чернилами.

Будь у Ходжуна возможность, то он написал бы на лбу Чжухёна огромное “мудак” особо въедливыми чернилами, которые невозможно будет смыть или стереть в будущем. И цветочек бы в конце пририсовал - он всё же не настолько жесток. - А что тебя больше смущает, что он спал с твоим братом, или то, что он не сказал тебе о том? - Санбэ хрустит соломинкой во рту и с детским любопытством в глазах лупится на раздражённого Ходжуна, успевая ещё и уворачиваться от рук сидящего рядом Джоты, который уже не в первый раз порывается прикрыть рот болтливому парню, делающему и без того плачевную ситуацию для Ходжуна ещё более плачевной. - И почему ты злишься именно на Чжухёна, а не на брата? Может, последний его соблазнил, или принудил? Слушай, он у тебя случаем не любит бдсм? Ремни в доме не находил? - у Санбэ сто и одна идея развития событий, а Ходжун уже сожалеет, что вообще поделился с ними своей проблемой. Желание написать “мудак” на чужом лбу удваивается: хорошо, что одна из жертв сидит рядом и как маленький ребёнок пытается сгрызть пластиковую соломинку зубами. Но плохо, что рядом сидит Джота, и Ходжуну вряд ли дадут прикоснуться к “маленькому божеству”. - С каких пор ты его защищаешь? Всегда недолюбливал же! - Да я и сейчас его не жалую особо, - пожимает плечами Санбэ и лезет обниматься к сидящему рядом Джоте - соскучился за то мгновение, пока боролся с соломинкой, - но по крайней мере он не спиздил из твоей квартиры плазму, дорогие украшение и не обчистил сейф, как твой прошлый, например. Так что секс с братом - это меньшее из зол. Тем более, что это было черти когда. Вы даже знакомы не были! Ходжун поджимает губы, презрительно поглядываю на пару голубков, которым вообще кажется до фонаря его личные проблемы: и если Джота ещё и пытается выглядеть заинтересованным хоть на короткие мгновения (когда его не отвлекают шаловливые ладошки на коленках), то Санбэ вообще плевал на все эти дела с изменой с высокой колокольни. - И знаешь, - лицо Санбэ внезапно становится крайне задумчивым и хмурым, - я бы вот вообще боялся на твоём месте, что вся эта хуйня дойдёт до вашего отца, и тогда Чжухёна живым уже не увидит никто. Ходжун фыркает, что, мол, так и надо этому мудаку, и вливает в себе ещё несколько стопочек с соджу. Домой они расходятся ближе к ночи, и как бы Санбэ не уговаривал продолжить веселье на квартире, Ходжун всё же отказывается, предпочитая вернуться домой и отзвониться отцу: всё же в словах лучшего друга была толика смысла, и лучше подстраховаться, чем идти через месяц на опознание расчленённого тела. Впрочем, до родителя дозвониться не получается, но его секретарь клятвенно уверяет, что да, тот занят сейчас важными делами, но это точно не убийство. По крайней мере в планах такой записи не было. Не то чтобы Ходжуна это успокаивает, но вздыхает он спокойно, и, игнорируя сотню пропущенных вызовов от брата, идёт спать. Голова слишком болит, чтобы ещё слушать мольбы о прощении. Разберётся с этим потом. Как-нибудь. Годика через два. Несмотря на усталость и ломоту во всем теле, заснуть не получается от слова “совсем, и Ходжун, зарывшись лицом в подушку, громко кричит “чертова мудачина” и ещё мысленно добавляет несколько лестных слов вдогонку. Слишком привык засыпать, подмяв под себя тощее тело Чжухёна, и объятия с простой подушкой вообще не канают: холодная, очень мягкая, и не сопит умиротворённо, точнее вообще не сопит и звуков не издаёт. Бездушная подушка летит на пол, а Ходжун тянется пальцами до телефона, подсвечивая экран - сообщение от Санбэ, с десяток звонков от брата и ноль от Чжухёна. Ну точно. Эта тварь даже извиниться перед ним не желает, чем бесит Ходжуна настолько, что тот усаживается в кровати и набирает вызов, который тут же сбрасывает, психует, отбрасывает телефон куда-то в ноги, и, подняв подушку