Nevermore

      Когда она спускалась по широкому проходу, украшенному кроваво-красным атласом и огромными розами, ей казалось, что фамильное жемчужное колье сдавило шею и мешает дышать. Она понимала, что это чувство нельзя объяснить, поскольку колье нисколько не жало, она надевала его много раз, начиная с первого бала в восемнадцать лет. Задыхаться от недостатка воздуха причин у неё не было, отчего же эта неодолимая потребность сорвать с шеи колье и швырнуть его в толпу хорошо одетых гостей?       Не ей делать подобные вещи. Это недостойно Малефисенты Блэк. Её волосы, отливающие золотисто-каштановым цветом, и аристократическое лицо вызывали в воображении ушедшие времена — времена охоты на лис, звонких чайных сервизов изумительной работы и женщин, позировавших для картин Гейнсборо. Волосы под шапочкой в стиле Джульетты обрамляли лицо, а на затылке были уложены в простую прическу. Для невесты этот стиль был несколько строг, но ей он очень шёл. В течение последнего часа на церемонию бракосочетания начали прибывать гости, представляющие собой сливки нью-йоркского высшего света. Лимузины заполонили и обсаженную деревьями, теперь покрытых снежной шапкой, подъездную дорогу, и мощенную булыжником стоянку, образовавшую крест перед огромным поместьем, фамильным имением Гришемов. Гришем-Хилл смотрелся так, словно являлся частью этого места уже несколько столетий, но ему не было ещё и двадцати лет. Несмотря на различия в поле и возрасте, гости, рассевшиеся по аккуратно расставленным рядам белых ажурных кованых стульев, всё так же украшенным ненавистным красным атласом, были похожи друг на друга. У них был вид состоятельных и консервативно настроенных людей, которые скорее привыкли отдавать приказы, чем исполнять их. Это можно было сказать обо всех, кроме одной пожилой женщины, сидевшей в заднем ряду. В отличии от всех остальных гостей, она смотрела на прекрасную невесту с неприкрытой горечью и состраданием. Когда торжественная музыка смолкла, Малефисента чуть повернула голову и наткнулась на деланные улыбки, блуждавшие на губах всех присутствующих, кроме той самой Молли, печально глядевшей на неё. Она опять вспомнила о тесном жемчужном колье. Мал заставила себя забыть о грустящей Молли и попыталась сосредоточиться на красотах заднего фона. Собрание мраморных скульптур, изваянных из мрамора в Винченце, и искрящиеся фонтаны, купленные в замке Лоир Уоллей, придавали этому сооружению старинный облик. Повсюду среди стульев, в тщательно продуманном порядке были расставлены вазы с кустами алых роз. Малефисента посмотрела на Джеймса, ожидавшего её под старинным алым навесом, установленном в самом центре на небольшом возвышении. Джеймс Рид всем своим аристократичным видом походил на мужчин со страниц журналов, рекламирующих дорогое шотландское виски. В свои сорок два года он был одним из самых влиятельных людей в банковской сфере. Несмотря на значительную разницу в возрасте, она и Джеймс считались идеальной парой. У них было очень много общего. Оба росли в состоятельных семьях: она — в Нью-Йорке, он — в Филадельфии. Оба учились в самых привилегированных частных школах, оба вращались в высших кругах. Колье затягивалось на горле всё туже. Ей послышался далекий рокот газонокосилки, и Мал не могла себе даже представить откуда здесь взялась газонокосилка среди зимы. Малефисента подошла к алтарю, и Джеймс погладил ее руку. — Ты великолепна, — прошептал он. Загорелые морщинки в углах его глаз потемнели, когда он улыбнулся. Священник откашлялся и начал службу: — Возлюбленные мои… Она понимала, что, выходя замуж за Джеймса, поступает правильно. Она всегда поступала правильно. Он зрелый и рассудительный человек и будет идеальным мужем. Но из глубины её души сочилось страдание и никак не давало покоя. Рокот газонокосилки стал громче. Свидетельница невесты приняла свадебный букет, и рука Мал осторожно скользнула к шее. Она просунула указательный палец под верхнюю часть фамильного колье Блэков и ослабила его натяжение. Джемс же внимательно слушал священника и ничего не заметил. — Я, Джеймс Кэльвин Рид, беру тебя, Малефисента Абигайль Блэк, в жены… Шум газонокосилки стал