Драбблы по BTS

      Пьяный Юнги - это пиздец в чистом, первозданном виде, ибо каждый раз, как Шуга напивается, остановить его могут разве что силы всевышние.       И плевать, что кого-то в своём приступе неконтролируемой ярости он может задеть: в этот момент, когда предательское время, кажется, останавливается, для него существует лишь он и все его падения, подкинутые, словно служанкой дурной, памятью. Осмеянные песни. Проигранные баттлы. Разочарование родителей и презрение окружающих. Безысходность кроет лавиной, погребая под собой голос разума, всякий раз пытающийся напомнить, что эй, не всё так хреново, чувак. Глухой обидой закладывает уши, и всё, чего хочется - выйти в окно или лечь под поезд.       Но нет, в крови алкоголь смешивается с адреналином, заставляя громить чужую, вообще-то, квартиру, кричать и даже позволить слезам прожигать влажные дорожки на щеках.       И игнорировать голос Чонгука, тщетно пытающегося воззвать к опустившему руки голосу разума хёна. - Хён, прекрати! Что ты творишь-то? - Чонгуку кажется, ещё чуть-чуть - и он сорвёт голос, стремясь перекричать ревущую в другой комнате музыку и докричаться наконец до оглохшего Шуги. - Катись к хуям, мелкий! - в Гука летит стакан с чем-то высокоградусным, за ним следом - вся "выставка", сделанная заботливой рукой Джина. Мелкий успевает увернуться и тут же кидается на хёна, остановить, образумить, привести, наконец, в чувство. В носу уже предательски щиплет, но Чонгук только крепче сжимает безвольное, почти не сопротивляющееся тело в объятьях, заходящееся почти истерическим смехом. На плечо падает пару капель, и мелкий почти уверен, что накрыло хёна бесповоротно и совсем, но в следующий момент его отталкивают, даже швыряют в противоположную стену, и затылок отзывается глухой болью. - Катись к хуям, слышишь? Катись. К хуям! - язык заплетается, но кричать от этого Юнги не перестаёт. - Катитесь к хуям вы все! Ебаное общество, ебаные тупые люди! Горите в аду, сраные ублюдки!       От такого обилия мата уши, кажется, в трубочку свернутся, но Юнги повторяет одну и ту же тираду каждый раз, и Чонгук уже привык. Только это всё равно не даёт хёну права их всех проклинать, каким бы он там "униженным и попранным" ни был.       И Гук звереет. Медленно, верно, сжимая кулаки и стискивает зубы. И, дойдя до точки кипения, бьёт Юнги в челюсть. Бьёт, не стесняясь, не вспоминая, что тот хён ему, в конце концов, и субординация имела место быть, но какая нахер разница, когда этот самых хён косвенно, но проклинает тебя?       И Чонгуку всё равно, что Юнги хоть и слабее, но сдачи дать может, он просто бьёт, ловит за полы куртки охреневшего хёна и бьёт еще раз, со всей скопившейся злостью и дурью, снова ловит, сплющивает в руке лицо и рычит: - К хуям, да? Да ты загнёшься без нас сразу же, Рэмбо комнатный!       Шуга, кажется, немного приходит в себя, смотрит отупело-охреневшим взглядом куда-то в шею мелкому и шевелит разбитыми в кровь губами. Но что-то вновь просыпается в измученном мозге, и, собрав последние силы, Юнги отталкивает Чонгука, и тот больно бьётся ребрами о так некстати стоящий рядом диван. В глазах на секунду темнеет, но тут же темнота пропадает. Как раз в тот момент, когда хён, сойдя с ума окончательно, кидает стул в висящее на стене ни в чём не виноватое зеркало.       Звон осколков оседает на внутренностях противно глухо, музыка за стеной на секунду затихает и тут же включается вновь. Юнги дышит загнанным зверем, в глазах - озерца боли и отчаяния пополам, а дрожащие руки роняют схваченную следом вазу. И сразу как-то накрывает осознанием того, _что_ он натворил.       Сделав два шага в сторону сжавшегося на полу Чонгука, Юнги падает в изнеможении на колени. Осколки впиваются в кожу острыми иглами, но внутри слишком пусто и больно морально, чтобы акцентировать внимание на боли физической. Юнги падает, падает и оседает на пол тряпичной куклой, хватаясь за рубашку Гука, как утопающий за спасательный круг. Из глаз не переставая текут слёзы, и руки мелко подрагивают, но Шуга наскребает в закоулках тела немного сил, чтобы выдавить полузадушенное: - Прости.       На большее его не хватает, не хватает его и на продолжение разговора. Но Чонгук не Хосок, Чонгук понятливый. Поэтому он только обнимает хёна крепче, подставляя уже повлажневшее плечо и делая в голове зарубку на будущее: ввести для Шуги персональный сухой закон.