.Extreme 2: Аsphyxia.

Три дня прошло. Три. Чёртовых. Дня. Я тут, как олень в жопу раненный, ношусь из угла в угол, думая, что да как! Вдох-выдох, окей, с Янушем ещё разберусь, а сейчас нужно кое-что провернуть. Ян свалил в туман. Не в туман, конечно, но питается он где-то у чёрта на рогах. Так что его долго ещё не будет. Дима умотылял в суд документы подавать, поражаюсь я ему и этому его Стасу - все проблемы решают так, что весь дом, наверное, слышит их разговоры. Причём парни не срутся, просто эмоциональное общение. Да пофиг, главное, что хата свободна - отлично. А что? Дух предпринимателя у меня в крови. Позвонили школяры. Решили нервы пощекотать. Собрал с них кэш, обрадовавшись, что Дмитрий не сделал ремонт, и сопроводил искателей приключений на экскурсию. Пятнадцать человек (ёб-твою-мать), которые мне ещё на подходе к нужному адресу поимели мозг в весьма изобретательной форме. Ну и шумные же ребята попались. Что я ненавижу, так это пресловутое ультрамодное селфи. Бабы, реально б-а-б-ы, а не девочки и даже не девушки, на которых штукатурки, как в "Л'Этуаль" вместе со складом, причём на каждой в частности, долго, муторно, с хихиками селфились у двери. Честно? Я молился, чтобы не сходить за чем-то из кладовки. Например, за бигудями, чтобы им одну их единственную извилину завить. Парни вели себя почти скромно - почти скромно курили и почти скромно строили из себя мЭнов. Ага, гормоны и вся лабуда с периодом взросления. Короче, олени, они и тут имбецилы! Час спустя, наконец-то, я открыл чёртову деревяшку и под всеобщее "Круто!" запустил народ в квартиру. Девушки тут же стали пищать, что у них каблуки\колготки\шмотки могут сломаться\порваться\испачкаться, что им тут трудно дышать, что дальше коридора не пойдут, и всё равно попёрлись осматриваться. Логика где? Парни ржали, гоготали и тоже фотографировались. Всё трогали, топтали, осматривались. Суки, достали уже. Вот ей-богу, я им уже не то, что их деньги готов вернуть, а ещё и сверху заплатить, лишь бы свалили к чёрту. На пресловутой кухне Ира-или-как-её-там резко решила полежать, запнувшись о псевдодиван. Парни ей встать не помогли. Очень по-джентельменски. В комнате с цепями был раздрай, парни улюлюкали от восторга (пытались повеситься. И вот вопрос: какого хера все живы-то ещё?), а девушки кривили носики (кося\блестя глазами). От кладовки трое упали в обморок под хоровое "Нас убьют\изнасилуют\продадут на органы!". Пф, как будто кому-то пригодятся загаженные внутренности этих пропитых и прокуренных малолеток. Не знаю как, но у меня получилось-таки выпроводить буйную молодёжь. Памятник мне, па-мят-ник! Всё, ушли. Отлично. Отдыхаю. Пытаюсь. Скучаю по мелодии. Стены кажутся лысыми, блёклыми, слишком громкими без нот под рёбра звуками острых струн. Я сам себе кажусь здесь лишним, потому что... всё не такое, другое, тщетное, фразерское. Глупо? Да! А что я могу? Потолок давит, и пол встаёт на дыбы. А мне бы передохнуть, хотя бы минутку, хоть бы миг, но для себя. Для себя и не только. Потому что уже заебался. И, прикрыв глаза, я думаю о... Но... Снова. Звонит. Сука. Женя. У него. Блять. Опять. Поплыл. Кран. Еба-ать, что он с ним делает, что эта хрень хромированная не живёт ни разу? Метнулся к парню, обнаружил, что фумлента снята. Под смущённое хлопанье ресницами Евгения всё починил обратно и попытался уйти, но меня заставили выпить чай. Ненавижу чай! Но кофе у Жени не оказалось. Гандон штопаный. Говорить не