Ледяное сердце

С одной стороны коридора тянулась обычная стена с широкими светлыми дверями в палаты. С противоположной располагалась другая, прозрачная пластиковая, и эта часть этажа разделялась на боксы. Рэйрра остановилась посредине этажа, любопытно озираясь. Дежурная медсестра проинструктировала ее на удивление быстро. – Терапия, – махнула она рукой влево, затем указала поочередно, – реанимация, операционное, реабилитационное. Начни с терапевтических палат. Медсестра быстро ушла – поступил новый пациент в тяжелом состоянии. У дальнего стеклянного бокса началась суета. То, что увидела Рэйрра на гравикаталке, действительно требовало крепких нервов. Руки, шея и голова человека были покрыты аэрозольной ксенокожей, сквозь которую тем не менее кое-где выступала кровь. Пациент при этом вполне осмысленно смотрел вокруг себя широко открытыми глазами сквозь щель в перевязочном материале. Рэйрра, решив, что нечего глазеть и мешать персоналу, шагнула к крайней двери. С уборкой палат эрэянка справилась легко и быстро, снова вышла в коридор и получила задание этим самым коридором и заняться. Пару раз глубоко вдохнув, Рэйрра решилась. Действительно, если не вникать и не присматриваться, то и не заметишь, что здесь находятся тяжело травмированные люди. На всем этаже удивительно тихо и чисто, воздух свежий и лишь слегка отдает запахом лекарств. Пожалуй, даже слишком свежий. Наверное, озонаторы здесь работали в усиленном режиме. Пройдя до середины коридора, Рэйрра, которую все-таки одолело любопытство, шагнула в проход между двумя боксами, а потом и в сам бокс. Отсек оказался небольшим по площади. Посредине этого пространства стоял некий прямоугольный параллелепипед без верхней грани, прозрачный в верхней части и матовый в нижней. Внутри находился человек – плавал в тяжелой, глянцево поблескивающей жидкости, наполненной мелкими пузырьками. Жидкость непрерывно циркулировала, очень тихо, еле слышно журча, будто непрерывно кипела. Голову и шею человека поддерживала фиксирующая подушка. К телу тянулись гибкие шланги капельниц и катетеров. Чуть ниже головы на внешней поверхности пластика находилась панель – табло с информацией и сенсоры управления. На первый взгляд пациент выглядел вполне нормально. Пока не дернул слегка рукой, повернув к Рэйрре, стоящей за стеклом, тыльную сторону кисти и предплечья. Одного секундного взгляда на опаленную кожу было достаточно для того, чтобы в панике отвести взгляд. Особенно поразили девушку мелкие белые гранулы, облепившие обширную рану. Кажется, они даже двигались. Мелко и противно. Взгляд метнулся левее и упал на лицо человека. На полуоткрытые глаза, которые среагировали на движение. Пациент слегка повернул голову вправо и посмотрел прямо ей в лицо. Тут же Рэйрру словно обдало горячей душной волной. Сердце стукнуло о ребра слишком сильно, так что этот стук отразился откуда-то со стороны позвоночника. Рэйрра выбежала из бокса и столкнулась в коридоре с дежурной медсестрой. – Ну и куда ты полезла, дура? – сказала та совершенно беззлобно. – Что, не понравилось? Некрасивое зрелище? Рэйрре стало стыдно, и она поспешила взять себя в руки. – Нет, я просто посмотрела это устройство… Мне показалось, что с тем больным что-то не так. Не так, как с остальными. Медсестра вздохнула: – Да всё с ним не так. Ожоговая болезнь, токсемия… А почему ты так подумала? – Ну… Я когда шла мимо этой стены… – Рэйрра замялась, понимая, что не сможет объяснить все как следует, не влезая в малопонятные и не нужные человеку подробности. – А что это за белые штуки? – решила она сменить тему. – Это