Цель оправдывает средства

ШОН СТОУН Трое суток. Семьдесят два часа. Четыре тысячи триста двадцать минут. И в каждую из них я думал о Ханте, хлопнувшем дверью. Даже когда спал. Стоило закрыть глаза, как перед мысленным взором вставало его лицо: смеющееся, нагло или тепло улыбающееся, хмурое, злое, разочарованное. Чаще именно последнее — как он посмотрел на меня перед тем, как уйти. А во снах Кирк становился нежным: «Мой, — шептали его губы между поцелуями. — Мой». И я, принимая ласку, отдавая себя, соглашался: «Твой». Проснувшись, менял мокрые от спермы и смазки трусы, принимал контрастный душ и повторял перед зеркалом: «Мне никто не нужен. Я сам по себе, я не чья-то собственность», — до тех пор, пока не начинало звучать убедительно. И лишь потом, вернув себе относительное спокойствие, отправлялся на занятия. Подспудно выглядывая в рядах подтягивающихся к университету студентов знакомую высокую фигуру. Я боялся увидеть Кирка и все равно хотел. Но так за три дня ни разу и не углядел. Нужно бы радоваться, что Хант свалил, что оставил меня в покое, да только не получалось. И я вновь повторял свой девиз, свою спасительную мантру: сильная воля может всё. А сердце со временем перестанет болеть. Истинность хороша в романтических фильмах, где к хэппи-энду счастливую пару сопровождает уже пара-тройка детишек, и все зрители смахивают слезы умиления, глядя на идеальную семью. У меня другая цель, мне не нужны дети, не нужна семья, мне нужно учиться и пробиваться в жизни. Конечно, Хант, с его родней и с их связями, — выгодная партия, но… нет. Судя по имеющейся информации — давно ещё прошерстил всю сеть и прочёл, что мог, о Хантах, — у них не принято замужним омегам работать, максимум — организовывать различные благотворительные фонды. Но основная задача — блистать на приёмах и рожать детей. А это не для меня. И вообще, если расчёт, то должен быть чистым, без примеси чувств. С Кирком у меня так вряд ли получится, поэтому нафиг-нафиг, ушёл — и слава яйцам, спокойнее будет! Я почти убедил себя в этом, когда пошли четвертые сутки после его ухода, и воскресным утром сеанс самовнушения перед зеркалом занял всего каких-то минут десять. На звонок в дверь отреагировал спокойно, в полной уверенности, что пришёл консьерж: мы ещё на неделе договорились, что он занесёт мне стремянку — потолок белить. Но, когда я распахнул дверь, за ней оказался не пожилой толстячок-омега, а молодой здоровенный альфа. Сделанный глубокий вдох оказался явной ошибкой: аромат горчащей свежести и обманчивой лимоннокислой сладости тут же смел в душе все крохи спокойствия, что удалось наскрести за три дня. — Чего тебе, Хант? — получилось спросить недрогнувшим голосом, хотя сердце как полоумное сперва ухнуло вниз, а потом забилось где-то в горле. — Я же сказал, что мой омега в подобной дыре жить не будет, — бог мой, сколько властности и упрямства в тоне! Но надо признать, на меня произвело впечатление. Да тут бы и альфа не рискнул что-нибудь вякать против такого напора. — Не хочешь переезжать, будем превращать твой бомжатник в уютное жилье, — и, оттеснив меня плечом, Кирк прошёл внутрь, крикнув куда-то назад: — Заноси, Ал! Пока я стоял с открытым ртом, мимо меня протопал Доули: на пару с ещё одним альфой он тащил мешок, если я правильно углядел маркировку, со штукатуркой. — Это моя квартира! — Я помню, что ты орёшь? — Кирк покровительственно похлопал меня по плечу. — Значит так, парни, фронт работ видите. Ал, ты за главного, сейчас ещё подтянутся, ну ты знаешь, что надо, а мы пока с Шоном в магаз, выберем кровать. — Вы, главное, не