хотелось. Гришин трещал без умолку, что-то-там про что-то-там рассказывая. Я не слушал, таращился в окно и пытался скорее опрокинуть пол-литра пойла из травы и сахара внутрь. Наконец-то вышло уйти. И снова домой тащиться не охота. Это просто проклятие какое-то, поэтому вновь отправился туда. По известному маршруту. Домой. Там, как ни странно, реально мой дом. Настоящий. Несмотря ни на что. Снова ебусь с замком. Соседи воют под баян. Господи, дай сил не убить их. А руки чешутся, а желание внутри горит огнём. Их никто не пожалеет, их никто не будет искать. Как же бесят-то, а! - Помочь? - спокойный, можно сказать, скучающий голос из за спины. Вздрагиваю. Чёрт, прошило хмелем насквозь. - Я сам! - огрызаюсь на Яна. Вздыхает как-то уж совсем трагично, явно мотая головой. - Чё ты бесишься-то? - фыркает Кцаха. Строб-импульс, как удар под дых, до воя черепной дурной сиреной. - Я слышал, - кажется, рычу, по ходу, даже не разжимая зубов. В дрожь - тело, разум, нервы. Всё, блять, тремором. Как стихия - безжалостно и стойко, с привкусом мескалина под чёртов язык. Нах я это сказал? - Что слышал? - Януш цокает языком и вроде усмехается. Рукой бы, сжатой в кулак, да по роже, с размаху, чтобы тоже в кровь, в боль, агонией до кости. Чтоб воротило, как меня. - Раз-го-вор, - дышу-не-дышу, стою-не-стою, я сейчас, блять, тупо существую. - Какой, Игорь? - а голос-то спокойный, простой, обычный, блин. И от этого обидно. - Я мысли читать не умею, - тонкая шпилька, да только она острым боком в мышцу справа, до самого центра в крик крови под висками. - Ты. Соблазнял. Дмитрия, - выстанываю. Голос мой, не мой, не чужой, как будто свой, другой. Сам себя не узнаю. Ч-чёрт! Мне ответом смех. Гадина. Разодрал бы горло. И ему, чтобы не смел потешаться, и себе, чтобы не смел говорить подобное. - Он мне не нужен, - покачал головой Ян, громко фыркая. Стучит, внутри, в теле, словно кости... по костям. Они ломаются от глухой обиды. Не верю! - Тогда зачем? - вспылил я. Глаза в глаза. Трясёт? Нет, уже колотит крупной бесячей дрожью. - Знаешь, пусть квартира и разъёбана, но это квартира, - как-то задумчиво слишком, как же слишком спокойно тянет Кцаха. - Здесь лучше, чем в подвале, - говорит так, что я начинаю откровенно ненавидеть себя. Это ведь я виноват. Я со своей настоебучей сучностью. Это я с ним сделал ЭТО. Но не извинюсь. За такое не прощают. - Хотя... - усмешка чистоты и лаконичности. - У меня хотя бы обои на стенах есть, - заливается смехом Ян. Смехом. Он смеётся. У него в жизни пиздец, а он не разучился смеяться. Как? Как такое возможно? - Да? - голос треснул буквами, раскрошился звуками, хрипом. - Ага, здесь снял, у себя приляпал, - веселился Януш. Только сейчас замечаю, что он побрился. Сразу на года и года моложе по виду. И синяков почти нет. Бодяга или ещё что? Цвет кожи почти ровный, и это до странного - крикливого - успокаивает. - Не понимаю, - покаялся я. - В чём суть? Уже сам не свой. И сдаться на его милость готов. Да только что-то мешает. Снова гордость? Или это обида? Та, застарелая, протухшая горечью поступков и зловоньем несправедливых слов? Я так не прав. Так не прав... Был. - Если бы я стал типа мужчиной Димы, смог бы жить здесь полноправно. И хрен с ним, что здесь только стены. Здесь есть нормальная дверь и нормальные окна. Можно хоть чуть-чуть, хотя бы притвориться, что я человек, а не сука подвальная. Можно притвориться, что есть уединение. Можно, пусть грубо, пусть