Когда рассыплется каперс

Недоверие есть проявление робости. Поль Клодель, религиозный писатель, глава Парижского дома «Наследия» — 1 — Однажды Шерлок поймал меня на удочку: совершенно серьёзно принялся рассказывать о том, как семейство Холмсов усыновило цыганёнка. Я чуть было не поверил, а он весело надо мной смеялся — тогда мы оба ещё умели весело смеяться. Когда я видел Шерлока с братом рядом, я всякий раз вспоминал ту давнюю шутку. Сложно было представить более непохожих друг на друга родных братьев. Конечно, всё объяснялось просто: старший пошёл в отца, грузного, меланхоличного англичанина, а в младшем вдруг сконцентрировалась вся галльская кровь, которая текла в жилах его матери. Майкрофт встретил нас в комнате для посетителей — элегантный, тщательно выбритый, его волосы были слегка подвиты на концах (я всегда считал эту манеру чрезмерной), он благоухал тонкими духами и излучал благодушие. — Шерли, вы как раз к ужину! — заявил он. — И не спорь! Целый день пробыли за городом, а вместо еды употребляли сигары и коньяк. Вижу: новое дело тебя поставило в тупик. Доктор, вы же останетесь на ужин? Шерлок не успел и рта раскрыть, как я с радостью согласился. Ужин на Бейкер-стрит часто превращался в каторгу, а тут хоть поем как человек. Майкрофт знал толк в еде и угощал всегда просто божественно. Дома он ел редко, предпочитал питаться в клубе — «Диоген» славился отменной кухней, одной из лучших в Лондоне и рассчитанной на узкий круг избранных. — Ладно, сдаюсь, — проворчал Шерлок. Мы с Майкрофтом обменялись довольными взглядами. — Вы разговаривали с экономкой в богатом доме, — заметил он, — ты, мой мальчик, умудрился подцепить на край пиджака маленькое пятнышко порошка для чистки серебра, а вот и сигарный пепел… — тут Майкрофт снял с лацкана брата ему одному заметную частицу, растёр пепел между большим и указательным пальцами и понюхал, — угу, сигары отменного качества. Значит, у хозяина дома есть состояние, но на вашем рукаве, доктор, я вижу следы пыли — господа при деньгах, а с прислугой проблемы? — Прислуга боится привидения, — ответил Шерлок. — Как любопытно! Чудесная история для ужина. Однако когда мы сели за стол и Шерлок стал перечислять подробности дела, брат его остановил: — Ты словно в суде зачитываешь показания. Рассказчик из тебя никакой. Доктор, давайте лучше вы, у вас талант. Не знаю, что на меня больше повлияло: хороший ужин или добросердечие Майкрофта, но я постарался поведать историю как можно интереснее. — Чудесно, доктор, — похвалил мистер Холмс и, чуть склонив голову к плечу, посмотрел на брата. — А ты, мой мальчик, правильно решил не бросать это дело. Оно обещает быть необычным, поверь. Несложным, но ты не заскучаешь. Каратэрс! — Майкрофт повысил голос совсем чуть-чуть. Право, я никогда не подумал бы, что секретарь подслушивает под дверью. Скорее бы я предположил у него слух летучей мыши. Он вошёл — как всегда тщательно и строго одетый, причёсанный волосок к волоску, а усики имели такую ровную линию, как будто их нарисовали над его верхней губой. — Да, сэр? — Найдите мне всё, что у нас есть по гуру Цагангэрэлу, Каратэрс. — Слушаюсь, сэр. Секретарь был вечной тенью Майкрофта и сопровождал его повсюду — только для ужинов, подобных сегодняшнему, делалось исключение. Если бы я не знал о чудачествах Майкрофта, его странных привычках и стойкой нелюбви к прикосновениям, я бы мог заподозрить, что его отношения с Каратэрсом выходят за рамки деловых. Майкрофт позвонил, и лакей принёс всё, что необходимо трём джентльменам после ужина: коньяк, сыр и подогретый мёд, коробку с сигарами. Когда он вопросительно посмотрел на Майкрофта, тот лишь слегка скосил взгляд в сторону двери. Лакей поклонился и без единого звука выскользнул из комнаты для посетителей. Выучка. Мы с Шерлоком иронично переглянулись, но в Майкрофте не было ни капли позёрства, надо отдать ему должное. — Прошу, джентльмены. Шерли, поухаживай за доктором. Доктор Уотсон, попробуйте этот сорт сигар. — А мне не предлагаешь? — насупился Шерлок. — Ты можешь курить свою трубку. Только приоткрой окно. — Уотсон, я скоро начну ревновать брата к вам. — Мой мальчик, не говори глупостей. Я только добродушно усмехнулся. Шерлок наполнил бокалы коньяком и даже отрезал у моей сигары кончик с помощью миниатюрной гильотины, выполненной как модель настоящей — на «эшафоте» у неё красовалась гравировка «Pas trop de zele».