торопитесь, проверьте на прочность хорошенько! — Доули развязно мне подмигнул и тут же отвернулся к незнакомому парню в спецовке, начав с ним обсуждать, менять ли полностью паркет или хватит циклёвки. Да они охренели все! Я набрал в грудь побольше воздуха и возмущённо начал: — Так! Я никого не приглашал! А ну-ка… — Цыц! — Кирк схватил меня за локоть и вытащил на кухню. — Щаз ты быстро закрываешь свой хорошенький ротик и едешь со мной за кроватью! — Придурок! Какая кровать?! Она же вся будет в грязи после ремонта! Мебель покупают последней! — Ага! Значит, по другим пунктам возражений нет? Отлично, тогда не за кроватью, поедем выберем краску для стен. Маскировочная расцветка тебе как? Маскировочная?! — Хант, что происходит? У тебя окончательно отказали мозги? — спросил я, из последних сил сдерживаясь. Хотелось одновременно заржать, разрыдаться, обнять и избить наглого самодовольного мудака! — Да то, что я, наконец, тебя понял! — Да что ты?! — я вот себя сам не понимаю в последнее время, а он, видите ли, понял! Хант! У которого мозг под фуражку заточен! — Ага, ты как тот броненосец, так взглянешь: ну не зверь — танк! А на самом деле милейшее животное! — Ты меня животным назвал?! — Милейшим! — он схватил меня и подтянул к себе. — А ещё очень сексуальным, — поцеловал быстро в губы, пока я не успел вырываться. — Красивым, — это броненосец-то сексуальный и красивый?! Не обращая внимания на мои трепыхания, Кирк запустил руку под свитер и погладил меня по спине. — И желанным, — потом всё же позволил отпрыгнуть в сторону, глядя на меня искрящимися от смеха глазами. — А ещё редким! Очень редким животным! Которому просто необходима уютная норка. Не спорь, Шон, я уже всё решил. И я махнул рукой, ну бесполезно же спорить с этим непробиваемым болваном! «Норка» — это про мансарду-то! Никакого соображения! Но кто в здравом уме откажется от ремонта на халяву? Вот и я не отказался. Чистый расчёт и меркантильность, а вовсе не потому, что безумно был рад видеть Кирка. Вовсе не потому, что почувствовал себя живым, пока по моей мансарде шастала куча народа, и все что-то делали: таскали, стучали, обрывали, шпатлевали… в общем, превратили квартирку в не пойми что! А Хант, казалось, был вообще везде: как появлялся после занятий, так и торчал до поздней ночи, вникая во все процессы и «помогая» мне то в выборе красок, то плитки, то ещё чего, на самом же деле пытаясь навязать собственный вкус. Правда, спорили мы не так уж часто, обычно наш выбор совпадал — кто бы мог подумать?! И каждый вечер Кирк предлагал мне переночевать в той квартире, что они снимали с Доули. Хотя, как ни странно, не сильно настаивал: стоило сказать «нет» — он пожимал плечами и сваливал. Даже иногда обидно было. И ночами, проведёнными на маленьком топчане в комнате консьержа под лестницей, мне жутко не хватало тепла его рук и тела. Ну мог бы он быть понастойчивей, что ли! Крутясь на жёстком диванчике, ругал его на чём свет стоит: пришёл, взбаламутил, ремонт не спросясь затеял, тоже мне — решил он всё… но потом усталость брала своё, и я вырубался, чтобы днём вновь окунуться в бурную и ставшую вдруг очень яркой, во всех смыслах, жизнь. Новоселье мы праздновали втроём: я, Хант и Доули. Алан, вынужден признать, оказался прикольным парнем, хоть и с полным отсутствием тормозов. Дурацкие шуточки сыпались из него, как горох из дырявого мешка, но знал он много, и не только анекдотов. И моментально сходился с людьми. Я оценил, как он общался с мастерами: когда займётся бизнесом, точно сможет уболтать кого угодно подписать договор на нужных ему