.Extreme 2: Аsphyxia.

Сколько уже прошло дней? Я не знаю. Выпал из реальности, топя себя в жалости к себе. Всхлипы под "Will you please, ease my pain" - непростительны, не отпускают, тянут на дно, сжирают заживо, ду-шат, сломанной костью царапая по свежей ране, по старому шраму, как удар наотмашь. Взвыть бы, но и на это нет сил. Я раздавлен. Дмитрий живёт со своим хахалем. Счастливые суки. Сюда приходят коллекторы. К Ва-се! Похуй. Ян умеет отшивать. Он им открывал дверь вновь и вновь, дышал типа перегаром под изнасилование расстроенного баяна соседей и опять стёб ублюдков из агентства - я так и наблюдал со стороны. Не могу прекратить преследовать - квартиру, себя, его. Не сдвиг по фазе, просто я не знаю, что именно я сейчас должен сделать, и, чтобы это понять\осознать, я тупо таскаюсь по настоебеневшему (ложь!) адресу, смотрю вором, прячась за стенами\этажами\перилами, лишь бы найти ответ на вопрос: а что дальше? А дальше... Ничего. Потому что либо ответа нет, либо я его в упор не вижу. Сейф уже перестал иметь смысл. Однажды. В раз. Став просто куском железа с осколком чужой жизни внутри. Сейчас я... сгораю от злости. Ревности. Обиды. Не могу больше быть в стороне. Не решился и не решался, это давно предел. - Эй, убл... - сам же подавился своими словами. - Дядя, я кофе принес, - кричу, войдя в хату. И вновь иду в ту комнату. Она меня как манит, зовёт, гипнотизирует. Аура, что ли, такая. Нравятся мне эти батареи. Янушу бы дизайнером быть - оригинальность и эпатажность, крикливо, но со вкусом. Он бы заимел армию фанатов, я уверен. Сажусь на пол - курю. Дым завитками стремится в потолок, а меня углекислым прижимает к полу. И интенсивно плющит под солнечным, болезненной тягой в бок, переплетая плотные вены с дугой аорты - ревокаируя организм. Шаги - мягкой поступью "лап". Вдох-выдох. Ноги в чистой джинсе тянут запахом кондиционера, останавливаются перед взором. Передо мной вальяжно опускается принесённый мной же доминиканский. Януш не садится. Стоит. Время умерло нахуй. Прямо вот в эту вот секунду, остекленев в памяти, словно роковой секундой. - Что нужно? - простой вопрос спокойным тоном. Лучше бы плюнул в душу, чем обыденный тон в уставших от всего голосовых. - Поговорить... - тихо отвечаю я, нервно сглатывая. Сигарета роняет пепел на пол, а я роняю себя, как с высоты. И вновь нечем дышать. Потому что Он рядом. - Уже всё обсудили, - руки в карманы, поза вольная. А мне выше пояса глаз не поднять. Стыдно. Впервые так сильно стыдно, что не знаю, как смотреть ему в глаза. И больше боюсь не того, что увижу в отражении радужки эмоции Януша, боюсь, до сучного боюсь, что увижу в них своё чёртово отражение. Всё ещё больно за предательство на которое Януш имел право. Мы ничего друг другу не обещали, я сам всё придумал. Придурковато сам. Сам! - Кто она? - всего шесть букв, а чувство, словно жизнь пересказал на одном дыхании. Алгия бьёт раскатом электрического в двести двадцать, импульсами табуляции в нёбо, под подбородок, стягивая гортань. И рука с сигаретой дрогнула. Он ведь не видел? Как же я слаб, блять! - Она? - действительно удивлён Кцаха. Рука чуть не дёрнулась - рожу ему расцарапать. Вот что он из себя идиота строит? - Та, - чётко, - кого, - глаза в глаза без страха, без злости, тупо свирепо дыша носом, - ты полюбил? - противный вопрос, от него осадок постной печали. - Хм, - фыркает, качая головой. - Я не говорил "она", это он, - безжалостно отвечает Януш. Твою мать, чувство обманутости и трагизма продирает глотку, словно кожу снимая. Но я толкаю в себя, кажется, что кубометры никотина. Да только не спасает. - И кто этот "он"? - яда в голосе нет. Как