лишь сляпать, но новый мир, - тоскливо отозвался Кцаха. Котёнок, бля! Действительно, котёнок. Ему бы миску молока и под одеяло. А у него то, что не доели люди, и жизнь с чужого плеча. Как я мог допустить такое? - Ты и так человек, Януш, - вымученно прорычал я, глядя прямо на бомжа, в упор, впритык, с нажимом сущности. Зачихало в груди. - Ой, ли? Игорь, ты забываешься, - презрительно, с мерзостью в интонации бросил мне Ян. Боль. Это. Больно. Очень. - Кцаха, - огрызнулся я, ярясь и сверкая глазами. - Квартиру ты не получишь, тварь! - бешусь. Зря бешусь-то. Просто зря. Но не могу остановиться. Он делает меня таким - неуправляемым, вспыльчивым, агрессивным. Потому что! - Может, хватит, Игорь? Мы оба устали, - пытается жать на тормоза Кцаха. Но какие нахуй тормоза? К ебеням его душу, его жизнь, ЕГО! Всё к чёрту! Раздражает. Я перед ним падать ниц готов, а он фыркает, с-сука. Да как так-то, а? - Тебе сейф не нужен, вот и проваливай. А мне нужны деньги. Я хочу его вскрыть, - почти рычу, громко пантуюсь, развожу никому не нужные сантименты. Потому что - гонор, потому что - так комфортно, потому что - урод из жопы ноги. Но уже не исправить, не отмотать назад. Я тупо зол. Ни на что. Он вызверил! - У тебя есть деньги, - со вздохом, не с завистью, а с пресловутым укором в голосе. Как же он достал со своей наставительностью. Я его. Об этом. Не. Просил! - Их мало, - почему-то что-то пытаюсь ему доказать. Да нахуя, блин?! - Людям всегда мало того, что они имеют, - бросает Януш слова-папирания в меня. Это уже за гранью. - Да какого хуя тебе надо? - ору, размахивая руками. - За тебя волнуюсь, - вновь просто, опять спокойно, в который раз обычно. Зараза. - Ты извёлся весь. Оно того не стоит, - не успокаивает, не уверяет, просто констатирует факт. Блять же, тупо блять! Это капкан. Это ловушка. Клетка, чёрт, без дверей и замков - монолитная! - Ты того не стоишь! - выкрикнул ему в лицо и пожалел об этом. Язык бы себе откусить. Чтоб нахуй захлебнуться своей же кровью. - Знаю, - просто ответил Януш и развернулся на выход. Мы, оказывается, всё это время срались в коридоре. А я и не заметил, как мы вломились в квартиру. Мозг рядом с ним напрочь отключается. - Януш... - господи, до тошноты умоляющий тон. Но никак иначе. - Меня зовут Вася, - рыкнул бомж, сверкнув кинжалами глаз. Вся доброта, забота, всё его существо куда-то исчезло, свернулось в точку. Оставив вместо себя лишь злобное чудовище, которое сейчас скалило на меня свои белоснежные зубы в предупреждающем рыке. У всех есть свой предел. - Ненавижу это имя, - заорал я так, что у самого уши заложило. Но я реально это "Вася" тупо не переношу. - А ты во мне всё ненавидишь, - пресно выдохнул Вася, да, Вася... Сейчас - именно Вася. Бомж, а не Кцаха, гордый цыганский парень с красивым именем Януш. - Дядя, - позвал я. Не ломая себя, не коробя, не сорвалось "случайно". Он ведь реально мой дядя. Тот самый - дя-дя! Господи-боже-мой! - Я не твой д-я-д-я, - на языке яд, концентрированный, с токсичными испарениями, прямо в жилы, разжижая, размягчая костную ткань и тупя нервные окончания. Атрофирован им. - Я им не был и никогда не буду, - сосуды. Лопнули. Внутри. Все разом. - Тебе так противно, что я неродной? - вероломный голос предал прямо в самом начале вопроса, как и колени, им захотелось подогнуться, сложившись пополам. - Дурак ты, Игорь, - хлопнул себя ладонью по лицу. - Я был счастлив, когда брат нашёл себе жену, пусть и