Звёзды

Сквозь их запястья проплывали золотые рыбки, влажный блеск чешуи врезался в память и сердце не хуже токсичного привкуса вечернего поцелуя. Хосок знал, как печальны и ядовиты эти чувства — они вились кислотными розами в его расчувствовавшемся сердце и порой мешали думать настолько, что даже ночная прохлада и редкие звёзды в ярких городских огнях не помогали, как когда-то, собраться с собой. Такое ему откровенно не нравилось, но губы Юнги сладко-порочные, с привкусом соджу и горчащего табака — это напоминает его первый поцелуй ещё в средней школе, с девушкой на четыре года старше и почти на полголовы выше — иностранное имя первой любви врезалось в память и потускнело, но мягкие влажные губы, горький табак и горячее соджу — никогда. Он любит этот вкус под звездное небо, любит в душной комнате под сценой, любит украдкой между выступлениями — и плевать, насколько это неправильно. Юнги такой же на вкус и пахнет весенним дождливым ветром, челюсть Хосока сводит от желания распробовать его полностью, и каждый раз он останавливается на середине — горячее дыхание на шее, руки под футболкой и недовольно-раздраженный взгляд Шуги говорят ему: «Завязывай», но он не может — перестать дразниться и тянуться ближе. Щеки горят и пульс ощутим губами — он чувствует это и каждый раз отводит взгляд, хватаясь пальцами за краешек прожжённой сахаром кофты, пока одногруппники шутят или репетируют новую песню, сидя на тесной для семерых кухне, среди редкой пряной свинины и смятых бумажек чернового текста. С момента их знакомства и каждый день — он видит золотую рыбью чешую, слепые белые отблески на запястьях, холодную влажность собственных рук. Эти чувства топят его, и на пару секунд небо становится ванильно-розовым, бледным, словно обработанное для альбомной эстетики; звёзды, Луна и Солнце превращаются в крохотных светлячков, парящих вокруг его невыразительно-слабой фигуры; облака сливаются в цвет томного позднего заката, красно-рыжего, с примесью золота и старой ржавчины. И Мин Юнги тянет его имя медово, сладко и между сдавленными стонами во влажную ладонь — и этого достаточно, достаточно. Шестисекундная эстетика превращает кровь в жидкий сахар, заставляя сердце замереть где-то между разглядыванием прозрачно-тонкого рыбьего хвоста и влажного покрасневшего лица Шуги — Хосоку, по-правде, хватает.