такового и голоса-то нет, лишь призрак живого. - Господи, Игорь! - всплеск руками, мимика чертит улыбку и возмущение одновременно на его "кошачьем" лице. - И что ты так непроходимо туп-то, а? - со вздохом вопрошает Ян и садится рядом. А меня скручивает, растирает неровным слоем по грязному полу, вытряхивает мясо из кожаной оболочки - и всё морально. Вновь подтаскиваю ему кофе. Выпил бы, пока не остыл... Нет "спасибо" в глазах. Это заедает. Януш вообще на меня не смотрит. Таращится в стену, в эти ебучие батареи\трубы\вены-дома, завязанные хитровыдуманным узлом, и глотает кофеиновую горечь, плотно охватывая ладонями гладкий фарфор. - Брат был рад тебе. У них с Сонакай, твоей мамой, не могло быть своих детей, потому что брат не мог. И ты был для него даром. Он же дышал и трясся над тобой. Хранил и оберегал. Ты был всем для твоего отца. И пусть брат был тебе не родным папой, пусть в тебе больше генов твоего биологического европейского родителя. Пусть. Ты всё равно был таким же, как твоя мать - золотом*, - делится честным, наболевшим, так, словно на мне мир клином сошёлся. Хотя... Да, я был центром вселенной для мужчины, что слишком сильно заменил мне отца. - А причём здесь твоя любовь? - раскалённый комок в горле не проглотить, не выплюнуть, не избавиться стоном (про себя, за плотно сжатыми зубами, за губами, там, под кадыком). - Игорь, ты был всем для моего брата, ведь папа не тот, кто создал эмбрион, а кто вырастил, - многозначительно сказал Януш, с шумом втаскивая в себя кислород, с пылью, с кусками никотина, с брызгами амбре зернового. - Игорь... Просто. Подумай, - говорил с нажимом, толчками правильного в ярких звуках. - Как бы я брату в глаза потом смотрел, если бы ответил тебе взаимностью, когда он не принимал однополые отношения? - до сучного верный вопрос, до противного правильная тишина после него, до агонии циркулирующий по большому кругу в маленьком собственном тельце боль от честной точности в сути. Блять! - Как бы он отнесся к тебе? - вздёрнул бровь, вновь глотая жижу, в наслаждении жмуря глаза. Разительный диссонанс, охеренная полярность тона и действий, его внешнего вида и его же внутренней сути. Передёргивает от того, как Ян сочетает в себе Васю - две грани, а человек один. - Игорь! Он же тебе невесту нашёл... - осознание сказанного им въедается, вжирается в мозг. Прав. Он так чертовски прав. А я... я всего лишь повёл себя, как неразумное дитя. Господи, ненавижу! Яна? Отца? Себя! Но... Я ведь тоже имею право голоса. Я не конь - племенной жеребец кому-то-там-в-подарок. У меня есть своё мнение. У меня. Есть. Право. Выбирать. И всегда было! - А меня спросить не дано, что нужно мне? - хрипло, громко, как в алкогольном бреду, на всю округу, во всю силу лёгких. И трещит душа по швам от притеснения, скорби по себе. Моральной оплеухи - чертополохом по глазам. - А когда семья давала право выбора? - спросил Ян и горько-горько усмехнулся, топя боль и себя в ебучем кофе. - Это табор. Это наш социум. А общество есть мощный рычаг действий, - спиной в стену, головой в бетон, до гулкого стука черепной о камень. А меня рвёт - в куски - от этого звука. Потому что я пугаюсь в раз, что Яну больно... - То есть ты... - и не сил закончить фразу, потому что она знаками музыкального письма, грифом гитары в измятой памяти застряла напрочь в верхней границе подъязычной кости. - То есть да, - на выдохе, прикрывая пронзительные глаза, будто признавая свой предел. С облегчением. Не раскаиваясь. Звуча идеально в утолении нашей парной боли. - И всё это время я зря? - силюсь не закричать от шока, но голос дрожит хрипами. Стучит, бьётся, рвётся, дерёт слева, под кожей