настолько громким, что на него начали обращать внимание и другие. Джеймс наморщил нос, словно уловил какой-то неприятный запах. Малефисента стояла спокойно, не глядя по сторонам, но ощущая при этом тягостную неустроенность. И вдруг она поняла, что звук издает не газонокосилка, а нечто совершенно иное. Она задержала дыхание, в лице не было ни кровинки. К ней приблизился священник, но Мал никак не могла сосредоточиться. Рокот становился всё громче, на мгновение затих и взорвался с новой силой, сопровождаемый звуком треснувшего дерева. Джеймс повернулся на шум, а священник прекратил свою речь. Малефисента почувствовала, как на груди увлажнилась кожа. А потом всё это и случилось. Умиротворенную атмосферу изысканного зала Гришемов потряс громкий вульгарный рев здоровенного черного мотоцикла марки «Харлей-Дэвидсон», появившегося на виду у всех. Мотоцикл, опрокинув статую Андромеды, остановился у прохода. Водитель «харлея» издал первобытный, дикий вопль, который перекрыл шум двигателя: — Малефисента! Она повернулась, издав сдавленный возглас; на шее начала пульсировать вена. Джеймс, словно пытаясь защитить, положил свою руку ей на запястье. Мотоцикл резко остановился в дальнем конце прохода между рядами, где совсем недавно ступали ее ноги. Переднее колесо подмяло алую ткань дорожки. «Нет, — думала она. — Этого не может быть! Это какой-то кошмар. Просто ещё один кошмар». — Малефисента! На нём был черный кожаный пиджак и синие джинсы, натягивавшиеся на бедрах, когда он садился на мотоцикл. Темные живые глаза и высокие плоские скулы делали его похожим на команчи, хотя в действительности он был средиземноморского происхождения, не коренной американец: оливкового цвета кожа, тонкий, почти жестокий контур губ. Зимний ветер, прорвавшийся теперь и в зал, подхватил его длинные, до плеч, смольные волосы и разметал по лицу. Он был как флаг — большой и свободный. — В чем дело, Мал? Ты забыла прислать мне приглашение? — Он перекричал рев двигателя, и его завораживающие глаза вонзились в неё, пробив кожу. Среди гостей прокатился ропот, в котором смешались и гнев, и удивление, и восхищение возможностью оказаться свидетелями потрясающего скандала. Неужели этот человек — бывший помощник Малефисенты? Никто этого даже представить не мог! Тем временем Малефисента едва слышала, что ее свидетельница бормочет «Боже мой. Боже мой, Боже мой», повторяя это как мантры. Она вдруг осознала, что вцепилась в руку Джеймса, как в спасательный трос. Женщина пыталась заговорить, но не нашла нужных слов и потянула за колье, пытаясь снять его с шеи. — Не делай этого, Мал! — сказал мотоциклист. Она ощутила такую тоску, что не могла даже думать о стыде, который испытывала перед гостями, и унизительности случившегося. «Держись, — сказала она себе. — Что бы ни случилось, держись!» Мужчина на мотоцикле протянул ей руку: — Иди ко мне! — Позовите полицию! — раздался позади голос Джеймса. Мужчина на «харлее» по-прежнему протягивал ей руку. — Давай, любимая, забирайся ко мне на заднее сиденье! Фамильное колье Блэков подалось под пальцами Малефисенты, и наследственный жемчуг посыпался на белую с всё теми же отвратительными алыми вставками ткань её подвенечного наряда, в конце своего пути с тихим звоном ударяясь о белый мрамор. «И это — день моей свадьбы!» — подумала она. И вообще, как в день её бракосочетания могло случиться столь пошлое и неприличное происшествие? Да её бабушка была бы просто-напросто убита горем! Его рука в жесте, выражавшем презрение, рассекла воздух, указывая на собравшихся в парке гостей. — Так ты собираешься всю оставшуюся жизнь давать приемы с коктейлями или поедешь со мной и подымешь на ноги весь мир? Она отстранилась от Джеймса и прижала к ушам ладони — какой неловкий, шокирующий жест для знающей, как подобает себя вести, Малефисенты Блэк! С её губ сорвались слова: — Убирайся! Слышать тебя не желаю. Не хочу тебя слышать! — а потом она пошла от алтаря, стараясь отойти подальше от всех присутствующих. — Пойдём со мной, милая, — сказал он вполголоса. — Оставь всё это и пойдем со мной. — Глаза его гипнотизировали и призывали. — Забирайся на мотоцикл, милая. Забирайся и