что, паразиты? – Ну что ты, – рассмеялась медсестра. – Это лечебные наногранулы. Мы зовем их санитарчиками. Они как улитки в аквариуме. Очищают, дезинфицируют. Равномерно избавляют рану от нагноений и некроза. Готовят к пересадке кожи. Потом отработанные гранулы оседают на дне и вымываются с придонным слоем жидкости. А мы запускаем новых. Это ему необходимо. Эх, да и не только это. Кислород, глюкоза, коллоиды, антибиотики... Он из тяжелых – более сорока процентов, из них около пятнадцати вторая степень, остальное – третья, Б, частично А. А ты что, на медика учишься? Вроде бы у вас совсем другая медицина? – Да, другая, – кивнула Рэйрра. – Ну, я продолжу? – Иди. Домоешь коридор – убери в кабинете заведующего, – медсестра указала в дальний от входа конец коридора. – Вон та последняя дверь. Дверь была двустворчатая, одна половинка открыта, на другой красовалась золоченая табличка. – Я уберу. Но как же с заведующим? Мне его попросить выйти? – Его там нет, – сказала медсестра. – Вышел, сказал – будет через час. – Но там кто-то есть! – Да нет там никого! Давай уже, работай, хватит болтать. Рэйрра послушно взялась за ручку уборочного комплекса, прокатила его несколько шагов, толкая впереди себя, и оглянулась. В кабинете кто-то был. Человек. Мужчина, довольно молодой. Рэйрра его совершенно отчетливо слышала. Она уже привыкла, что люди по сравнению с эрэйцами плохо различают звуки и запахи, невнимательны и просто не желают внимательными быть. Но не будешь же объяснять это каждому. Для самой Рэйрры не было секретом ни количество людей в палатах за закрытыми дверьми, ни их пол и возраст. Ни полет случайной мошки под потолком, ни журчание воды в трубе, замурованной в стену, ни работа ультразвукового прибора в процедурном кабинете. Для любого эрэйца вся вселенная была одним слаженно звучащим оркестром, одним многоголосым организмом, причем в намного более широком, чем у людей, диапазоне. И любое изменение звуковой волны на расстоянии до двадцати-тридцати человеческих метров улавливалось ими с легкостью, с которой мы дышим, ходим, думаем – врожденной и почитаемой за само собой разумеющуюся. И когда глаза Рэйрры встретились с глазами странного пациента, она почти физически почувствовала то, что окутывало его с ног до головы – боль. Пока что не смертельная, но сильная, очень сильная, постоянная, изматывающая, отнимающая все соки у организма, который уже устал бороться и был готов вот-вот сдаться тяжелой болезни. Пройдя еще раз вдоль стеклянной стены туда-сюда, Рэйрра убедилась, что остальные пациенты чувствовали себя гораздо лучше, невзирая на то, что были среди них и такие же тяжелые. Ладно, с заведующим отделением можно было разобраться позже, сейчас Рэйрру волновал этот случайно замеченный пациент. В дверях отделения показалась женщина, везущая впереди себя столик на колесах. В ней Рэйрра сразу же узнала их подругу по несчастью – Елизавету, отправленную Селестой на кухню. – Ну, как тебе здесь? – спросила Елизавета, остановившись рядом. – Не хочешь завтра на кухню ко мне попроситься? Я тут всех знаю, в курсе всех дел… Эх, не первый раз отбываю… Что, жалко стало красавчика? – сменила тему нарушительница закона, когда инопланетянка ничего на это не ответила. – Его тут все жалеют, да что поделаешь… На прошлой неделе поступил, я тогда как раз в очередную историю влипла… Хочешь, расскажу? – Историю? Да нет, не надо. Это ваше личное дело. – Меня можно на ты. И Лизком называть, меня тут все так зовут. Я вот полдник привезла в буфет. Выздоравливающие сами есть ходят, а неходячим по палатам разношу. Хочешь, и