Звёзды

В его глазах погасли звёзды однажды – он больше не считает их под веками, не ищет в отображении и не отображает в глазах. Под его ногами мир осыпается крошкой, и под кожей нежность бурлит горячо и болезненно – нити чужих чувств стирают всё, без остатка, выбеливают его душу и липко вцепляются в нутро. Чонгук это знает и уже устал опираться – хочет взлететь бабочкой ввысь и раствориться в небе. Единожды и навсегда, как когда-то, стать с небом единым и совсем свободным – так, чтобы воздух свыше нормы и тело легче пёрышка. И это пёрышко, с ним вместе, перестало существовать. В его волосах ветер оставляет свой след и Солнце янтарём на чёрных прядях тает тонко и почти немыслимо – цвет размывается на обожжённых кончиках, но светит почти белым, ярким. И глаза у него потемневшие, словно старая акварель на клочках бумаги, лишённые звёзд и ярких отблесков, чуть покрасневшие и неприглядные – лишь взгляд глубок и в самую душу, вырывая ниточку за ниточкой из сознания. Как вырывали ему – сначала долго, тянуще и неприятно, нелепой улыбкой и тёмными глазами, а потом – в единый миг всё отрывая, оглушая и ослепляя болью и неожиданной, звенящей пустотой, такой же липкой, как и его кожа тогда. Тэхён на фотографии улыбается – мазано, глупо, ненужно – и мир его гаснет сильнее, быстрее. Небо сереет совсем и облака падают наземь с грохотом и столбом пыли, рассеиваясь мечтательной дымкой – она плетёт новую вечность и сменяет мечты, будто других и не было. За его спиной – пропасть, обрыв, наполненный холодной солёной водой и белой пеной. И в душе уже нет сомнений ни о чём. Чонгук с ужасом вспоминает его – безбожно слабого под толщей воды, бледного до синевы и распухшего. Тогда он прижимал его к себе и просил, едва не молил открыть глаза. А он уже не мог – кожа была липкой и скользкой, а зрачки вытянулись, подобно кошачьим. Он водил пальцами по коже и просил проснуться – его кошмару ныне нет конца, звёзды гаснут под веками и ему больше нечего считать. Солнце слепит глаза и он щурится, прежде чем перед ним появляется знакомая фигура – он улыбается неловко и протягивает свою руку, за которую Чон хватается из последних сил, судорожно втягивая воздух. Его ладонь тёплая, мягкая, и улыбка словно совсем живая – будто это не он был там, под водой, бледный до синевы и распухший. Будто это не он тут, на фотографии, улыбается ещё не безжизненно, протягивая руки в стороны. – Чонгук-а, идём, скорее, – он тянет за руку и смеётся, впереди стоят другие мемберы и Чон сдаётся, смотря также неверяще и немного испугано, – нас уже ждут... – его руки растворяются с порывом ветра и младший лишь безвольно, отчаянно ловит воздух руками. А потом понимает, что это конец – оттенки сменяются и мир вновь совсем привычный, вчерашний. И он сам стоит у обрыва, который безвольно крошится под ногами в пропасть – волны белой пеной облизывают скалистый берег и он отступает назад. Перед глазами нелепая улыбка Тэхёна и не чёткий, размытый образ других. Фото выпадает из ослабевших пальцев и стремительно летит вниз, отбрасывая последний отблеск Солнца от глянцевой поверхности – белая вспышка и его мир тонет под толщей воды, как тогда. Робкая глупость, созвучная с его именем, кислит на корне языка, и он щурится – перед глазами нет звёзд, под веками нечего считать, лишь солёный ветер бьёт по лицу и он щурится.