условиях. Бригадир ремонтников сам не понял, как согласился сделать для нас огромную скидку. В итоге сумма ремонта получилась вменяемая, но всё равно слишком существенная, чтобы я мог не моргнув глазом принять её от Кирка. Да только все попытки завести разговор о деньгах разбивались о глухую стену упрямства Ханта. Единственно на чём я настоял, что мебель куплю на свои, благо небольшой капитал на счету у меня оставался. «Не хочет, чтобы ты стал собственником кровати и имел на неё право. Придётся, братан, тебе на полу его трахать, паркет-то твой без базара!», — прокомментировал Доули, как-то услышавший наш очередной спор по этому вопросу. Мы оба сразу заткнулись. Не знаю, вспоминал ли Кирк, но я потом неизменно розовел, глядя на светлый кленовый паркет, сменивший старые доски. Вообще, получился прекрасный ремонт, всего за пару недель мансарда преобразилась до неузнаваемости, стала красивой и уютной. Так что с кем же мне ещё было праздновать его окончание, как не с главными зачинщиками, виновниками и, чего уж там, героями стройки века. — Ну, за хозяина мансарды! — Кирк поднял бокал с пивом. — Нет, за вас, ребята, — я поднял свой. — И за тебя отдельно, Кирк. Спасибо тебе. Мы посмотрели друг на друга и, не разрывая взглядов, сделали по глотку. Пауза затягивалась, а мы не могли отвести глаз. Я молча благодарил его за терпение и извинялся за свой несносный характер, Кирк отвечал понимающей улыбкой. Впервые мы разговаривали с ним без слов, и это… Это было удивительное ощущение взаимной связи, общности и… — В этот раз я не облажался, — вполголоса заметил Доули, ни к кому конкретно не обращаясь. — Взял возбудитель и для альф, и для омег. Если стаканы, конечно, не перепутал. — Что?! — заорали мы одновременно с Кирком. — Видели бы вы свои рожи! Да расслабьтесь, любовнички, шутка! — не дожидаясь, пока Кирк выберется со своего края стола, Алан залпом допил своё пиво, показательно глянул на часы и вскочил на ноги. — Что-то засиделся я с вами, у меня же через час факультатив по экономике! Ай-ай-ай, нельзя заставлять преподавателя ждать, всё, бегу-бегу! За закрывшейся дверью ещё несколько секунд было слышно, как постепенно удаляется и затихает хохот. — Не думал, что он так серьёзно относится к занятиям, чтобы ещё и факультативы посещать, — когда мы остались вдвоём, я внезапно почувствовал неловкость, не возникшую до этого ни разу за время ремонта. — Ну да, экономика с недавних пор любимый предмет Ала, — непонятно почему Кирк заулыбался, но, быстро стерев улыбку с лица, поднялся. — Я тоже пойду, наверное. Тебе ещё вещи раскладывать и вообще… Я смотрел, как он обходит стол с другой стороны от меня, и понимал, что вот сейчас он действительно уйдёт. Совсем. Если я его не остановлю. Он дал мне время узнать себя, показал с новой стороны, продемонстрировав упорство, терпение, надёжность, лёгкость и отходчивость характера. И потрясающую выдержку, потому что общался исключительно по-дружески без пошлых намёков, не пытался зажать где-нибудь в уголке и не приставал ко мне, если не считать того мимолётного поцелуя, когда уговорил на ремонт. Даже когда мне ужасно хотелось, чтобы он позволил себе большее, Кирк держал дистанцию, доказывая день за днём, что умеет контролировать инстинкты. И ни разу не сорвался, в то время как я провоцировал, хамил и всячески подчёркивал, что не нуждаюсь в его помощи. Не альфа — скала, способная противостоять всем бурям. И кем я буду, если позволю ему уйти? Полным идиотом! — Останься. Кирк. Пожалуйста, останься! — он замер, стоя ко мне спиной, а потом медленно развернулся. — Если я