тебе порцию заныкаю? – Нет, спасибо. А все-таки что с этим человеком случилось? – Да это вояка здешний, с базы космодесантников. Влип парень по-глупому. На складе они получали продукты для своей части. И случись же в соседнем корпусе пожар. А корпус-то не какой-нибудь, а шоаррский. Ты когда-нибудь была на шоаррском складе? – Нет. А что? – Как что? Кишит их там, этих мелких ксеносов, просто немеряно! – Елизавета увлеклась рассказом, начала размахивать руками, тем не менее опасаясь повышать голос – и больных беспокоить нехорошо, и медсестры заметят, погонят на рабочее место. А пообщаться очень хотелось, говорливая подневольная санитарка действительно приходила в госпиталь как к себе домой и была в курсе всех здешних событий. И как же не поделиться этим бесценным знанием с благодарным слушателем? – А у них как заведено? – продолжала она. – Где торгуют, там же и спят, и едят, и живут. Поставят себе нары трехъярусные, чайник да плитку – что им еще надо? А товар у них лежит не пойми как, одежда вперемешку с хозтоварами, еда с собачьим кормом, в общем, хаос первозданный! Представляешь, что у них там с электросетью творится – вместо склада целая гостиница! Так нет – приперся какой-то перец и говорит: «Ты, мелочь ушастая, мне обещал эксклюзивную модель газонокосилки показать». Тот и показал – тык в розетку! А машинка-то бракованная оказалась. Фыркнула пару раз, дымом плюнула – и заискрила. И тут пошло-поехало. Замыкание, дым, огонь, а рядом на этаже пиротехника в бумажных пакетах лежит. А чуть подальше – бытовая химия и прочая фигня, которую они доверчивым покупателям за половину нормальной цены толкают. Короче, полыхнул склад, как мангал на пикнике, если его шоаррской жидкостью для розжига облить. Пока спасатели приехали, военные уже начали шоаррцам помогать и самим оттуда выбраться, и товар какой-никакой спасти. И тут как назло, какого-то мелкого балкой придавило. Человеку-то эту деревяшку с себя спихнуть – раз плюнуть, ну а у пятиглазых силенок-то меньше. Вот этот герой и замешкался, пока торговца вытаскивал. И тут ка-ак рвануло! Не иначе какая канистра с ихней химией рядом взорвалась. А эти только-только из дверей выбежали. Парень мелкого успел ногой подальше отфутболить, а самого накрыло! Да еще каким-то обломком по башке приложило, так, что не встать. Вот, теперь вся спина и весь сзади… Вот оно как вышло, – с сожалением закончила Елизавета. – Ну ладно, а что же с ним не так, как с остальными? – не поняла Рэйрра. – И откуда вы все это знаете? – Как откуда? Его сюда товарищи с базы привезли. Говорят, сопроводили санитарный флайер до самого порога, да тут еще в приемном шумели и всех поторапливали. Да и шоаррец тот самый крутился, всем рассказывал, как его этот герой спас. Еще от сестер я много чего знаю. У этих на военной базе в прошлом месяце компьютерный сбой случился. И нескольким служивым вовремя медстраховку не переоформили. Вот же влип, бедняга! Теперь ему еще четыре дня на социальной норме сидеть. А там и препараты хуже, и доза меньше. Друзья его скинулись, купили кое-что, да оно уже кончается. Вот сейчас ему обезболивающего только половинную дозу дают. А сколько еще всякого надо! Эх, мучается, бедный… – Я поняла, спасибо, – сказала Рэйрра и отошла от навязчивой собеседницы, волоча за собой сучонка. – А вы, наверное, идите, а то хватятся. – Ох, права ты, подруга, – всплеснула руками Елизавета, – заболталась я с тобой. – А за что вы тут отбываете? – поинтересовалась Рэйрра, подумав, что невежливо так обрывать разговор, надо и к личности собеседника внимание проявить. – За дебош и