(3) Отойдя к окну и приподняв створку, он раскурил трубку. Я посмотрел на него, на колышущуюся штору, на чёрный прямоугольник под поднятой створкой… — Холмс, уйдите от окна! Оба брата разом посмотрели на меня — да-да, полковник Моран мёртв, напротив клуба дом, где живёт Майкрофт, а я идиот. Но Шерлок отошёл от окна и сел в кресло. Я испытал внезапный прилив благодарности и даже собирался высказать её, но внезапно у меня волосы зашевелились на голове: шкаф с книгами стал медленно отодвигаться в сторону. — Что вы, милый доктор? — улыбнулся Майкрофт, видя мой испуг. — У меня шкафы двигаются по совершенно естественным причинам. Каратэрс! Вижу, вы с уловом. — Старина, выпейте коньяку, — усмехнулся Холмс. Из-за потайной двери вышел секретарь с папкой в руках. — Кое-что по гуру, сэр. Немного, но есть. На мой взгляд, это «немного» выглядело объёмно, но Майкрофт имел удивительную способность читать очень быстро. Когда он развязал папку, то просто брал лист, бросал на него взгляд и откладывал в сторону, потом следующий. Но я точно знал, что он может процитировать любой кусок текста. — Налейте себе коньяку, Каратэрс. — Спасибо, сэр. — И садитесь. — Да, сэр. В глазах секретаря читалась мягкая усмешка, а вовсе не подобострастие. Сел он, впрочем, поодаль от нас. — Итак, гуру Цагангэрэл… Я позавидовал Майкрофту: он выговорил имя с первого раза и без ошибки. — Настоящее его имя — Джордж Уоткинс. Шерлок рассмеялся. — Хорош монгол! — Наполовину он действительно монгол, мой мальчик. Сейчас гуру тридцать семь, и он довольно известен в определённых кругах. Его отец — приёмный ли, или по крови — Чарльз Уоткинс. — Исследователь малой Азии? — Именно он. — Майкрофт взглянул на меня и пояснил: — Уоткинс происходил из состоятельной семьи, родители его обожали и щедро оплачивали увлечение сына. Конечно, он находил денежные источники и на стороне, но когда его книги были раскритикованы научным сообществом, эти источники иссякли, а родители не могли уже позволить себе тратить деньги на монгольские степи. — И за что его так раскритиковали? — спросил я. — Он слишком увлёкся местными верованиями, общался с шаманами, к примеру. Ему бы стоило писать книги для широкой публики, а не пытаться завоевать научный Олимп — может, и добился бы успеха. Из второй экспедиции Уоткинс привёз с собой мальчика трёх лет — никто так и не мог сказать точно, был ли это его сын или же этнограф просто пожалел сироту. Но Уоткинс усыновил Доржи — так по-настоящему звали ребёнка, и переделал его имя на Джордж. Мальчик сначала учился дома и демонстрировал прекрасные способности. Он быстро освоил английский, а дальше уже учёба шла как по маслу. Потом Доржи отдали в школу, в колледж… но, увы, дальше он не пошёл. Уоткинс к тому времени умер от цирроза печени — результат неумеренного употребления спиртного, а приёмный дед заявил, что не может себе позволить оплачивать ещё и университет. Так что Доржи устроился смотрителем в Британский музей. Видимо, он очень старательно занимался в библиотеке музея, пытаясь восполнить пробелы в образовании. В досье написано, что он выучил несколько восточных языков и штудировал книги по эзотерике и различным культам. — Если человека потянет на эзотерику и потустороннее, то нет лучше источника информации, чем библиотека Британского музея, — промолвил Шерлок, попыхивая трубкой. — Кроме того, книги отца вдохновляли. Джордж Уоткинс постепенно канул в Лету, а на его месте появился новоиспечённый гуру. Он живёт в доме покойного деда, продал его дышащую на ладан небольшую торговую компанию, так что деньги у него есть. Нельзя сказать, что Уоткинс наживается на клиентах. Он берёт очень умеренно и сумму обычно не оговаривает — кто сколько может, столько и платит. Никто до сих пор не жаловался на уважаемого гуру, тем более не обвинял в причинении какого-либо вреда. Вам бы с доктором стоило сходить на сеанс, познакомиться с ним лично и составить мнение. — Уотсон, вы