останусь, то только как твой альфа, — предупредил он меня, выделив слово «твой». — Ты уверен? Я смог только кивнуть, в горле мгновенно пересохло под пристальным и непривычно серьёзным взглядом карих глаз. «Он всё же изменился…» — не успел додумать, как оказался подхваченным сильными руками. — Ты ведь ответственно подошёл к выбору кровати, верно? — я снова кивнул, цепляясь за плечи и расплываясь в дурацкой улыбке. Ещё как ответственно: купил настоящий траходром. Самый хороший секс, когда ты ни о чём, кроме секса, не думаешь, не волнуешься о том, как ты выглядишь, не беспокоишься, что о тебе подумает партнёр, а растворяешься в ощущениях, забывая обо всём. Именно таким и получился секс с Кирком. В постели он отпустил на волю все инстинкты, превратившись в ненасытного неугомонного зверя, жёсткого, властного, заявляющего и утверждающего права на свою собственность. Целовал жадным голодным ртом, как вампир пил свою жертву, сминал беспощадными пальцами, словно скульптор комок глины, наверняка оставляя синяки и засосы, и я не возражал — хотел их, его отметин. Хотел его самого, не менее сильно, чем он меня. Я попытался было перехватить инициативу, но мне не позволили. Обхватив и сжав руками и ногами, так, что кости чуть не хрустнули, Кирк перевернул меня на спину, навалившись сверху и недвусмысленно показывая, кто ведёт. И я расслабился, решил забыть хоть ненадолго о контроле и сдаться на милость своего альфы. Он тут же почувствовал перемену во мне и поощрил мягким нежным поцелуем, не задержавшись на губах, прошёлся языком ниже, вылизывая шею. Прикусил слегка кожу на изгибе плеча и задержал на пару секунд зубы, но я даже не дёрнулся — верил, что он не станет метить без разрешения, лишь выгнулся, подставляясь, и потёрся стоящим членом о его живот. — До чего же ты хорош, когда такой, — Кирк, привстав на коленях, огладил мне грудь и живот ладонями. — Открытый, доступный, — руки развели ноги, и пальцы ласкающе пробежались по внутренним сторонам бёдер. — Честный, — он подхватил под колени, задирая ноги, и устроился между ними. — Настоящий, — толкнулся членом туда, где у меня уже давно нетерпеливо пульсировало, и плавно вошёл одним движением. — Мой. «Твой!» — рвалось с губ, но я лишь застонал, прижимаясь к нему бёдрами, пытаясь принять член ещё глубже. Двигаясь и с каждой минутой ускоряя ритм, Кирк вновь принялся исступлённо целовать меня и тискать, отчаянно и горячо, будто я мог исчезнуть в любой момент, словно стремился заласкать, затрахать до смерти, воспламенить изнутри быстрыми точечными ударами. Заставляя вскрикивать с каждым толчком, пока возгласы не слились в единый даже не крик, а вопль полного безграничного кайфа. Он добился своего, я горел, как Феникс в собственном огне, задыхаясь и плача от невыносимого накала внутри, в одно мгновение взорвавшего мозг ослепительной вспышкой. Не знаю, в какой момент кончил Кирк. Когда я пришёл в себя, он обессиленно лежал на мне, придавив всей тяжестью, и надсадно дышал, обдувая влажную шею прохладой. Попытка выбраться из-под него не удалась: помимо его веса на мне, мешал его узел во мне, посылающий остаточные разряды удовольствия. «Повязал-таки, сволочь», — мысль лениво проползла мимо, не вызвав раздражения. Но на смену ей пришла другая, более резвая и требовательная. — Презерватив! — толкнув Ханта со всей силы в сторону, добился, что мы перевернулись на бок. — Кирк! — он промычал что-то неразборчивое. — Кирк! Да хватит! Ты забыл презерватив! — Я ничего не забываю, детка, — он приоткрыл левый глаз и тут же распахнул оба, когда получил кулаком в ребра. — Да