не из табора. Был рад тому, что пусть не кровный, но есть племянник. А ты... - раскрывал душу Януш. - А я влюбился! - заорал ему в лицо. А что? Уже нечего терять. Давно нечего. Всё уже потеряно. - А я тоже, - удивил меня Ян откровенным ответом. И глаза, в них ни грамма лжи. Закрываю рот рукой и мотаю головой. Что? Я... Я же... Я... Блять! - Как? - это крик отчаяния хрипом голосовых. Вышло задушено. - Обычно, - усмешка-боль и кроткое пожатие плечами. Какого хера мы раньше не поговорили?! - Тогда почему ты не ответил мне взаимностью? - слова сочатся агонией и нервяком. - А с чего ты взял, что это ты, - бросил камень в меня Януш. Не. Я?.. - Урод! - снова бросился на него с кулаками. Обида. Хоть я и не цыган, как мои отец и дядя, но кровь горячая. Ищут выхода: боль, ярость, похоть. Я же специально, в отместку, раздавил Яна. Нахуй мне не упала эта хата. Своя есть. Две. Но отец всё брату оставил. По за-ве-ща-ни-ю! Сука! А он отвернулся от меня. Дядя отвернулся. Януш Кцаха. Ебучий котёнок! Отказал. И я решил насрать. Споил. Подло и недостойно личности человеческой. Пищал, что мне плохо без папы. Па-пы, блин! Что не могу от тоски. Что зря фамилию поменял на девичью матери после её кончины. Но это была дань памяти, а теперь вернуть бы "Кцаха" ради отца. И он, пьяный в ноль, подписал дарственную. ...А я ликовал. Думал, сломаю, сломлю, поставлю на колени. Думал, будет просить, умолять, упрашивать. Но нет. Ян сильный, сука, гордый. Стал жить долбаным бомжом. Спецом рядом, раздражая, показывая, что он всё равно есть в моей жизни. Будто он мог бы исчезнуть. Как будто я бы отпустил. Как будто... У него не было выбора. Идти назад, в табор... А что там делать, когда город манит огнями, благами, настоящей жизнью. Даже в подвале жизнь лучше, чем кочевая. Уж я-то знаю. И Януш знает. Это был его крест, который я на него взвалил. - Мудак ты, Игорь, - только и сказал Ян, отходя в сторону, сплюнув кровь на пол из разбитой губы. Сегодня без синяков, переломов, гематом, просто удар, удар в ответ и яростные "гляделки". Ничья. Вот так. У него нет ничего. У меня есть всё. А в выигрыше Ян. А сердце визжит тихо:       "Твоё имя смело я рисую кровью в километрах неба..." - где-то когда-то услышанные строки какой-то песни. И это правда! А по загривку мурашки. Ад. Чистый, незамутнёный, незавуализированный. Ад. Потому что звуки\ноты\струны\голос - как пытка надо мной. Но не сойти с места, потому что необходимо - слышать\понимать\знать\дышать! Мелодией-чужими-словами-под-наши-судьбы.       Out of time I hear your voice Оборвалось внутри.       Break through the noise Вниз полетело. Под ноги. Разбиваясь.       And pain, my heart's refrain Его голос на изломе. Не хрипит, а отдаёт прогарклым сипом.       Why can't I convince myself       That this is the right time И печёт под веками некробиозом.       To contend И я слышу, в голосе слышу, как Яна накрывает - в баритоне сухие слёзы.       Will you please, ease my pain.       Will you please, ease my pain. Шмыгает носом, но упорно продолжает тянуть твёрдо выверенные ноты-текст. Сила воли, сила боли, Его сила - это он сам!       Will you please, ease my pain. Как никогда понимаю, что хочу стать ему опорой.       Will you please, ease my pain... И я впервые плачу, потому что отчётливо понимаю, что я не прав. Господи, КАК же я не прав. Задыхаюсь. Стою, и нечем дышать, он, как аллергия на аллергию. Точно - асфиксия! Моё кислородное голодание.