Личное обезболивающее

Детство прошло слишком быстро. Все мы успели вырасти, осознав значимость проблем, от которых нас так трепетно отгораживали родители. Тепличные условия сменились жестокостью взрослой жизни, взвалив на ещё хрупкие, покрытые изнеженной, изласканной кожей, плечи весь груз последствий ответственности. Опека и удары по рукам за неправильные действия раньше обесценивали твою собственную важность, не так ли? А какого сейчас без человека, который объяснит тебе, а что же случиться, если вместо синего провода, ты перережешь красный? Жаль, что взрыв прогремит раньше, чем ты осмыслишь свое решение. Раньше я не мог принять собственное решение. Боялся чего-то, возможно, очередной ошибки. Боялся упасть в грязь лицом, заработать неуд за вложенную в фотопленку душу, боялся менять место жительства. Решения сменялись одно за другим, дела и заботы забивали совсем ещё юную голову. Быть лучшим не получилось, зато вышло не вылететь из школы до конца учебного года. Маленькая проблема? Нет, результат усердного внемления словам родителей. — Ты же все сможешь, — говорили они, прижимаю руку к сердцу, словно в молитве. Смогу ли? Выше головы не перепрыгнешь. Глупо. Не перепрыгнешь через собственные желания. И когда они как один вторят тебе, что ты не прав, нелепо будет продолжать клацать на кнопки фотоаппарата, словно в трансе. Я продал всю технику за две недели до выпускных экзаменов. За неделю до них, я сдал экстерном экзамены по общепрофильным предметам выше среднего. Благо, что мачеха умела убеждать людей. Очевидно, что в школу фотографии я больше не вернулся бы. Если бы не споры с родственниками по поводу моего юношеского максимализма — из которого я выбрался еще в шестнадцать — и необдуманных решений. После этого я был полностью уверен, что куплю билет на самолет до Страсбурга только в одном направлении. Без плана на побег. « Я закончил школу, Файер. Поэтому ничто больше меня не держит в России» Кажется, так звучало мое сообщение ей накануне экзамена по ландшафтной фотографии? Интересно, понимала ли она, что это ложь. Я бросил школу. С позором, почти получив диплом. Но мне было все равно, потому как это решение — вопреки родителям — не было спонтанным. Возможно, это даже самое взрослый выбор за все мои девятнадцать лет. Она уехала в конце августа, ровно накануне моего последнего года обучения в фотошколе. Пропустила все самые важные для меня события. Допуск к вступительным, первая осознанная, душевная, так сказать, фотография. Знаки отличия, медаль на олимпиаде. Черт, буквально всю мою жизнь. Ее поддержка была как глоток свежего воздуха для утопающего. Я держался на плаву пока она верила в меня. Поэтому неудивительно, что руки опустились после ее прощания. Я же обещал защищать её всю жизнь, но она не обещала оставаться со мной. Именно я должен сдержать своё обещание. Она должна смеяться несмотря ни на что. Её жизнь разбилась на мельчайших кусочки, и собрать её уже нельзя. Сдаться - неописуемая роскошь. Бороться до конца, за место под солнцем. Должна держатся хотя бы для меня, как бы ни было это эгоистично. Ещё немного. Пришло время отдать долг. Тот самый, что не стоит всех драгоценностей на этой планете. Что-то можно быстро забыть, словно этого и не случалось. Но то, как одно событие может заставить сломаться человека, что всегда искренне счастливо улыбался - никогда.

