Драбблы по BTS

      По большому счёту, Хосоку полагалось бы захлопнуть дверь. Или вовсе к ней не подходить.       Или заорать, заорать матом, пусть у соседей уши в трубочку свернутся от таких конструкций. Но выпустить на волю всё то, что копил долгих пять с половиной месяцев со дня разрыва.       Ибо за дверью, тяжело опираясь на стену, стоял пьяный Сокджин.       Сокджин смотрит на него подёрнутым дымкой взглядом, и в глазах у него - гребучий омут, с чертями, выпивкой и болью пополам. Хосок душит в себе порыв кинуться ему на шею и измазывать соплями плечо, и шептать, шептать, шептать что-то сопливо-ванильное, в духе паршивых дорам, вроде "не уходи, пожалуйста, не уходи, не уходи, не уходи", заевшей пластинкой гоняя по кругу одну и ту же фразу. Но секундный порыв с остервением запинывается куда-то поглубже в душу, и в голове автоматически ставится галочка против пункта о самобичевании. Джин скользит по нему липким пожирающим взглядом, цепляется взглядом за каждую черту, открывает рот, дабы что-то сказать, но только беззвучно шлёпает губами, не выдавливая из себя ни звука.       Время, кажется, тянется жвачкой, противно-розовой и не менее противно-сладкой, провисает, складывается в петлю бесконечности, и Хосок готов уже закрыть дверь или, на худой конец, бросить что-то вроде: "чего приперся? Тебе тут не рады", но Сокджин наконец собирается с мыслями, скользит ладонью по щеке и мямлит заплетающимся языком: - Я скучал.

***

      Секс с ним всегда похож на пытку, и даже не потому, что Сокджин умудряется одной прелюдией заставлять Хосока кончать раз за разом, и хваленая выдержка и сила воли последнего катятся к херам как только, так сразу. В каждом резком и грубом движении руки на члене, в каждом рваном выдохе и грубом толчке столько ярости и безнадёги, столько отчаяния, что поневоле уступаешь перед таким напором, сдаваясь сильным рукам с кривыми пальцами, сдаваясь обжигающему шепоту на ухо, пьяно-жгучему и дурманящему ничем не хуже стакана крепкого натощак. У Хосока по щекам - солёные дорожки слёз и прохладный кончик языка Сокджина, в голове - каша мыслей, догадок и фактов, а перед глазами - молящие о... пощаде ли? Но молящие глаза, тёмные, затянутые пьяной поволокой, но оттого не менее просящие. И всё, что остаётся - лишь сдаться, запнуть подальше обиду и горечь, выгибаться навстречу ласкам и шептать сбивчивое "не уходи" заевшей пластиной.       Сдаться ночью, чтобы утром обнаружить себя поперек кровати, холодной и какой-то совсем пустой. Такой же пустой, как голова спросонья, и, кажется, его просто в очередной раз поимели и бросили, растоптав, уничтожив всё то оставшееся хрупкое, порванное, разбитое, клеенное-переклеенное, с педантичной заботливостью собранное в хрен знает какой раз, что хранилось с надеждой на подобный "авось".       Но с кухни тянет родным, привычным запахом кофе, и, кажется, узелки на невидимых нитях завязаны слишком крепко, чтобы так просто их разорвать.