Первое впечатление

      Со следующего же дня Фрэнк начал учить меня чувствовать цвета. Я всё больше поражался его терпению и, конечно же, мастерству. И как он сохраняет спокойствие, к тому же находясь в положении? Я ведь совершенно непутевый ученик. На третий день я всё же начал понимать хоть что-то, и Фрэнки тому был очень рад, будто сам учился и это его успехи, что мне очень льстило. И помогало собраться с мыслями, дабы стараться ещё больше.       Через пару недель я уже немного чувствовал, как должно выглядеть яблоко, а как банан, достаточно неплохо передавая текстуру на своих незамысловатых натюрмортах. Но на сегодня мой учитель подготовил особое задание, он желал проверить меня.       — Нар-р-рисуешь меня, Джер-р-ри? — мы лежали в постели, обнявшись, поодаль стоял мольберт. Котик замурлыкал.       — Да, конечно, если ты так хочешь, — я встал, подошел к мольберту, остановился напротив, но потом решил присесть. Мой котик играл в то время со своим пушистым чёрным хвостом.       — Голым. Это будет пр-р-роверка твоих способностей. Хотя, если ты заканчивал школу или даже академию искусств, то р-р-рисовал обнаженных людей великое множество р-р-раз, — юноша откинул одеяло, красиво прикрывая себя им, и лег в позу, комната наполнилась приторным запахом миндального печенья, который до этого мне был не знаком, — Начинай. И будь нежен.       Начать было не так сложно, наброски никогда не вызывали у меня затруднений, но зато их вызывала покраска, тем более акварелью, совсем мне не поддающейся. Скоро Фрэнки захотел видеть, что же у меня выходит, так что холст пришлось повернуть.       — Весьма недур-р-рно, — Фрэнк улыбнулся. — Но не хватает мне немного удовлетвор-р-рения. Глаза слишком гр-р-рустные. Не хватает твоего тепла.       Я сначала не понял, да и потом тоже, ведь намёки были не для меня.       — Глупый, иди сюда, поцелуй, своим сделай, — котёнок игриво улыбался, помахивая хвостом из стороны в сторону, кончики его ушек чуть подрагивали в предвкушении. Сначала я испугался, но всё же подошел, укладываясь рядом и обнимая Фрэнки.       — Не бойся, всё так и должно быть, и избежать этого нельзя, мы предназначены друг другу, — он притронулся к моей груди, чувствуя учащённое сердцебиение под своей рукой. Я позволил ему раздеть себя, нежно поцеловав котенка, дабы успокоиться. Но после навис над ним, смотря помутнёнными от нарастающего возбуждения глазами на это тянущееся ко мне всем телом существо. Его хвост оглаживал мой позвоночник, от чего я вздрагивал, уж слишком то было щекотно.       — Надо кому-то сходить за смазкой, — он произнес это, отвернувшись, а на щеках были заметны красные пятна.       — Давай возьмём крем, потерпишь, — тюбик оказался неподалёку. Немного размазав содержимое между пальцами, я осторожно проник в него одним, а потом почти сразу двумя. Юноша совсем не сопротивлялся, будто больно ему и не было. Потому я так скоро закончил, пару раз заставив его выгнуться от прикосновений к простате. Фрэнки закинул одну ногу мне на плечо, от чего я не мог не удивиться.       — Не волнуйся, р-р-растяжка у меня хор-р-рошая, — котик был так раскрыт сейчас, что его пошлый вид в такой развратной позе невероятно возбуждал. Я толкнулся внутрь, придерживая ногу Фрэнка на своём плече, и он зашипел, выгибаясь. Ему было больно. Но я знал, он не хочет, чтобы я останавливался, пока лишь наполовину погрузившись в его естество. Он требовал большего, отказать ему было сложно, ведь так приятно было впервые ощущать эту тесноту внутри другого человека и сокращения его мышц, немного судорожные, но всё же чудесные. Фрэнк был слишком упрям и ненасытен, боль доставляла ему удовольствие, и, когда она уже вовсе перестала быть такой явной, он недовольно зафырчал. Но через секунду он начал шипеть и царапаться, будто дикий. Это было слишком для котенка, гимнастика в последний раз была у него ещё в школе, и все мышцы и сухожилия успели затвердеть. Котик забавно пытался остановить это, держась за ногу обоими руками.       — Не надо! Не делай так! Больно очень! Не могу больше! — как ребёнок пищал он, отворачиваясь и часто дыша.       Но Фрэнк лгал. Я чувствовал сейчас его так хорошо, что понимал, это ещё не предел. И с каждым движением внутри ещё сильнее тянул ногу к его плечу. Этот удовлетворённый стон, смешанный с внезапными вскриками, тешил моё самолюбие, как бы ужасно это не было. Когда юноша оставил надежду на то, что это прекратится, и обречённо положил руки мне на спину, я перестал двигаться. Знал, что дальше он продолжит сам. Так и произошло. Котенок весьма резко притянул меня поближе и поцеловал, сильно сжимая мои волосы в кулачках, крупно дрожа в моих руках, ведь не обнять его я сейчас не мог. В этот момент он был на пределе, он испытывал самую сильную боль и самое сильное удовольствие, от чего второе было особенно острым. Его запах бил мне в ноздри, он заполнил, казалось, всю комнату, каждый её уголок, но спрятаться совершенно не хотелось. Ещё совсем немного – и наши запахи смешались, образуя совсем иной. Я отпустил Фрэнка, отстранившись. Постельное белье, вероятнее всего, теперь безвозвратно испорчено.       Мы отправились в ванную, ведь ничего хуже не придумаешь, чем заснуть в таком виде. Фрэнк не мог идти самостоятельно, пришлось понести его на руках, шепча, какой он молодец, и как же я люблю его.       — Джи… Так хор-р-рошо. Ты и не делал совсем р-р-резко, но и не мягчил, как надо, — в тёплой воде он смог, наконец, расслабиться после того, что произошло, но движения все также причиняли боль. А я был счастлив, что появилась возможность позаботиться о нем. Шерсть слиплась, как и волосы, понадобилось большое количество шампуня, чтобы смыть с них семя и пот, запах которых был весьма необычен. Даже когда мне удалось стереть все это, он остался.       — Так будет пахнуть наш р-р-ребёночек. Мята и лимончик, — он заулыбался, увидев, как я был удивлён этим, а глаза его искрились счастьем. — Теперь это наш р-р-ребёнок. Чувствуешь, запах совсем другой. Р-р-раньше печенье миндальное было, когда мы только начали. А сейчас лимон с мятой. Правда, здорово? Он уже имеет свой собственный запах!       — Здорово. Но если он будет таким же котёнком, как и ты, то за ним нужно будет следить с особой тщательностью. Иначе его, такого вкусного, точно съедят, — он умилял меня, эти прижатые к голове ушки, немного подрагивающие, и хвостик, почти неподвижно лежащий в моих руках — так он показывал, что всецело доверяет мне, что действительно любит меня. Но я не понимал, как происходит так, что у детей внезапно изменяется запах. Любимый без слов понял, чем вызвано моё негодование.       — Ты сделал меня своим. И дитя моё тоже, потому что оно сейчас часть меня, оно подстр-р-раивается под того человека, котор-р-рого люблю я. Он так до трёх месяцев может. А сейчас ему два месяца и три недели, если верить врачу, — с очень серьёзным выражением лица говорил он. — Скор-р-ро мы сможем увидеть, есть у него ушки с хвостиком или нет.       Я лишь улыбнулся в ответ, закутал его в махровое полотенце и отнёс в зал, положив на чистый диван. Спальню нужно было привести в порядок после всего этого.       Когда я вернулся, Фрэнк уже спал, свернувшись клубочком, хвост его подрагивал во сне, как и всегда. Стоило нагнуться, чтобы взять его на руки, как он крепко зацепился за мою шею, не просыпаясь. Видимо, он боялся, что его, такой ценный груз, посмеют уронить. Но падения не произошло. Мы благополучно добрались до теперь уже чистой спальни. Было плевать, что сейчас только ранний вечер, хотелось спать, и отказывать себе в этом мы были не намерены, так что заснули, крепко обнявшись. Я чувствовал нашего малыша у него под сердцем, его запах окутывал меня, успокаивая. Это дитя уже было так дорого мне, хоть и было ещё совсем крошечным.