угомонись ты, я в гондоне, всё под контролем. — Назовёшь ещё раз деткой, не на что его натягивать будет! Ясно?! — Окей, де-е… — потянул гласную, явно наслаждаясь моей злостью и закончил, улыбаясь во весь рот: — …еспот ты мой. Деспотом можно называть? — Можно! — я сперва фыркнул, а потом заржал вместе с ним. Так мы и тряслись от смеха, ожидая, пока узел спадёт. Два дебила! Но и потом не вылезли из кровати, заказали мне китайской лапши, а Кирку пиццу, и прямо на постели устроили пиршество, периодически кормя друг друга с рук, прикалываясь над идущими по телевизору передачами и постоянно смеясь. Очень давно я не чувствовал себя таким счастливым, а может быть, и никогда. С Кирком оказалось легко и просто, стоило забыть о будущем, представить, что есть только сегодня, и оно будет вечно. Но долго оставаться в иллюзиях у меня не получилось. Хант, отложив коробки с едой на пол, привлёк к себе и начал поглаживать мне бедро, намекая на второй раунд. — Как всё же здорово, что ты омега, — он поцеловал меня в ключицу. — Я-то в Академии никак понять не мог, какого хера меня тянет тебя целовать, когда надо было хуячить смертным боем за твою наглость. — А сейчас, значит, я стал белым и пушистым? — я немного отодвинулся в сторону. — Не, ты та ещё язва, но с омеги и спрос другой, — бесхитростно пояснил Хант. — Согласись, что нельзя относиться на равных к тому, кто слабее, — он вновь было полез целоваться, но наткнулся на мой взгляд и понял, что сболтнул что-то не то. — Ты помнишь, что я говорил тогда в подсобке? — Что у тебя фетиш на фотик и форму? — блеснул он хорошей памятью. — Нет, про то, с чего ты решил, кто из нас будет сверху? — Не понял, — но появившаяся напряжённость в глазах показывала, что всё он прекрасно понял. — А что бы ты делал, если бы я действительно был альфой и настаивал на активной позиции? — я застыл в ожидании ответа, показавшего бы насколько он готов считаться со мной и моими желаниями. — Ммм, не знаю, может быть предложил позвать какого-нибудь омегу третьим? — Хант рассмеялся, но тут же стал серьёзным. — Равноправие в паре — самообман, Шон. Важно взаимное доверие. Только ты всё равно не доверяешь мне, при этом ожидая полного доверия от меня. Это, знаешь ли, нечестно. — Прости. Но — да, ты прав. Не получается полностью довериться. Наверное, потому, что сам не заслуживаю доверия. И если говорить про честность, боюсь, я… никогда не смогу дать того, что ты заслуживаешь. Не стану для тебя идеальным омегой, я слишком самостоятельный, не люблю подчиняться. Короче, слишком сильный для того, кто ценит в омегах слабость. Я не подхожу тебе. — Не стоит за меня решать, кто мне подходит. Ты думаешь, сильный это тот, кто никому не доверяет и всегда настороже? Нет, Шон, жить в ожидании удара не значит быть сильным. Настоящая сила в умении преодолеть собственный страх ошибиться. А доверие — всегда риск. Давай! — он перевернулся на живот, взглянул на меня через плечо и ухмыльнулся, похабно чпокнув губами. — Я тебе доверяю самое дорогое — свою жопу. «А не боишься ошибиться, как ты во мне уже раз ошибся?», — тянуло спросить, но я, конечно, промолчал. Знал — он не боялся. Как бы ни было ему больно прежде, у него хватило мужества всё преодолеть и не озлобиться. Кирк, безусловно, прав: только сильные духом люди идут дальше, не сгибаясь под ударами судьбы, и могут позволить себе роскошь быть великодушными и прощать. Слабые копят обиды и лелеют своё недовольство миром, лишая себя возможности радоваться жизни. Я провёл рукой по спине, лёгкими массирующими движениями обвёл каждый позвонок пальцами, а