Дарованный шанс

​ В своей прошлой жизни я никогда не встречал этого человека. Месье Феликс. Муж Маринетт. Интересно, знал ли он о том, кем она была на самом деле? Думаю, знал. Не мог не знать. Он ведь…её муж. Её супруг. Это так странно звучит. Маринетт была замужем и прожила вместе с ним всю жизнь. У них наверняка были дети, и есть внуки. Полноценная семья, о которой многие мечтают. От подобных мыслей к горлу подкатывает тошнота. Отвратительное чувство. И мысли мои отвратительны. Звучит так, будто я её в чем-то упрекаю. У меня нет на это никакого права. Маринетт моя подруга. Хорошая подруга, которая оказалась ЛедиБаг, которую я искренне полюбил с… Нет, не с первой встречи. И даже не со второй. И не с третьей. Но полюбил. — Адриан. Мама стоит рядом со мной, пока мастер Фу разговаривает с месье Феликсом. Из-за того, что мастер Фу невысокого роста, а месье Феликс сидит в инвалидной коляске, они практически одного роста. — Всё в порядке, мама, — говорю я, неотрывно следя за тем, как во время их разговора меняется лицо мсье Феликса. — Он хороший человек? — Месье Феликс? — переспрашивает мама, хотя прекрасно понимает, что именно о нём я и говорю. — Да, Адриан, он хороший человек. Мастер Фу отходит от него на несколько шагов в сторону, будто указывая в нашу с мамой сторону и подзывает нас к себе. Мама кладёт свою руку на мое плечо и несильно сжимает его.  — Пойдём, поздороваемся. Вблизи месье Феликс кажется старее, чем издалека. Всё его осунувшееся лицо покрыто частыми, глубокими морщинами, волосы, местами уже поредевшие, отливают бело-желтым цветом, но вот глаза… Глаза месье Феликса ясные и чистые, как…не знаю, с чем можно было бы сравнить оттенок его глаз. Возможно, когда он был молод, его глаза сравнивали с оттенком летнего неба или же с прозрачностью каких-нибудь горных рек. Сейчас у месье Феликса радужка глаз была сероватой, но всё же взгляд его был ясным и чистым. — Месье Феликс, — произносит мама, присаживаясь перед коляской на корточки и беря морщинистую мужскую руку в свои ладони. — Как Ваше здоровье? — Бывало лучше, — тихо и растянуто говорит он, но смотрит не на мою маму, а на меня. Словно изучает меня, сравнивает с чем-то. — О, месье Феликс, это мой сын — Адриан. Мама встает на ноги и просит меня подойти ближе. Я подхожу, киваю. — Доброй…ночи. Кстати, это не пришло в мою голову раньше, но ведь сейчас и правда ночь. Почему он здесь? Один. Я оглядываюсь по сторонам и поправляю себя: он не один. Вон, у дерева стоят два человека. Оба в возрасте, мужчина и женщина. Мужчина, наверное, охранник, а женщина, судя по одежде, медсестра. — Адриан Агрест, — выдыхает моё имя месье Феликс и кашляет, чуть сгибая туловище, и продолжает говорить, как только приступ проходит: — Вот ты какой. — Простите? Это звучит странно. Очень странно. — Он повзрослел, правда, месье Феликс? — спрашивает мама и, погладив меня по голове, поясняет: — Месье Феликс видел тебя раньше. Только ты тогда был совсем маленьким. — Повзрослел, — соглашается он с ней, а после переводит взгляд с меня на могильную плиту. — Почему вы здесь? Мама начинает что-то объяснять, но я её не слушаю. Всё моё внимание приковано к надгробию. Сердце в груди начинает биться медленнее, в носу щиплет и мне не удается сдержать слёз. Под моими ногами, на глубине нескольких метров зарыт гроб. А в нём… В нём вечным сном спит Маринетт Дюпен-Чен, а никакая не Бриджит, чтобы не говорилось в выбитых на камне фразах. Любимая жена. Любимая мать. Любимая бабушка. Я закрываю глаза и вдыхаю через нос. Так мне удается успокоиться. — Но почему Вы здесь, месье Феликс? — обеспокоенно спрашивает у него мама. Я открываю глаза. — В такую погоду и в такое время. Вы должны беречь себя. — Мне уже поздно беречь себя, — с ледяным спокойствием произносит месье Феликс. — Я чувствую, что моё время вот-вот придёт. — Не говорите так! — разозлившись, воскликнула мама. — Чтобы сказала мадам Бриджит, услышь сейчас Вас? Она называет её «Бриджит», не «Маринетт». Неужели он ничего не знает? — Говори, не говори… Все мы умрём рано или поздно. Ни для кого не будет исключений. — Месье Феликс, — начинает мастер Фу, но тот жестом останавливает его. — Вы пришли поздороваться с Бриджит? — хмурясь, спрашивает он. — Так здоровайтесь и уходите. Не тратьте ни своего времени, ни моего. Мастер Фу покорно склоняет голову. Мама делает то же самое. А я… Я злюсь. Кто он такой, чтобы прогонять нас?! Для них Маринетт была важным человеком так же, как и для него!  — Эй!.. — Адриан. Звук маминого голоса остужает меня. Я передёргиваю плечами. — Идём, Адриан, — говорит она. — Оставим месье Феликса наедине с мадам Бриджит. «Её зовут Маринетт», — хочется мне сказать, но я молчу. И понимаю, что для месье Феликса не было никакой Маринетт. Была только Бриджит. Его жена, прожившая с ним всю жизнь. Он не знал девушку, выросшую в пекарне, вечно заикающуюся и падающую на ровном месте. Он никогда не сидел с ней в одном классе, не ходил с ней на школьные мероприятия, не одалживал ручек и листочков. Она никогда не делала для него шляпок с перьями. Никогда не рисовала обложки для музыкальных альбомов рок-звёзд. Его жена не спасала Париж от акум и Бражника. Никогда не разговаривала на балконе с Ша Нуаром. Никогда не давала интервью своей лучшей подруге, притворяясь кем-то другим. — Адриан, — зовёт меня мастер Фу. — Пойдём, мой мальчик. Я ухожу, оставляя позади себя незнакомого мне человека. Я чувствую на своей спине его взгляд, но злость, которую я испытал, я больше не чувствую. Так же, как больше ничего не чувствует та Маринетт, что отдала свою жизнь ради создания идеального мира.