готовы приобщиться к сакральным знаниям? — с усмешкой спросил Холмс. — Узнать тайны жизни и… — он осёкся. У меня по спине прошёл холодок, но совсем по иной причине. Я вскочил с кресла, и оба брата с беспокойством уставились на меня. — Простите, мистер Холмс, я совсем забыл… я должен был навестить пациентку — сразу по возвращении. Прошу меня простить, я пойду. — Дорогой доктор, но уже слишком поздно, не лучше ли утром? — мягко возразил Майкрофт. — Оставь, Майки, пусть едет, — сказал Шерлок. Теперь меня бросило в жар — так неожиданно проникновенно прозвучал его голос. Он меня понимает? Я посмотрел на Холмса, поймал всё тот же взгляд побитой собаки и предпочёл сбежать. Кэбмен, кажется, чертыхнулся, когда я приказал доставить меня в Паддингтон как можно быстрее, но соблазнился совереном, решив, видимо, что я какой-нибудь ненормальный. И что я стану делать, если у миссис Фаррелл все спят? Но в гостиной горела лампа. Я постучал, и мисс Мур, племянница Элеоноры, открыла мне дверь сама. Я поражался доброте и долготерпению этой молодой женщины: она давно бы вышла замуж, но не хотела бросать тётку, которая заменила ей мать. — Доктор Уотсон? Что случилось? Я почувствовал себя идиотом. — У вас всё в порядке? — спросил я. — Войдите, пожалуйста. — Миссис Мур пропустила меня в прихожую. — Да, всё хорошо, тётушка уже спит. — Слава богу… — замялся я, — видите ли, я вчера пообещал, что расскажу ей продолжение истории… — Она вас ждала, — улыбнулась миссис Мур, — но потом решила, что ваша поездка затянулась, и заснула. Сказала: «Доктор Джон придёт утром». — Собственно, так оно и есть. Я приду утром… Миссис Мур, вы же понимаете, что в таких частых визитах нет необходимости, и если вам они кажутся странными… — Дорогой доктор, я очень благодарна вам. Не знаю, почему вы так привязались к тётушке, но ей ваши разговоры помогают. И мне тоже — тётушка спокойна, а значит, и мне легче за ней ухаживать. Она протянула мне руку, и я почтительно её пожал. — Я приду после завтрака в таком случае. Доброй ночи, мисс Мур. — Доброй ночи, доктор. Добрая, сердечная и миловидная женщина. Получит наследство, поедет отдохнуть — в Брайтон, например, встретит какого-нибудь прощелыгу и загубит свою жизнь. Что за глупости лезут мне в голову? Я вернулся домой, но Холмса ещё не было, так что когда он приехал из «Диогена», я коротал время в компании бутылки бренди, уже ополовиненной. — Вам завтра с утра ехать в Паддингтон, — промолвил он, и это прозвучало упрёком. — Идите к чёрту, — пробормотал я. — Увы, у меня не получилось. Даже на приём не смог записаться. Я сообразил, что сказал, и стиснул ладонями уже гудевшую голову. — Простите, старина. Холмс убрал бутылку в погребец. — Вы давно не были на кладбище, дружище Уотсон, — промолвил он. Там я не был с самых похорон Мэри. Всё никак не мог заставить себя поехать, потому что не понимал, а что я там найду? Мне не нужен был покой, размышления о вечности или, напротив, о бренности бытия — вот уж о бренности я мог порассказать больше, чем многие, в силу профессии. О бренности, о слабости человека перед самой незначительной болезнью. А горевать я мог где угодно и когда угодно. Возможно, я даже боялся кладбища. Странно, но когда я считал Холмса погибшим, отсутствие могилы почему-то делало мою скорбь по нему чуть легче, светлее, что ли. Я понимаю обычай индусов кремировать покойников — отпустил человека и вспоминаешь потом о нём, как о живом, словно он просто уехал жить в другое место, а не думаешь о могильных червях. — 2 — С утра я поехал к Элеоноре. Она встретила меня радостно и сразу попросила продолжения истории. Ей я рассказывал не так подробно, как Майкрофту, опуская некоторые детали — скорее по привычке не говорить шокирующих вещей женщинам. Я забыл, что как только мы начинаем с ними осторожничать, оказывается, что они понимают порой больше, чем мы. — Это очень страшная история, доктор Джон, — сказала миссис Фаррелл. — Мне жаль Макалистера, он не заслужил такого. — Думаете, в этой истории его можно считать хорошим парнем? — Думаю, да. Мне трудно представить его расчётливым мерзавцем. Судя по вашему рассказу, он любит пасынка. — А если он хотел пустить нам пыль в глаза? — Нет-нет, — улыбнулась Элеонора, — если бы у мальчика не было привычки в любой момент приходить в кабинет отчима, он бы и при вас не стал этого делать. — Вы слышали когда-нибудь про гуру… как его там, господи? — Нет, не слышала. Он, видно, из молодых. Побываете у него — тут же жду рассказа о впечатлениях. На прощание я поцеловал миссис Фаррелл руку, а она попеняла мне, что я смущаю почтенную старушку на смертном одре.