обратно, вжимается в неё всем телом и закрывает глаза. Не для этого его растили по всем законам мафии, чтобы он вёл себя как истеричная девчонка, которой впервые изменил парень. За размышлениями о кланах и мелодраме, посмотренной на предыдущей неделе Ходжун и засыпает, клятвенно себе пообещав, что если этот мудак так и не позвонит ему, то он сам его найдёт и убьёт. А потом воскресит и снова убьёт. И потом напишет "мудак" на лбу. Впрочем, воплотить свой план в жизнь у него не получается, так как Чжухён появляется в его квартире на следующий день, разбудив хозяина противной трелью дверного звонка. - Твой отец сумасшедший! - выпаливает Чжухён сразу же, как только открывается дверь, являя заспанного Ходжуна. И ему очень хочется сказать “ебанутый”, ибо это слово подошло больше, но теперь зная, кем является родитель Ходжуна, Чжухён держит язык за зубами, боясь, что их где-то могут подслушивать, а ещё одной подобной ночки, как сегодня, он точно не переживёт. Ходжун даже просыпается от такого заявления, правда, ему не дают и слова вставить: Чжухёна распирает настолько, что он выговаривается, кажется, за весь их недолгий период отношений. В том числе задевая и тот момент с братом (Ходжун тут же ощетинивается), неловко просит прощения и зачем-то начинает раздеваться. - Почему ты мне не говорил, что твой отец - в верхушке клана?! - дергает вниз замок на толстовке, которую затем откидывает куда-то в сторону. - Почему я ввязался в это дерьмо, а теперь, - он разворачивается спиной к медленно охреневающему Ходжуну и стаскивает с себя футболку, обнажая смуглую спину, - а теперь расплачиваюсь за это таким способом? Да я жалею, что когда-то переспал с твоим братом, но вот это! Это перебор! Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Чжухён резко разворачивается, упирая руки в бока и крайне возмущённо поглядывая на Ходжуна, у которого выпадает подушка из рук ( да он потащил её с собой, не захотев расставаться с мягким чудом), а вслед за подушкой стремится упасть и челюсть, и глаза и сам Ходжун. - Это.. что? - мямлит он, тыкая пальцем в - на минуточку! - своё же имя, которое красивым завитушным шрифтом было выведено на ключицах Чжухёна, а между фамилией и именем значился герб их семейного клана. - У отца своего спроси, который отловил меня у твоих дверей, когда я шел извиняться, затащил в какой-то подвал, вынес мне мозг и заставил поклясться в вечной любви к тебе вот этим! - злость буквально распирала Чжухёна, у которого всё ещё адски саднила кожа и было повреждено так же моральное душевное состояние. - Ко мне? -медленно переспрашивает Ходжун, зачарованно разглядывая черные буквы и даже тянется к ним пальцами, как кот, тянущейся за подвешенной на ниточке игрушкой. - Нет, блять, к брату твоему! Правда имя его забыл, пришлось твоё набивать, - всплескивает руками Чжухён, и шлёпает Ходжуна по запястью, - рано ещё. Дай зажить.... И вообще. Теперь ты мне должен такое же тату. И только посмей набить чьё-то другое имя кроме моего на своё тело! Ходжун соглашается на всё сразу, тихо посмеиваясь и притягивая разозлённого парня к себе, чтобы прикоснуться губами к смуглой коже, чуть выше набитой татуировки. Чжухён шипит, но терпит и не возникает больше, хотя бы потому, что действительно заслужил немного физической боли от Ходжуна. Желание написать “мудак” на лбу изменщика, к слову, никуда не пропадает, и когда тем же вечером Чжухён засыпает на его коленях, Ходжун, прикусив кончик языка, старательно выводит каждую буковку черным маркером, и, когда заканчивает, то чувствует себя полностью отомщённым. Утром, конечно, Чжухён устраивает ему выволочку с “да это у вас наследственое что ли!?” и долго оттирает лоб мочалкой, а Ходжун щурится так по-кошачьи мягко и слишком довольно: одна вторая желания выполнена, осталось отловить Санбэ.