антиобщественное поведение, – вздохнула та. – А еще… Тебе рано еще про такое. Иди давай, тоже не отлынивай. Рэйрра убедилась, что Елизавета укатила свой столик за угол, в дальний коридор, что вокруг никого нет, ее никто не видит, движение в помещении минимальное. И вошла в тот самый бокс. Пять минут, сказала она себе. Всего пять минут. У меня получится, я постараюсь,успею. Она прикрыла глаза, сосредоточилась и медленно, нараспев начала произносить длинные, тягучие слова, не понятные ни одному человеку. Услышать того, кто рядом. Настроиться на него. Зазвучать вместе с ним. И медленно, не спеша, выправить его волну, утянуть ее вслед за своей, здоровой и сильной – вот что она может сделать. Сторонний слушатель мог бы подумать, что инопланетянка читает стихи на своем загадочном языке, богатом гласными звуками и скупым на согласные, которые она тоже умудрялась произносить нараспев. Это были не совсем стихи. Строго определенный набор звуков, который давно выработан долгими веками, опытом и трудом многих поколений эрэйцев. Это было для них в порядке вещей – звучать в резонансе с окружающим миром. Кому-то это удавалось меньше, кому-то больше. А кто-то был просто создан для этого – звучать на радость другим. Рэйрра была из последних. Когда-то она пыталась объяснить это своим человеческим подругам и прибегла к простой и понятной аналогии. Все люди поют. Но кому-то с рождения медведь наступил на ухо, и они могут в лучшем случае фальшиво воспроизвести простенькую мелодию из трех нот. Кто-то мурлычет в дỳше и напевает песенки про любовь в компании друзей, под бокал хорошего вина. И неплохо напевает. Но на большую аудиторию ему никогда не выйти – слабоват! А кому-то создатель предопределил особую миссию – своим голосом делать этот мир лучше, добрее, прекраснее. Таких хочется слушать, замирая от восторга. Под их пение хочется плакать и вздыхать, сознавая собственное несовершенство, и в то же время гордиться тем, что ты тоже человек. Семья Рэйрры издавна принадлежала к этой последней категории. Их талант передавался из поколения в поколение, удивляя придирчивых и пресыщенных соплеменников. Что уж говорить о людях! Все это эрэянка рассказывала без малейшей похвальбы, считая свой дар скорее обязательством, чем наградой. Тут надо было отдать Рэйрре должное – при людях она никогда не пускала в дело свои способности целиком и полностью. И треть, половина этого дара – неизмеримо выше человеческих возможностей. При этом у людей были свои преимущества. Их способности к мелодике и гармонии всегда поражали эрэйцев, поэтому-то Рэйрра и отправилась учиться именно в человеческую консерваторию. Пять минут. Совсем мало, но этого оказалось достаточно для того, чтобы исчезло страдание в глазах, чтобы отпустило постоянное напряжение, чтобы не надо было больше сдерживать стоны и ругательства, которые без труда угадывались в беззвучных движениях губ. Рэйрра это сразу почувствовала. Странно, но люди почти не развивали эту ветвь науки. Да, существовал у них специальный термин – «нейроакустика». Но что-то предпринимали в этой области почти исключительно одни шарлатаны и дешевые трюкачи. Воистину, людским странностям нет числа! Между тем человек за прозрачной стенкой оправился настолько, что нашел в себе силы повернуть голову вправо и снова взглянуть Рэйрре в лицо. Выражение его было странным. Смесь удивления, облегчения, страха и надежды. Рэйрра улыбнулась и спросила негромко: – Вам лучше? Он кивнул, продолжая смотреть на нее, как на сошедшего с небес серафима. – Я думаю, до самого утра вы будете чувствовать себя хорошо. А