* * *

Мы с Холмсом поехали к гуру Цагангэрэлу к трём часам: в досье на него было сказано, что принимает он посетителей не вечером, а при свете дня, и гости потом остаются на чай. То, что гуру не прячется в полумраке, говорило в его пользу. Он жил в пригороде, и дом его, доставшийся от деда, был самым нелепым строением, какое мне только доводилось видеть. Архитектор, если он вообще существовал у этого здания, смешал элементы разных стилей, сомнительно украсил дом классическими портиками, а наверх водрузил башню с четырьмя бронзовыми орлами по бокам крыши. Кучер, который вёз нас, спросил дорогу у прохожего, и тот, рассмеявшись, сказал, что про Игл-хауз уже никто и не помнит, а в округе дом давно прозвали «Воронье гнездо». Дом со всех сторон окружал запущенный сад — это, вероятно, по желанию хозяина его оставили дичать. Гуру был вовсе не против культурного разведения растений: в глубине сада блестела чистыми стёклами добротная теплица, а к правому крылу дома прилепилась оранжерея. У крыльца стояло три частных экипажа. Холмс попросил возницу подождать нас — и тот запросил разумную цену: видимо, недавно работал на поприще извоза, не привык ещё драть семь шкур с седоков. — Холмс, а нас ждут? — запоздало спросил я. — Или мы незваные гости? — Разумеется, ждут. — Он достал из кармана визитную карточку и подал мне. — Мистер Джон Саммерс — это вы. А я на сегодня мистер Роберт Коллинз. Я ещё утром отправил посыльного с письмом к Уоткинсу, присовокупив вторые экземпляры карточек. В ответ получил заранее заготовленное вежливое разрешение посетить сеанс. Чернила выглядели старыми, а подпись стояла свежая, — привычно пояснил он свой вывод. Дверь открыла обычная английская горничная, приняла трости и шляпы и проводила в гостиную, где ожидали другие гости. Первым делом я обратил внимание на обстановку — такую же нелепую, как и само здание. Видимо, хозяин предпочитал, чтобы всё было устроено по его вкусу: европейские предметы мебели стояли вперемешку с восточными резными столиками и табуретами, больше напоминавшими по форме бочонки. Невзрачные пейзажи соседствовали на стенах с аляповатыми китайскими лубками. В гостиной пахло сандалом — но в пределах разумного. Я с интересом оглядел присутствующих: в основном в глубоких креслах сидели дамы средних лет и старше. Мужчин, кроме нас, было двое: пожилой господин, чьи желтоватые белки глаз намекали на болезнь печени, и нервный молодой человек. — Опиоман, — шепнул мне на ухо Холмс. Ну, ему виднее — он по части распознавания наркоманов по виду был специалистом. Мне пришлось приглядываться. В гостиной появилось новое лицо: слуга-китаец, одетый в национальный наряд. Он, поклонившись, усадил нас в рядом стоящие кресла, а потом принёс нам два стакана воды и поставил на «бочонок» — резной табурет, заменявший столик. — Вот оно как, — весело усмехнулся Холмс. Пока все ждали гуру, я осторожно рассматривал гостей. Через два кресла от меня сидела пожилая леди в трауре и комкала платочек. Рядом с ней скучала женщина помоложе, одетая скромнее — видимо, компаньонка. Она держала на коленях приоткрытую сумочку, готовая в любой момент прибегнуть к помощи нюхательных солей. Увядшая старая дева, если бы могла, передвинула кресло поближе к вдове. Она нервничала, косясь на молодого опиомана, сидевшего справа от меня: тот казался ей подозрительным своим поёрзыванием и почёсыванием тыльных сторон ладоней. Меня он тоже начинал понемногу раздражать. Ещё две женщины — они показались мне матерью и дочерью, во всяком случае, похожая форма их ушей указывала на родство — пришли сюда, вероятно, обе тайно вздыхая по гуру: уж очень кокетливыми были их наряды. Наконец наше ожидание закончилось и гуру явился при всём