и структурной опорой организма. - Да, - кивает соглашаясь. Чёрт! - Нахуя солгал, тварь? - вызверился тупым шёпотом, как в тихой панике. - Уязвлённое самолюбие, - бесстыдный ответ. Клокочет в рык. - Сука! - визгливый выдох и удар в его плечо кулаком. - Почему не сказал? Почему не остановил? Почему... - задыхаясь. - Я хотел, как лучше для тебя. Ты бы перестал существовать для табора. Отец бы в тебе разочаровался. А ты его любил. Ты бы смог пережить презрение в его взоре? - хладнокровный вопрос, взгляд глаза в глаза, как шаг на эшафот. Продирает. Ебать. Кцаха и тут прав. - Ян? - всхлипнул я. Не плачу. Это пыльно в помещении, она мелкими твёрдыми частицами органического залезает под ресницы, раздражая слизистую "яблок". Но я. Не. Плачу. Нет. - Ненавижу! - снова удар, как облегчение, и тут же жмусь, телом к телу, забираясь на "дядю" верхом. Чтобы опять глаза в глаза. Чтобы проникновенно грудь к груди. Чтобы гонка перестуков мышцы одна на двоих. Чтобы... - Не-на-ви-жу! - удар. Кулаком в грудину. - Я так тебя ненавижу. Так НЕНАВИЖУ. И так тебя люблю! - срываюсь на рык, поджимая губы, прожигая взглядом. И давлюсь, давлюсь воздухом, давлюсь состоянием, дробью своих же слов на нервном репите. - Хахаха, глупый мальчишка, - смеётся, отставив чашку на пол, и тут же ловит руки за запястья. Замираем. Смотрим. Не дышим. Я не дышу. Он - мой кислород. - Я не мальчишка, - ворчливо на Яна, раздувая ноздри без обиды. Вот почему он не ушёл. Ян просто. Хотел. Быть. Рядом. Даже так, на расстоянии, но близко. - Для меня ты всегда будешь таким, - спокойно произносит своим чарующим голосом, как песню поёт. Лишь для меня. Меня. - Прости меня, - роняю голову вниз, темечком упираясь ему в подбородок. Он вновь пахнет полевыми цветами. Вкусно. По-домашнему. Табор всегда вставал на поляне, где росли яркие ароматные цветы. - Уже давно, - губами касается моих непослушных волос. Жаром по позвоночнику, вырываю руки, обхватывая ими Януша за шею. Так и не смотрю на него. Не могу. И мы оба это понимаем. Ещё чуть-чуть рефлексии, чтобы собрать себя в целостное. Ещё чуть-чуть, немного... - Почему? - тихо-тихо, но я уверен, Януш слышит, как чувствует. - Потому что ты всего лишь хотел быть счастливым, - смыкая руки в замок на лопатках под тяжкий выдох. - Кто же судит за такое? - проникновенно, как исповедь. Во имя истины правдой по обветренным губам. Украсть бы потерянное время назад! - Табор, - пытаюсь озвучить формирующуюся мысль, но они вразбег, потому что я там, где должен был быть уже давно. Дома. Дом не место, дом - человек, с котором правильно. - Они глупы, - сгибая ноги в коленях, таким макаром сильнее прижимая меня к себе, нежнее стискивая в объятьях, делясь больше внутренним, нежели телесным теплом. - Табор во власти принципов, убеждений, пороков и нароков прошлого. Время идёт, жизнь и люди меняются, а табор так и существует чепуховатыми на данный момент моральными кодексами, не понимая, что всё имеет исключение, не признавая, что всему нужны поправки, - громким шёпотом рассуждает Ян, чтобы не спугнуть миг единства. Он - моё счастье, я - его боль. Это ведь нормально? Мы ведь уравняем чаши "плохого" и "хорошего"? Мы сможем! Мы оба - рок, оба - дети асфиксии. - Ян... - и язык прирос к глотке. До сих пор настырный, но чуть-чуть трусливый мальчишка. Сам не верю, что я такой. Но так и есть. - Ммм? - мычит в ухо, обдавая выдохом хрящ. Да я так никогда не сосредоточусь. Но нужно. Нужно. - Можно я... Я хочу... Мне надо... - а голове ничего связного, мысли вразбег, и только эмоции бьют радушием через борт, кроя сверху, с головой, брызгами света сквозь материю тела. Хорошо. - Господи, ребёнок, - фыркнул