потом проделал тот же путь губами и языком, спустившись на поясницу, чувствуя, как волоски на ней встают дыбом. Скользнул ртом в ложбинку, ладонями разводя ягодицы в стороны, чтобы облегчить доступ к «самому дорогому» Кирка. Коснулся и пощекотал языком вход, а потом проник внутрь и быстро задвигал языком, приникая губами в поцелуе и слушая заслуженный глухой стон. Никогда не делал так раньше, но не испытывал ни грамма брезгливости или отвращения, доставляя Кирку удовольствие. Только жалел, что язык у меня слишком короткий, не выйдет просунуть его глубже и достать до простаты. Но пальцами должно получиться. Хорошо, что ногти я всегда стригу под корень, не хватало только поцарапать. Отстранился и взглянул на блестящий от слюны анус, щедро облизав указательный палец, приставил кончик к центру сморщенных складок кожи и смотрел, как они меняют свой узор под давлением, как палец проникает внутрь, раздвигая стенки. Кирк прерывисто вдохнул, но не попытался ни сжать ноги, ни остановить меня. Я качнул пальцем из стороны в сторону, слегка вытащил, завороженно глядя, как чуть выворачивается кожа вслед за движением, и снова вставил глубже. Наклонился, смачивая языком и облегчая скольжение, пока палец не стал погружаться полностью. Провёл, надавливая подушечкой по передней стенке, и обрадованно улыбнулся, услышав ещё один довольный стон. То приникая ртом для добавления слюны, то выпрямляясь, чтобы взглянуть, как указательный скользит в плотном окружении мышц, я продолжал двигать пальцем, добившись учащённого дыхания и протяжных горловых звуков. — Приподнимись, Кирк, встань на колени, — он послушался меня и задрал задницу, вставая в нужную позу, не боясь отдать мне себя. Я мог бы воспользоваться разрешением и трахнуть его. От представления себе, как мой член раздвинет упругие стенки, как, ухватив за бёдра, буду рывками насаживать на себя мускулистое тело, внутри пробегала нервная предвкушающая дрожь, напоминающая щекотку под кожей. Хотелось немедленно погасить её в узком девственном проходе, отданном в полное моё распоряжение. Но ещё больше я хотел показать Кирку, что моими поступками руководит не только эгоизм, и что понял его слова о доверии. В очередной раз облизав и свой палец, и его анус, не стал отстраняться, а повёл языком ниже к мошонке, прижался губами к напряжённым яйцам, облизал и обсосал их, лаская чувствительную тонкую кожу. Подлез между ног, не переставая гладить пальцем по нужному месту, и взял член в рот сразу же на всю длину, насаживаясь до упора, как только позволяла поза. Спрятав зубы за губами, заскользил по стволу, чувствуя при каждом толчке упирающуюся в горло скользкую головку. — Шон, Шо-он, я же… я сейчас… — Кирк вздрагивал всем телом, увлажняя мне язык обильно выделяющейся терпкой смазкой. Вместо ответа я сжал губы плотнее, двигая головой и рукой в едином быстром темпе. — Шо-он! — я сам чуть не кончил, когда выкрикивая моё имя, он выплеснулся мне в рот спермой. — Я уж думал, ты меня по-настоящему выебешь, — лёжа с закрытыми глазами, Кирк блаженно улыбался, прижимая меня к своему боку. — Когда-нибудь выебу, — пообещал я, подпустив в голос суровости, и он рассмеялся. — Извращенец, — не глядя, протянул руку и растрепал мне волосы. — Только я, похоже, тоже извращенец. Я не буду против. И меня жутко заводит, что ты не такой, как прочие омеги. — А какой я? — Независимый, упрямый, невозможный: не знаешь — то ли придушить, то ли трахнуть! Но зато я знаю, что ты не спрячешься за моей спиной, если вдруг что, не сбежишь, а будешь подавать мне патроны. — Буду, — я потёрся носом о его