параде, то есть облачённым в традиционный монгольский халат и шапочку. На мой взгляд, в европейской одежде он выглядел бы более экзотично. Мистер Уоткинс отличался несомненной своеобразной привлекательностью, как, впрочем, многие метисы. — Приветствую вас, друзья мои. Что сегодня привело вас ко мне? — сказал он просто и сел в низкое кресло перед резным столиком, на котором лежал бронзовый гонг. Гуру окинул присутствующих взглядом, улыбнулся старым знакомым, с дружелюбным интересом посмотрел на нас с Холмсом. Но тут заговорила дама в трауре. На мой взгляд, её проблема была удобной приманкой для всякого шарлатана. Подумать только: она хотела, чтобы дух её мужа воплотился в теле будущего внука. Конечно же, гуру слушал внимательно и сочувственно кивал, а потом вдруг предложил всем нам помочь ему. За руки, впрочем, держаться не пришлось. Напротив: нас попросили сесть удобнее, положить ладони на подлокотники, расслабиться и правильно дышать. Такое дыхание я, как врач, вряд ли мог бы назвать полезным для здоровья. Резкий глубокий вдох и медленный выдох… Мистер Уоткинс пустил в ход свой гонг, задавая ударами нужный ритм. Поначалу я чувствовал себя не в своей тарелке, хотелось открыть глаза, подняться и уйти. Я не помню, когда перед мысленным взором встала вдруг гладь реки, а ещё белые голые стволы эвкалиптов. Я видел всё очень отчётливо — даже резную тень от их листьев на земле. Потом берег реки стал приближаться, словно я пошёл в ту сторону. И вот внезапно передо мной появился мальчик лет шести, я сообразил, что это я сам, маленький, и я гляжу на себя со стороны. Мальчик бежал к женщине — это была моя мать. Я видел её, и отца, и покойного брата. Я видел их живыми. Странно, но я чувствовал не волнение, а только покой, и почти не улавливал посторонних звуков, мне только показалось, что какая-то женщина всхлипывала. — Да, миссис Эндрюс, ваше желание исполнится, он уже на подходе. — В мой слух неожиданно вторгся голос Уоткинса. Я открыл глаза, чувствуя себя как после пробуждения ото сна. Первым делом посмотрел на Холмса: он был странно возбуждён, словно после дозы кокаина. В наших рядах наблюдались потери: куда-то пропала соседка опиомана, которую я окрестил старой девой. Сам же любитель мака сидел всё ещё погружённый в транс, и гуру пришлось его приводить в чувство. Потом нам предложили чай — не все остались, впрочем: счастливая миссис Эндрюс с компаньонкой поспешили домой. За чаепитием гуру мягко выговаривал молодому наркоману за возвращение к дурным привычкам. Время тянулось страшно медленно — утешал только обильно уставленный сладостями стол: после медитации у меня вдруг открылся жуткий аппетит. Гуру, как я заметил, пил какую-то жуткую бурду, но судя по презрительному взгляду его слуги, бурду пили как раз мы. Чаепитие уже заканчивалось, когда Уоткинс наконец удостоил нас своим вниманием. — Вы у меня впервые, джентльмены. Что вас привело? — Интерес к вашей персоне, мистер Уоткинс, — сказал Холмс, намеренно употребив законное имя гуру. — Мы с моим другом слышали о вас и хотели составить своё мнение. Лицо гуру при звуках его фамилии осталось непроницаемым. Он посмотрел на нас долгим, изучающим взглядом. — Составили? Прошу ко мне в кабинет, если вы хотели поговорить со мной. — 3 — Когда Уоткинс взял лист бумаги и принялся что-то вычислять, моё мнение о нём резко упало. В бытность мою в Индии я слышал, что буддисты умеют определять с помощью очень сложных астрологических расчётов, где и когда в следующем воплощении родится какой-нибудь важный лама. Я уже не говорю об их духовном лидере. И каждый кандидат подвергается тщательной проверке. (4) Но словно отвечая моим мыслям, Уоткинс обратился к Холмсу: — Вы же понимаете, сэр, что я могу дать вам очень приблизительные сведения. Это всё равно как, стреляя по мишени, попасть в молоко. — Понимаю. Но мне любопытно. — Это ваше восьмое воплощение, сэр. В прошлой жизни я вижу вас уроженцем юга Европы, столетие вырисовывается восемнадцатое. Вы были личностью с огненной энергией, очень инициативной и ответственной. Вы имели дело с лошадьми… Тут я не выдержал и рассмеялся. Уоткинс вопросительно посмотрел на меня, потом