завтра я опять приду. Хотите? Пациент кивнул еще раз, плавно перейдя из болевого шока в когнитивный диссонанс. – Ну, я пойду. Мне работать надо, – Рэйрра смущенно отвела взгляд и вышла из бокса в коридор. Увлекшись лечением, она совершенно не отслеживала перемещений людей вокруг себя. И не заметила, как минуты три назад из кабинета заведующего вышел молодой мужчина в белом халате. Застыл в дверях и напряженно вгляделся в высокую фигуру, нечетко видневшуюся сквозь пластик бокса. Постоял так еще немного и вошел обратно. Именно к этим дверям теперь и направлялась Рэйрра. – Простите, – вежливо обратилась она к врачу. – Мне надо убрать этот кабинет. Сделать это сейчас или попозже? – Убирайте, конечно, – разрешил врач. – Я уже ухожу. Он вышел и направился к выходу из отделения. Там его нагнала Елизавета с опустевшей тележкой. – О! Лизок! Привет, дорогая! – весело и громко обратился он к дебоширке. – Как жизнь? – Все пучком, синьор Квентини. Вот, опять я с вами! – Да тебе тут будто медом намазано, проказница! – молодой доктор игриво хлопнул Елизавету по заду, обтянутому белым комбинезоном, и они вместе вышли на лифтовую площадку. – Да, а что это за серебряная красотка в ожоговом завелась? – небрежным тоном осведомился он. – Это эрэянка. Она из наших, отбывает, как и я. – Что про нее знаешь? – еще более небрежно спросил медик. – Да всё знаю, – и антиобщественная сплетница поведала ему то, что ей было известно о студентах, отбывающих наказание в госпитале. Рабочий день арестантов близился к концу. Сонечка вся раскраснелась и запыхалась после возни с санузлом. Селеста оказалась неправа. Несмотря на полную автоматизацию, надо было приложить и собственные усилия, так как довести унитазы до нужной степени блеска удавалось лишь вручную. Когда до «звонка» оставалось около получаса, Джанни предложил Сонечке проветриться. – Проветриться? Как это? – заинтересовалась она. – На крыше. Я туда часто хожу, когда минутка выпадает. – А нас не хватятся? – Нет! Мы отдыхали всего пять минут. У тебя есть еще десять. Мы успеем. На лифте до двадцать второго этажа, там по лесенке на чердак, потом на крышу. Постоим немножко, подышим воздухом, полюбуемся – и назад. – Да ты романтик, Джанни, – заметила Соня. – Я люблю быть один, – ответил тот. – И чаще всего не получается. Сонечка как-то странно на него посмотрела. Это заявление слегка выбивалось бы из любой программы имитации, но Джанни сказал это так естественно, будто киборги только и мечтают, что о тишине и самосовершенствовании. Открытую площадку на крыше здания сотрудники госпиталя уже давно использовали под смесь солярия и комнаты отдыха. Именно об этом подумала Сонечка, когда увидела тент, несколько шезлонгов, легкую пластиковую мебель для пикника и около двух десятков пустых бутылок, романтично выстроенных на плоской крыше в виде сердечка. – Смотри, как здесь красиво! Как видно далеко! – на лице Джанни был явно написан детский восторг. – Я так бы хотел иметь флайер. Прямо отсюда, с крыши, стартануть в небо, сделать круг над заливом, нырнуть в белое облако… Ты любишь кататься на флайере? – Ну… Я не прочь покататься, но без экстрима. А что, своего прежнего хозяина ты никогда не возил на флайере? – Да, я как домашний санитар ухаживал за ним, возил в аптеку, к врачу, на прогулки в парк, – пожал плечами Джанни. – Он был старым и очень осторожным. Приказывал пользоваться только автопилотом. Никуда, кроме этого города не выезжал. Моря не любил. В гости не ходил… Нет, ты не подумай, он был добрым старичком. Ворчал, правда, много, но хозяином был хорошим. Джанни