь быть в центре внимания, залечивая за чужой счёт свои комплексы. И, если уж совсем откровенно, ты просто мной пользуешься. Тебе всё равно, что чувствую я. Тебе было всё равно, что подумает Намджун, узнав, что ты приходил ко мне и как это на мне отобьётся. Тебе просто хотелось получить свою дозу, а остальное было не важно. Ты, Чимин, эгоист. Но не мне тебя судить. Я ведь и сам не ангел, да? Чимин кивает, как на автомате, переваривая сказанное Юнги. Он не может поспорить ни с одним его словом. Всё это чистая, ничем не украшенная правда. Юнги тянется за пачкой сигарет и зажигалкой. Кто-то, может, и пожалел бы Чимина сейчас, но не он. Жалость здесь неуместна. — Мне тяжело было на это решиться. Но точки надо ставить. И курить надо бросать. — Юнги затягивается жадно и чувствует, как горечь оседает на языке, а в горле першит. — Хён, у тебя ко мне совсем нет никаких чувств? — Чимин кусает губу и теребит собственные пальцы. Он знает, что это не честно, но не попытаться он не может. — Есть конечно, причём два самых сильных, из всех что испытывал. Понимаешь, Чимин, ты меня бесишь и возбуждаешь одновременно. С одинаковой силой, иногда до помутнения рассудка, который я стараюсь не терять, когда ты попадаешь ко мне в руки. Тебя хочется трахать, доводить до грани, бить и опять трахать, но так, чтобы хотел больше и больше. Чтобы ты на коленях просил об этом. — Юнги сглатывает и старается успокоиться, боясь, что накатит только что усмирившееся возбуждение. — Но, знаешь, на ненависти и похоти не построишь отношений. А если даже, будет это разрушительно для обоих. Если быть честным, то саморазрушение у меня в крови, как и тяга ко всему грязному, порочному, но от этого не менее сладкому. Ты подходишь идеально для того, чтобы опуститься на самое дно и, скажем так, к играм у тебя талант. Это многого стоит в моих глазах. Но. — Юнги берёт глубокий вдох. — Я понял, что если останусь тут, играть с тобой, то упущу в своей жизни кое-что очень важное и очень мне нужное. Упущу свой шанс на то, чтобы стать счастливым. — Какой он? — Намджун? Знаешь, он… Надёжный. Рядом с ним спокойно, не нужно воевать за власть или первенство в чём-то. Он меня уважает как личность и полностью принимает. Со временем думаю, что научусь доверять ему больше. Со временем мне будет не страшно полюбить вновь. — Юнги отворачивается, поджимая губы и моргает часто. — Намджун терпеливый, заботливый и не давит на мозги. Он даёт полную свободу действий, но одновременно я чувствую поддержку и уверенность, что я в паре. Мы не говорим о чувствах, но в его неожиданных комплиментах и подарках их видно куда больше. У меня чувство, что у нас с ним впереди целая вечность. И внезапно появилось то, что я никогда до этого не испытывал. Это непонятное, трепетное и тёплое. А ещё нежное. — Парень, всё ещё держа сигарету, заслоняет запястьем губы и коротко вздыхает. — Хён, хён, — тихо зовёт Чимин выпавшего из реальности Юнги и, когда тот устремляет на него взгляд, говорит: — Я рад за тебя. — Ему стыдно смотреть на такого Мина, совсем другого — влюблённого и волнующегося. — Я всё понял. Юнги тушит сигарету и морщится от едкого дыма, попавшего в глаза. Вся комната как в тумане, и даже запах Чимина, смешиваясь с табачным, становится неприятным и тошнотворным. Парень встаёт и, несмотря на морозную погоду, открывает окно. Чимин кутается в одеяло и подбирает под себя ноги. Выглядит сейчас совершенно пустым. Юнги думает, что так, наверное, он сам выглядел после ночи с Намджуном. — И ты, и я знаем, что больше сюда ты не придёшь. Но… — Юнги присаживается на край кровати, сомневается всего несколько секунд, замечая как на это «но» Чимин вздрагивает. — Если тебя всё же припрёт так, что на стену будешь лезть… Короче, тут номер. — Он вынимает из кармана визитку и протягивает парню, улыбаясь. — Только смотри, не влюбись. Чимин рассматривает чёрный, матовый кусочек плотной бумаги, на которой, под специальным углом, незаметно проявляется номер телефона и блестит «V». Кажется, что это билет в один конец, и взять его в руки — как подписать ещё один контракт с дьяволом. Чимину страшно, но любопытно больше, поэтому он протягивает ладонь и прячет карточку в кулаке. Острые углы покалывают, а сердце бьётся. Юнги улыбается. пост сдал***
— Здравствуйте, меня зовут Чимин, мне этот номер… — неуверенно начинает парень. — Здравствуй, Минни. А знаешь, я ждала твоего звонка. Собери сумку с вещами, сладкий, заеду за тобой через час.