на Холмса. — Я не очень люблю лошадей, сэр, — пояснил тот. — Можно сказать, я их боюсь. — Неудивительно. Вы умерли очень молодым, и я вижу смерть от несчастного случая. — От лошади? Но я хоть мужчиной был в прошлой жизни? — Да, определённо. — Горячий испанский наездник, — съязвил я. — А, может, пикадор? — надулся Холмс. — Вас бы очень огорчило, проживи вы прошлую жизнь женщиной? — насмешливо спросил гуру. — Меня больше устраивает мой пол, — машинально ответил Холмс. Я покосился на него — какая неосторожность! — но Уоткинс неожиданно дружелюбно улыбнулся. — Что ж, бывает, сэр. А вы, — он посмотрел на меня, — не хотите узнать о своей прошлой жизни? — Так приблизительно? — Чтобы дать точные сведения вам обоим, мне нужно медитировать, а я устал. — Давайте приблизительно, — согласился я, — седьмое июля 1852 года. — Вы живете пятую жизнь, сэр, в прошлой жизни были женщиной, португалкой, дамой умной, но весьма ограниченной в силу своего пола в возможностях. Ваш муж, скорее всего, был мореходом или корабелом, — подсчитав, закончил Уоткинс. — Возможно, в конце жизни вы постриглись в монахини. — Это в каком же столетии? — спросил я, представляя себе почему-то каравеллы Колумба. — В семнадцатом. А до этого вы тоже были человеком… в веке примерно так… десятом. — Что значит «человеком», а мог быть каким-нибудь баобабом? — рассмеялся я. — Все мы перебывали самыми разными существами, доктор. — Погодите, почему вы назвали меня доктором? В карточке звание врача не было указано. Холмс с интересом посмотрел на гуру, сразу перестав скучать. — Потому что вы врач, я это ясно вижу, — сказал Уоткинс. — Но вокруг вас очень много смертей и крови. Обычным докторам такие особенности ауры не свойственны. Вероятно, вы военный врач в отставке. Тут уж, простите, простая логика: вы хромаете и ходите с тростью. — Значит, аура? — переспросил Холмс. — Когда я медитировал, я видел ауры присутствующих. И… господа, я привык, что ко мне многие приходят под вымышленными именами. — И кто, по-вашему, я? Насчёт моего друга вы совершенно правы. — С вами сложно, сэр. Вы тоже окружены насилием, его даже слишком много. Но в вас зла нет, хотя вам, как и вашему другу, приходилось убивать. Я вижу также любовь к красоте и даже артистизм. У актёров я замечал такие особенности ауры. Но вы не артист. Я бы сказал, что вы служите закону, но полицейские обычно выглядят… плоскими и одномерными. Холмс рассмеялся. — Не так давно вы чудом избежали смерти. Смех моего друга замер. — Вы, доктор, понесли утрату, — продолжил гуру. — Достаточно, мистер Уоткинс, — прервал его Холмс. — Вы продемонстрировали свои блестящие способности, но пора перейти к делу. Моё имя Шерлок Холмс, а это, как вы справедливо заметили, доктор Уотсон, мой друг и коллега. — Мистер Холмс! Доктор Уотсон! — на лице гуру появилось выражение детского восторга. — Доктор, я читал ваши рассказы, они потрясающие! — Вы преувеличиваете, — я не мог не улыбнуться. — Конечно, можно при желании придраться к стилю… — Вот как? — Но мне кажется, вы намеренно его упрощаете. Рассказы такие интересные! — Мистер Уоткинс, у вас будет возможность выразить восхищение литературными дарованиями доктора, — перебил Холмс, — но мы пришли к вам, чтобы прояснить один вопрос. Вам что-нибудь говорит фамилия Макалистер? Гуру помрачнел. — Лу-Цинь! — позвал он, и когда слуга вошёл в кабинет, заговорил с ним на его родном языке. Китаец смерил нас недовольным взглядом, ушёл и вскоре вернулся с толстым гроссбухом. — Это записи за 1892-й год. — Вы ведёте записи о клиентах? — Холмс перелистывал прошитый насквозь гроссбух. — Да, после того как на меня пытались подать в суд. Обычно считается, что подобные мне вымогают деньги из наивных граждан, но бывает наоборот. Посмотрите за январь. — Вижу… «Супруги, назвали свою настоящую фамилию. Проблема бездетности, хотя браку уже четыре года». — Брови Холмса внезапно поползли вверх, он умолк и передал гроссбух мне. «Леди давно бы забеременела, — прочёл я дальше про себя, — если бы не пренебрегала так своими обязанностями. Медитировал. Ребёнок давно рядом с ними. Поговорил с супругами, убедил леди отказаться от отдельной спальни». — А вы