грудь и не удержался — лизнул солоноватую кожу. — Даже, если ты объявишь войну всему миру. — Не, не всему. Преступному. — Это как? — я приподнялся и заинтересовано уставился на Кирка. — В полицейский колледж хочу перевестись, это не так сложно сделать, я узнавал. В конце концов, военная полиция или обычная — разница, конечно, есть, но суть-то одна. И, кстати, я буду в форме, тебя же не только военная прёт? — Нет, не только, — улыбаясь, я думал, что на нём мне бы понравилась и форма чирлидера. Тогда я ляпнул про фетиш сдуру, пытаясь объяснить, почему не хочу раздеваться, но, представляя Кирка в полицейской форме, как он пристегнёт меня наручниками, а потом устроит допрос с пристрастием, понял, что не так уж сильно и соврал. М-м, будет горячо… — А как твои родители отнеслись к этому решению? — спросил, пока фантазия окончательно не разыгралась. — Пока никак, я им не говорил. Вряд ли отец придёт в восторг, — Кирк нахмурился. — Он достаточно сложный человек, ну, познакомитесь, поймёшь, — заметив мои поднятые брови, добавил: — Не думаешь же ты, что я буду скрывать своего омегу и будущего мужа от родителей? — Будущего мужа? А ты не слишком спешишь? — Неа, не слишком. Не боись, под венец прямо сейчас не потащу. Тут я с тобой согласен, нехер торопиться. И ты мне подходишь, что бы ты там сам ни думал. Хоть и засранец, каких мало, но любимый. — Эм-м, я тоже… — неуверенно начал, медленно осознавая смысл сказанного: «будущий муж», «подходишь», «любимый». — Ты кого засранцем назвал?! Он только захохотал, когда я принялся пихать его кулаками в бок, перехватил мои руки и поцеловал по очереди костяшки, а потом и разжавшиеся ладони. — По остальным вопросам возражений нет? — Нет! Ты мне тоже… подходишь. Но никаких детей! — подумав, уточнил: — До тридцати точно! — потом, когда я сделаю карьеру, почему бы и не порадовать себя созданием уменьшенной копии Ханта? А воображение уже рисовало дом, лужайку, весёлого рыжего пса и Кирка, носящегося наперегонки с сыном. Я спохватился, только когда заметил, как на меня смотрит Хант. — Что? — У тебя сейчас такой мечтательный вид, ни разу раньше не видел. О чём ты думал? — О… — блин! Рассиропился, как романтичный слюнтяй. Течка, что ли, скоро? — О карьере, конечно! Ты станешь детективом, будешь ловить преступников, а я стану адвокатом и буду защищать их в суде, доказывая, что ты недостаточно собрал улик. — Стоп! — теперь он меня пихнул в плечо. — Я не понял, ты на чьей стороне патроны собрался подносить? — А, да, прости, тогда я стану прокурором, и мы будем на пару искоренять преступность. Бонни и Клайд наоборот, а, как тебе? — То есть, ты всё сделаешь, чтобы я не дожил до спокойной старости, да? — Кирк обнял меня за плечи и ткнулся губами в волосы. — Конечно! Я же твой омега, со мной тебя ждёт о-очень неспокойная старость! — Мой, только мой, целиком, полностью и со всеми потрохами, — прорычал мне в ухо страшным шёпотом и заглянул в глаза, чтобы показать, что, несмотря на шутливый тон, он говорит серьёзно и искренне. — И я — твой. Если вместе, то я согласен не только на неспокойную старость, а вообще на всё! А потом принялся меня целовать, спустился поцелуями к бьющемуся под рёбрами сердцу, прижался, будто ловя и втягивая губами биение жизни, прошептал что-то неслышное мне, но сердце внутри откликнулось быстрыми сильными ударами на его слова. Кирк поднял голову и улыбнулся — они договорились, не спрашивая мой разум, решив всё за меня. Но я не собирался больше спорить ни с сердцем, ни с моим альфой. С этого дня мы всё будем решать вместе. И цели ставить одни на двоих.