***

​ Сигнал будильника, предупреждающий о начале нового дня, прозвенеть не успевает. Я отключаю его за минуту до заданного с вечера времени. Телефон остается на кровати, а я, не открывая штор, иду в ванную. В зеркале моё отражение испепеляет меня взглядом полным ненависти из-за бессонной ночи. Открываю кран и смотрю на то, как вода утекает в сливное отверстие. Завораживающее зрелище. И какое-то успокаивающее. Вновь смотрю на самого себя и криво усмехаюсь. Не так Париж представляет себе по утрам модель Адриана Агреста. Набираю в сомкнутые ладони воду и умываю лицо. Повторяю эти движения ещё несколько раз, пока оттенок кожи не становится бледнее, пока сглаз не пропадает краснота.  — Адриан, — зовёт меня Натали, прежде несколько раз постучав по чуть приоткрытой двери. — Всё хорошо? «Нет», — хочется ответить мне, но я говорю, что всё нормально и что скоро я спущусь завтракать. Натали уходит. Я чищу зубы, пристально рассматривая своё лицо. Оно отчего-то кажется мне не моим. Чужим. То есть, это лицо Адриана Агреста. Бесспорно. Спроси любого — и ответят так же. Но оно всё равно кажется мне не моим. Я не тот Адриан Агрест, который должен сейчас умываться в ванной и готовиться к третьему дню в коллеже. Я другой. Перекрываю кран, вытираю лицо махровым полотенцем и возвращаюсь в комнату. Захватив сумку и телефон, спускаюсь вниз. Завтрак проходит в тишине. Периодически я поглядываю на отца. Внешне он как всегда спокоен. Натали, ещё более спокойная, чем он, стоит рядом, готовая в любой момент исполнить наши просьбы-капризы-желания. — Адриан, твой завтрак остывает, — произносит отец, не отрывая взгляда от экрана планшета. Я без интереса ковыряюсь в омлете. Сказать ему, что с мамой всё в порядке? Даже если я обещал, что ничего ему не скажу? Снова смотрю на отца. За прошедший год… то есть, за то время, что я должен считать годом, отец изменился. Увидь его сейчас мама, она бы точно начала ругаться. Так всегда было, когда отец, засиживаясь допоздна в своем кабинете, нарушал все принятые в этом доме режимы сна, питания и отдыха. Мама была за здоровый образ жизни. — Адриан, если ты не голоден, то отправляйся в коллеж. Нечего понапрасну тратить своё время. — Ты прав, отец, — говорю я, отодвигая стул и вставая из-за стола. — Что-то не так? — обеспокоенно спрашивает он. Это необычно. Он будто бы знает, о чём я думаю, но хочет, чтобы я сам во всём признался. — Просто не выспался, — говорю я и выдавливаю из себя улыбку. — Увидимся после обеда. До коллежа мы добираемся быстро. На улице розоватая дымка обволакивает еще пустые улицы. Асфальт после прошедшего за ночь дождя усеян многочисленными лужами, на поверхности которых отражаются дома и витрины магазинов. — Подождёте внутри? — спрашивает Горилла, так как двери коллежа еще могут быть закрыты. — Нет, снаружи, — отвечаю я, и выхожу из машины. Дождавшись, когда я поднимусь по лестнице наверх, Горилла уезжает, а я остаюсь один. Вытащив из кармана телефон, набираю Нино, но он сбрасывает звонок. Это странно, но…что странно, а что нет, уж точно не мне теперь решать. Потому что нет смысла сравнивать то, что было с тем, что происходит сейчас. Улицы понемногу оживают. К коллежу стекаются ученики. Я продолжаю стоять на крыльце, попутно здороваясь с теми, с кем успел познакомиться за эти два дня и с кем был знаком в прошлой жизни на протяжении года. Ребята из класса проходят мимо. Вскоре среди них я замечаю Алью. — Привет, — здороваюсь я с ней, когда она останавливается в нескольких шагах от меня. — Привет, — кивает она и встаёт рядом. Разве они с Маринетт не приходят на занятие вместе? Я задаю ей этот вопрос. — Да-а, мы с ней договаривались вчера пойти вместе, но… Но? — Пути влюбленных неисповедимы, — пожимая плечами, произносит Алья. — Влюблённых? Ничего не понимаю. — Ага, видимо парни таким с друзьями не бегут делиться, — говорит она и указывает в сторону. — В отличие от нас. Не думала, что Маринетт такая болтушка. Я щурюсь, вглядываясь в два силуэта, переходящих дорогу. И чувствую, как дышать становится труднее. — Так Нино и правда тебе ничего не сказал? — спрашивает она и тихо вздыхает, качая головой. — Твой друг оказался ловкачом в амурных делах. Алья негромко смеётся и машет рукой махающей ей Маринетт. Нино идёт рядом с ней, и крепко держит в своей ладони ладонь Маринетт. А я… А я пытаюсь совладать с тем, что зарождается внутри меня. Ревность. Злость. Страх. Зависть. Может, и хорошо, что в этом мире больше нет Бражника, но… Моя Леди, этот мир совсем не идеальный.