довольно откровенно пишете о клиентах, — заметил я. — Приходится, — отозвался гуру. — Поищите дальше в июньских записях. Я нашёл фамилию Макалистер почти сразу. — «Миссис Макалистер хотела знать, кем в прошлой жизни был её будущий ребёнок, — прочитал я вслух. — Медитировал. Явилось нечто удивительное. Впервые я вижу личность в прошлой жизни выдающуюся, стремящуюся к новому воплощению. Сказал леди имя — Джотириндронат Бай Сингх». Индус? — Да, удивительно, верно? Кажется, отец леди был военным и как раз в Индии и служил? — А как миссис Макалистер отнеслась к этому известию? — спросил Холмс. — Она была слегка удивлена — вот как доктор сейчас. — Не напугана? — Нет, клянусь! Если бы она испугалась, я бы не позволил ей уйти и поговорил бы, выяснив причину страха. — Странно всё это, — промолвил я. — Я читал в газетах, что леди скончалась. Вероятно, преждевременные роды? — уточнил гуру. — Миссис Макалистер пыталась избавиться от ребёнка и спровоцировала выкидыш, — холодно промолвил Холмс. — После выздоровления — физического выздоровления — с ней или произошёл несчастный случай, или же она покончила с собой. Гуру не мог побледнеть — цвет кожи не позволял, но я видел, как его глаза наполняются слезами. Он совершенно европейским жестом стянул с головы шапочку: оказалось, что чёлка его была цвета соли с перцем. Видимо, не так легко ему давались все эти медитации. — Какой ужас, господи, — пробормотал он, — но почему? Почему вдруг такая перемена? Когда леди была тут в последний раз, я видел счастливую женщину, и плод был окружён аурой любви. — Может, дело в этом Сингхе? — предположил я. — Кем он был, вы смогли определить? — Ну, я видел личность очень яркую, харизматичную. При жизни он очень любил свой народ. Я бы сказал, у него были зачатки лидера — не могу сказать, применял он их или нет. — Мог этот дух… желать будущей матери зла? Всё-таки англичанка и индус… — Нет, что вы! Это очень долго и сложно объяснять, но если вкратце: эта душа полностью усвоила кармический урок. Они составляли единое целое, я ещё порадовался — не так уж часто увидишь такое взаимное слияние. — Интересно, — сказал Холмс. — Вы понимаете, что мистер Макалистер считает вас виновником смерти жены? — Могу поверить в это, — мрачно кивнул гуру. — В доме творятся странные вещи. Уоткинс насторожился. — Расскажите, сэр. Выслушав Холмса, он задумался. — Боюсь делать предположения, нужно в доме побывать. Понимаю, что меня ждёт враждебный приём, но, думаю, нам с мистером Макалистером стоит поговорить. И, кроме того, мальчик не должен пострадать из-за моей недальновидности. — А почему вы думаете, что мальчик может пострадать? — спросил Холмс. — Мне думается, что дух Сингха не покинул дом. Он оскорблён, рассержен. И если он всё ещё там, значит, он был больше заинтересован в мужчине, чем в женщине. Он бы с удовольствием воплотился в ребёнке Макалистера от второго брака, но там, видимо, срок семейной жизни небольшой, да и зачатие дело такое… Тут я вдруг вспомнил, что нам рассказывала миссис Макалистер о шокирующей ситуации, в которой она оказалась с мужем однажды ночью. — Дух может вселяться в ребёнка? — спросил я. На лице Холмса промелькнула скептическая гримаса. — Если мальчик таков, каким вы его описываете, то он удобная лошадка. — И когда же вы собираетесь посетить дом? — спросил Холмс. — Мы могли бы поехать сейчас. — О, нет, сэр, мне нужно навести кое-какие справки. — Тогда завтра? — Завтра подойдёт. И вы можете изгнать духа? — Я никогда не занимался такими вещами, — промолвил Уоткинс, и на лице моего друга я заметил некоторое замешательство. — Я могу только посмотреть, там ли дух. — А потом, видимо, порекомендовать специалиста? — Надо обдумать… — гуру покачал головой. — Сходу ведь и не подыскать. Можно нарваться на шарлатана. Холмс резко встал. — Что же, мы заедем за вами завтра в это время. Надеюсь, мистер Макалистер не убьёт вас на месте, и вам удастся уговорить его показать дом. — Я тоже надеюсь, — горько усмехнулся Уоткинс. — Всего хорошего, сэр. — И вам, джентльмены. Когда мы вышли из дома и сели в экипаж, честно дожидавшийся нас, Холмс недовольно посмотрел на меня. — Не думал, что вы будете