поедем! — Нет. — Голос её прозвучал сдавленно и приглушенно. — Нет, я не поеду. Он был хулиган и бунтарь, долго скрывавшийся под костюмом примерного клерка. Она всю свою жизнь держала себя в руках. Она всё делала как надо, соблюдала все правила, не отступая ни на единый шаг. Как такое могло случиться? Как получилось, что её жизнь так быстро вышла из-под контроля? За ней стоял Джеймс Рид, с ним она как за каменной стеной — он постоянен, он её близнец — человек, который неподвластен демонам. А перед ней сидел на «харлее» по-уличному броский, симпатичный, энергичный, беззастенчивый малый. Малефисента резко развернулась от обоих и увидела лицо всё той же старушки Молли. Теперь она улыбалась. И как никогда точно Мал прочла в её нежных, старческих глазах напутствие, которого ей так не хватало: «Следуй своему сердцу!». В её распоряжении осталось лишь мгновение, лишь бесконечно малый отрезок времени, чтобы действовать, прежде чем ситуацией начнет управлять Джеймс, или ещё кто-то из этих лицемеров. Слева от неё стоял Джеймс, обещая безопасность и комфорт. Справа, обещая любовь, стоял мессия на мотоцикле. И Малефисента Блэк, единственная наследница могущественной империи своего отца, его вечная гордость, выбрала свою судьбу. Присев на корточки, она шепнула обескураженной Авроре: — Слушай Джил и никуда от неё не уходи. Я очень скоро вернусь за тобой, любимая моя. Преодолев секундное замешательство и сполна поняв смысл маминых слов, девочка широко улыбнулась и отошла к стоящей неподалеку няне. Джил так же радостно подмигнула хозяйке и приобняла малышку за плечи. — Я тебя ненавижу! — обернувшись, сказала Мал Риду и со всей силы ударила по его драгоценному лицу. В следующий миг она уже неслась по проходу между остолбеневшими лицемерами к тому, кого по-настоящему любила. — Свободна!!! — громкий крик пронзил зимний воздух и девушка на харлее обхватила Диаваля обоими руками, крепко прижавшись к сильному мужскому телу. Из груди мужчины вырвался хрипловатый смех, а рука ещё сильнее сжала сцепление. Ветер холодил лицо, губы скоро обветрились и по коже пробегал холодок, но Малефисента отнюдь не чувствовала холода. Проснувшаяся в ней жизнь согревала её и могла бы, казалось, растопить все льды далекой Арктики. Мотоцикл несся всё дальше, даря долгожданную свободу и вскоре окрестности стали отдаленно знакомыми, а ещё через несколько минут езды Малефисента наконец поняла, куда Диаваль привез её. Ржавая дверь отворилась и парень снял возлюбленную с мотоцикла и смеясь, занёс внутрь старого амбара. Остановившись и соприкоснувшись лбами, они просто молчали, наслаждаясь долгожданным покоем. И когда рука Диаваля поднялась выше, нежно отодвигая растрепавшиеся волосы и приподнимая подбородок, чтобы коснутся губ поцелуем, она не оттолкнула и не отстранилась. Она ответила, вложив всё то, что так долго не давало ей покоя. Вложив нерастраченную любовь, чувство вины, облегчение и долгожданный покой. Руки путались в его волосах и вскоре ненавистное свадебное платье валялось на полу, как ненужная тряпка. Он опрокинул её на старое сиденье автомобиля и растянулся поверх неё, захватив полные пригоршни её волос. Она выгнула спину и проникла своим языком ему в рот. Его руки пустились в бесконечное странствие по её телу, отыскивая в нём всё новые и новые тайны. И когда ни один был уже не в силах продолжать жестокую любовную игру, она раздвинула ноги, и он упокоился между ними. Когда он изготовился войти в неё, она подняла на него нежный взгляд: — Ведь это навсегда, Диаваль? Всю его игривость и смех как рукой сняло. Он посмотрел на её опухший от поцелуев рот, и его молодое лицо просияло от нежности. — Всё это — до конца миров! Нет, они не были детьми. Каждому из них довелось много пережить, и поэтому они понимали драгоценность дара своего соединения. Он обладал ею с уверенностью человека, который может добиться счастья только со смелой духом женщиной. Она приняла его без страха, исполненная дикой радости души, нашедшей свою половину. И тела их слились так, словно и были созданы в день творения именно друг для друга. И когда в самом конце раздались их крики, каждый всё ещё смотрел другому в глаза.