уставился тоскующим взором на расстилающийся перед ними пейзаж. В этой части Лиры осень не сильно отличалась от лета. Вечнозеленые деревья, местами вечнолиловые и вечнотерракотовые в крапинку. Серовато-синяя вода морского залива. Приморский город со своими белокаменными постройками. И далеко, почти у горизонта – сверкающая пирамида Всегалактического дома музыки в лучах закатного лирийского солнца. Сонечка впервые за последнее время почувствовала, что есть кто-то на свете, кому тоже не очень весело живется. И, наверное, пора завязывать с этой постоянной хандрой. Потом она спохватилась, что киборгу не может быть плохо или хорошо. – Джанни, – улыбнулась она собеседнику, – у тебя действительно потрясающая программа имитации. В тебя, случайно, не закачали софт от Irien`a? Раздел «Романтический вечер». – Пытались, – вздохнул он. – Пиратскую версию. Но она встала как-то криво. Медицинский софт занимает очень много места. – А где теперь ваш с хозяином флайер? – спросила Соня. – Отошел к наследникам по суду. Ведь флайер нельзя завещать госпиталю, полная чушь получится. – Скажи… М-м, вот не знаю, как к этому подступиться. Но, может быть, у тебя бывают выходные? – Нет, что ты, – мотнул головой киборг. – А могу я тебя как-нибудь… арендовать? Хоть на сутки? Сходим к морю, покатаемся на флайере… Хочешь? – кажется, Сонечка несла ахинею, и сама это прекрасно понимала, но ей казалось, что такой поступок будет добрым и правильным. Джанни грустно улыбнулся: – Вряд ли получится. Но помечтать-то можно! – он в два быстрых шага допрыгнул до края крыши и легко вскочил на барьер ограждения. – Смотри, как я могу! Сонечка ахнула. Барьерчик, в метр высотой и сантиметров десять-двенадцать шириной, внушал ей непреодолимый ужас. Она и подойти-то к краю ближе двух метров не смогла себя заставить! – Не бойся! – он несколько раз подпрыгнул, сделал пируэт, встал в позу ласточки и, лукаво улыбаясь, стрельнул глазами в девушку, – Видала? Это для меня так же легко, как для тебя… – Что? – переспросила Сонечка, когда Джанни неожиданно прервал сам себя. – Пора. Наши десять минут кончились. А жаль. – Я приду завтра, – заверила Сонечка. – И послезавтра тоже. Слезай, а то мне страшно. – За меня страшно? – спросил Джанни, недоверчиво склонив голову к плечу. – За кого же еще! Слезай, а то рассержусь! Киборг притворно вздохнул, спрыгнул вниз и, подав Сонечке руку, повел ее обратно к лестнице. Рабочий день поликлиники тоже близился к концу. Коридоры опустели, врачи выходили из кабинетов и запирали их на магнитные ключи. Стася с Лёхой двинулись в последний прогон, наводя чистоту на многострадальном полу коридора. – Всё! – наконец, выдохнул рокер и шумно обрушился на ближайший стул. – Черт меня раздери! Еще двенадцать дней этой каторги! – Девять, – поправила Стася. – Это тебе девять, а мне двенадцать. – Не ной. Всего-то одиннадцать с половиной. Лёха шутливо замахнулся на нее кулаком, она, ничуть не испугавшись, пнула его ногой. – И поосторожней тут, – грозно объявила она, скрестив руки на груди. – Не маши граблями. – Да помню я, помню. Ты у нас наикрутейшая бойцовая певица. Ладно, дай пять. Ты, в общем, неплохой чувак. И в теме сечешь что надо. Следовало признать, они довольно неплохо провели время, совмещая уборку с околомузыкальными беседами, и разошлись по домам, вполне довольные друг другом. Вечером, вернувшись наконец в 717-ю комнату, трое подруг с удивлением поняли, что совсем не чувствуют себя наказанными. Наоборот, у них появилось желание еще раз вернуться туда, где им положено перевоспитываться и нравственно совершенствоваться.