так легковерны, дружище. Вы так прониклись к гуру доверием, мне даже страшно за вас. — А вы считаете, что он мошенник? — А вы верите во всю эту чушь? Разве не очевидно, что он навёл о нас справки? — С чьей подачи? — Макалистера. Я засмеялся. — Вы же его только недавно защищали, Холмс! — Боюсь, что я ошибался. Но какое злодейство, боже мой… У меня в голове тут же сложились все кусочки мозаики. Да, конечно, картина вырисовывалась жуткая, если учесть, что Оливер получил по завещанию часть денег от отца, а Макалистер мальчика усыновил. Если с ребёнком что-нибудь случится, то деньги отойдут к отчиму, а там… Но я никак не мог поверить, что Макалистер настолько может быть одержим духом наживы. Уж впору признать существование неупокоеных духов — такой вот каламбур. Я также понимал, почему Холмса кидает из крайности в крайность. Даже если перед нами сейчас из воздуха соткалось бы привидение, он бы не поверил своим глазам, а поверив, сначала собрал призрачный туман в пробирку и провёл химический анализ. И даже после этого стал искать того, кто этот туман напустил. Холмс меж тем приказал кучеру вначале ехать на Пэлл-Мэлл. — Я зайду к Майкрофту, а вы поезжайте домой, дружище. Я скоро буду. — Хорошо, — кивнул я. — И пусть миссис Хадсон накроет ужин и для меня. — Передам, — покладисто согласился я. — Завтра нас ждёт целый спектакль, вот увидите. — Посмотрим. Вернувшись домой один, в ожидании друга я мерил, прихрамывая, шагами гостиную и размышлял, то и дело поглядывая на часы. Всё моё существо протестовало против, казалось, очевидного. Я не верил в подобное злодейство. Ну, ладно приёмный ребёнок, но свой-то наследник чем Макалистеру мешал? А, может, дело намного проще, чем кажется Холмсу? Гуру верит в духов, искренне верит. Он хочет обелить себя, оправдаться. Макалистер по понятным причинам ненавидит спиритов и прочую братию, считая, что его жене внушили всякого, и та сошла с ума. Холмсу же видится преступление, потому что иначе ему там нечего делать. Семейству нужен хороший врач, желательно психиатр, а вовсе не частный сыщик. И всё же… Прочитать якобы по ауре такие подробности и ни разу не ошибиться? От чувства полного бессилия что-либо понять я застонал и уселся в кресло. Время шло, миссис Хадсон накрыла к ужину, мы с ней обменялись мрачными взглядами, но Холмс вскоре явился. — Завтра с утра я пошлю Макалистеру телеграмму с вопросом, — сказал он, потягиваясь, а потом довольно потирая руки. — Чем тут нас решили отравить на сей раз? — Он приподнял крышку на блюде и понюхал. — Так-так. Садитесь, Уотсон! Аппетит у меня после таких предисловий чуть не пропал, но я сел за стол и положил себе на тарелку кусок кролика. — Вы что-нибудь узнали? — спросил я. — Конечно! Я знаю, кем был Джотириндронат Бай Сингх. «Выговаривать сложные имена — это у них семейное», — подумал я. — И? — Один из лидеров сипайского восстания. — Да вы что! — Не самый выдающийся, но печально прославившийся своей жестокостью. Среди англичан, конечно, прославившийся. Есть ещё кое-что. Гита была поздним ребёнком, её отец женился, уже будучи в летах, а в молодости он участвовал в подавлении восстания сипаев. — Вот это поворот! И что вы хотите узнать у Макалистера? — Хранились ли у его первой жены бумаги покойного отца. Он, к слову, скончался через год после свадьбы дочери. — И какой ответ вы ожидаете? — Три варианта, — Холмс наполнил бокалы кларетом. — «Нет». Однозначно и коротко. Или же — ну, это если Макалистер идиот, — жена в припадке безумия сожгла архив. Или же он после её смерти не пожелал хранить бумаги покойного тестя. — А если он ответит утвердительно? — Я буду очень удивлён. Тут я не удержался и высказал свои соображения по делу. — Что я могу сказать, дружище? Дай-то Бог! — искренне ответил Холмс. — Тогда нам просто придётся стать свидетелями объяснения двух джентльменов и встать между ними, если понадобится. А дальше — пусть ищут врача для мальчика. Мне там делать нечего. И меня это только обрадует, поверьте. Примечания: (3) "Не усердствуйте". Высказывание Талейрана (4) Ребёнку предлагается на выбор несколько предметов, некоторые из которых, возможно, принадлежали ему в предыдущих жизнях.