Танец под куполом

Моя любовь — это песня, что звучит в тишине. Со склонов Кокурико       Здесь утро не бывает особенным. Каждое из них либо солнечное, до боли в глазах, либо пасмурное настолько, что даже в самых ярких красках появляется что-то от серого. Но для Маринетт стены вагончика всегда были одинаковыми, не зависимо от ясности или температуры за окном. Но сегодня она беспокоилась и волновалась. Мысли были собранными, как никогда, рассуждения и выводы постоянно сменялись у неё в голове. Сны — забавная штука?       Вероятно. Потому что в них могут исполняться мечты: мы можем стать теми, кем хотим, встретить того, кто нам дорог, кого мы потеряли. Но  только пока длится сон. Потом, когда, открыв глаза, мы смотрим в потолок, всё исчезает. В этом есть доля жестокости. Мы получаем, что хотим, но взамен с первыми лучами ощущаем ещё больше боли, чем раньше.       И сейчас Маринетт думала о том, что произошло прошлой ночью: был ли это мираж, который стоит забыть, или реальность, за которую стоит цепляться. Но доказательств ни тому, ни другому не было. Поэтому девушка решила сохранить этот миг в сердце, в укромном уголке, не показывая никому, пока вера не иссякнет.       Потом дверь вагончика открылась, её позвали исполнять номер. Снова танец, тот же, что и обычно, те же движения, та же музыка, а затем снова аплодисменты. Похоже, что ничего не поменялось, но как бы это не было обидно, как бы данная ситуация не раздирала изнутри, Маринетт не подаст виду, сохранив всё в себе. Но её отвлек звук гулких ударов. Девушка едва заметно повернула голову в сторону, чтобы никто не заметил.       Казалось, что ветер подул сильнее, стараясь вырвать из земли деревья. И небо словно потемнело в преддверье грозы. Маринетт бросилась в сторону от шатра, она, падая и спотыкаясь, продвигалась к Адриану. Она видела, как его били тяжелыми палками, спрашивая, кто он такой, что забыл в шатре. Но Адриан молчал. Его руки были прикованы цепью к металлическому шесту, торчащему из земли, глаза горели яростью, но сил сопротивляться почти не было: руки были исцарапаны до крови, одежда местами порвана, перепачкана.       Маринетт закрыла его от очередного удара, повернувшись к нему лицом. По спине пробежала молния, удар пришёлся по спине, всего в нескольких сантиметрах от позвоночника, тонкая ткань платья не смогла защитить её. Маринетт опустилась на колени. Голова кружилась, а ноги ослабли. Казалось, что она потеряет сознание. Глаза медленно закрывались. Но потом девушка ощутила тепло, всё это казалось слишком знакомым, но только сил совсем не предавало. А её саму терзало плохое предчувствие. Но только вот открыть глаза не выходило, а свет, просачивающийся сквозь веки был всё слабее и слабее.       Адриан видя всё происходящее, не мог остановить их, не мог предотвратить это. Сейчас он был виновником того, что Маринетт в таком состоянии. У него не было плана действий, но теперь уже он был готов закрывать её, обвиняя себя в том, что загнал их в такое положение своей самоуверенность. Адриан готов был отдать свою жизнь, лишь бы спасти её, поэтому он начал перебирать варианты спасения, хотя, казалось бы, уже сдался несколько часов назад. Адриан пытался найти способ изменить ход вещей. Поменять развитие событий в старой, уже написанной кем-то истории. Но если бы он знал, что всё это уже было однажды, что люди не могут изменить то, что от них не зависит.       Ужасная боль съедала его изнутри, но почему-то она была в два раза больше, чем ожидалось в этой ситуации. Казалось, что его сжигали на костре. Хотя нет, огонь сжигал то, что он любил больше всего, а это пытка намного хуже, ведь тогда твои страдании длятся больше, и болит не тело, а душа. А Маринетт была всем для него сейчас: она была его стимулом к жизни, ради которого он не сдавался, пытаясь найти ответы.       Хотя с другой стороны, разве не для этого даётся второй шанс. Не для того ли, чтобы всё изменить?