Flashback

В ту ночь шёл такой дождь, обиженный на весь мир и срывавшийся горячей злобой. Казалось, своей безграничной мощью мог бы сносить все деревья вокруг, прямо так, с корнями и клочками земли. Воздушное пространство было сплошь затянуто тяжелыми грозовыми облаками, готовыми обрушиться неукротимой яростью на зазевавшихся прохожих. Но хоть бы кто поднял глаза к небу, испугался, и вернулся, наконец, домой - к заждавшейся семье. Зависимость от погодных условий осталась в далеком Средневековье. Эпохи карет и девушек в затянутых корсетах и неудобных высоких причесок. Время, когда проблемы людей были иными, и взгляды на мир, что окружает нас за причудливыми пазлами витражных окон - кардинально отличался от того, что видим сейчас мы. А видим лишь серый мрак одиноких улиц да людские страдания. Детей, стариков - неважно. Мир потонул в своей лжи. Осторожно ступая по облупившемуся в некоторых местах асфальту и накручивая провод наушников на пальцы, я стал свидетем нелицеприятного разговора. Продавец маленького магазинчика "у дома", как их называют постояльцы, ругалась с бедно одетым мальчиком. Измазанный в пыли и саже, со слипшимися от недостатка ухода средней длины волосами, он только и мог, что сминать потертую футболку в руках и ёжится. То ли от криков, то ли от преддождевого холода, закрадывающегося в самую душу, глубоко внутрь, хватая ледяными руками за закромки сознания. Кажется, мальчишка не оплатил покупку, спрятав себе в сумку буханку хлеба и пару бутылок воды. Такие мелочи. Неподалеку наблюдала за сценой, по видимому, его сестра, чуть старше его, с глубокими синяками под уставшими, грустными глазами. Я подошел к ней и, без колебаний, вручил пару смятых купюр. Должно было хватить на первое время. Девочка легко улыбнулась, но глаза загорелись безграничным счастьем. Не знаю, что случилось с ними дальше. Я поспешил домой, кутаясь в легкой куртке от холода и придерживая над головой портфель - начался дождь. А мои деньги на проезд достались тем, кому они действительно были необходимы. Прямо с порога меня оглушили ужасными новостями. В груди - там где скрывалось сердце - зародился животный страх. Моя подруга попала в ужасную аварию, сделавшую ее, в одночасье, сиротой. Меня накрыло порывом неконтролируемых рыданий. Слезы текли по щекам без моего ведома, одна за одной, словно это должно было помочь. Словно организм так пытался спасти мою нервную систему от окончательного падения. - Как... Как она?- спросил я тогда у мачехи, сжимая кулаки. Один. Лишь этот вопрос мог сдержать ошметки самообладания. Она должна быть в порядке. Должна быть живой. Это самое главное, за остальное даже думать не хотелось. Тихое "жива" утонуло в первом раскате грома. Слабость дошла до ног и я упал на колени, закрывая руками лицо. Последние ошметки сил покинули моё тело. Бороться было больше не за что. Я впервые увидел смерть в девятнадцать лет. Легонько докоснулся пальцами и попробовал на вкус чужое горе. Как бы не было великой желание, мне не удавалось в полной мере понять, что чувствует подруга. Да и не особо то хотелось. Моя мать погибла сразу после моего рождения. Я ведь даже не знал её. Чувствовала ли радость, когда родился я? Чувствовала ли она, что скоро погибнет, держа на руках меня? Риторические вопросы. Она сидела на больничной койке, уперевшись головой в колени. Бледная, с ровно перевязанной головой и грудной клеткой. Всё тело, окутанное в лёгкую пижаму, было перемазано кровью вперемешку с сажей и пылью. От всего её вида перехватывало дух, хотелось подойти ближе и крепче обнять, чтобы она не видела всего этого ужаса. Словно неприступная крепость, стойкая и недвижимая, девушка не позволяла подходить с себе некому. Даже чувствуя смерть, подошедшую к ней слишком близко, она не позволила себе сдаться, иначе потеряла бы единственного оставшихся в живых дорогого человека. Собрав все свои силы в кулак, она помогла выбраться из горящей машины брату. Не удивительно, что теперь сдалась, не сумев собрать себя по кусочкам. "Жива" - измученная улыбка в темноте собственных ладоней. "Сирота" - истерический смех сквозь боль.