Януш, почти робко смеясь, и сам поцеловал меня. У меня не только пальцы на ногах, у меня и кончики волос загнулись от удовольствия. Слишком горячо, слишком желанно, так обычно, необычно, сладкой горечью через вкус, языками по губам и нёбу, в глотку, глубже-дальше, крадя рваный вдох. И по кругу, по кругу, безумием желаний. Стискивая и прижимаясь, ластясь и ласкаясь, отчаянно, с восторгом, чувствуя, как охеренно ведёт. Кроет упоением, исступление на кончиках ногтей - по коже, до следов - на память. - Я вообще-то спросить хотел, - тихо рассмеялся, чувствуя, как губы печёт от пережитой ласки. - Хм... - Ян сделал вид, что удивился. Вздёрнул брови, ожидая продолжения. - Почему, - ловя воздух всё ещё припухшими губами. - Почему ты не вернулся в табор, а стал бомжевать? Знаю ответ. Знаю. Но я обязан, должен услышать его. Необходимо. - Потому что здесь ты, - просто отозвался Ян. Прогрело, экстазом потекло от пяток вверх, судорогой сводя бёдра, и выше, выше, через живот смёткой, по органам - мягкой лапой кота без когтей, выше, оставляя зарубки изнутри рёбер, через шею, в мозг, шевеля волосы на затылке приятной щекоткой. - Эпично ты квартиру уделал, - тут же сливаю тему, чтобы не ляпнуть банальной сопливой хуйни. Нам это не нужно. - Хаха, я тоже умею совершать бред на зло, - притворно-зло проворчал Януш, дерзко хмуря брови. - Хахаха, - вновь стукнул его кулаком по груди, без боли, просто жест, как избавление от пресыщения адреналином. - Блять, что же в сейфе? - прочти простонал. Что бы между нами ни происходило, а любопытство-то копится, оно жрёт, кусает, выбивает из чёртовой колеи. И если в какой-то момент мне уже реально стало неважно на то, что там лежит, в принципе, но интерес-то никуда не пропал. - Так пошли, посмотрим, - подмигнул Януш, вновь становясь собранным и стойким. Сидит весь расслабленный, голову на стену откинул, прижимаясь затылком к камню, смотрит на меня из-под опущенных ресниц. Лжец. Всё его тело - струна - натянут до предела. Хоть Януш и смотрится почти спящим, на самом деле, я уверен, обидь я его сейчас - лишь одним неверным словом, и он запросто пальцами сдавит горло, да так, что кадык захрустит под фалангами. Обманчивое счастье. Нам нужно не простить друг друга, а привыкнуть друг к другу. Вновь. По новой. Заново узнать. - Ты его открыл? - я даже не удивлён, лишь внимательно рассматриваю Кцаху. Вот так, да? Я всё это время выябывал себе мозг - квартирой, местью, сейфом, призрачной гонкой за иллюзорными идеалами, Яном, а он... Он всегда был на шаг впереди меня. Почему-то даже не обидно. - Нет, - спокойный ответ и глаза в глаза, ловя своё имя в блеске радужки "дяди", - но знаю пароль, - почти усмешка. Почти, потому что без дерзости и иронии. Спокойствие вкусом флегматичности на центр языка. - Откуда? - брови сами сходятся в линию на переносице. - Ты его нашёл? - и тут же сотни вариантов ответа синапсами по мозгу. - Игорь, - беспечный выдох, рукой вниз и вправо, пальцами цепляя чашку. - Он всегда с нами, - простой ответ на сложный вопрос и громкий глоток жидкости. Завораживает. - В смысле? - вообще ничего не понимаю. То ли Ян меня запутал, то ли я запутался сам. - Пошли? - кивок в сторону кладовки, и кофе допит махом. Смотрю на Януша, взглядом скользя по чашке, пальцам, губам. Смотрю, смотрю и понимаю, совершенно точно осознаю - сам хочу быть этим чёртовым кофе, чтобы не просто раствориться в нём, а быть необходимостью Кцахи. Это, как давление на гортань, как жгутами в узел по трахее, как ладонью, что с силой жмёт на нос и рот одновременно. Необходимость в реальности своего совершенства. Как глупо, но ведь правда. Правда.