УКУС
Бран
Я стоял перед своей палаткой и глубоко вздыхал. Зверь ходил внутри меня из стороны в сторону. Я ощущал его нервозность и желание. Он целый день не видел свою пару и нервничал. А я… дал ей исследовать стаю. Может, пообщается с местными женами, поймет, что все не так плохо, как она себе надумала. Хотя, черт ее знает, это же Пакара. Она сумеет создать проблему из воздуха. Порой мне кажется, что мать Луна послала мне такую пару, чтобы я искупил нечто, что натворили мои предки. Иначе за что мне вот такое… чудо. Но, так или иначе, на улице уже глубокие сумерки, а из нашего костра доносился запах углей и мяса с лепёшками. Сегодня я попробую обойтись без вина и браги. Я должен научиться себя контролировать рядом с ней. Шатер встретил меня теплом, моя пара сидела на кровати и кропотливо что-то шила. Только потом я увидел целую корзину лент розового цвета… И у меня в душе что-то перегнулось. И надежда родилась. Она хотела украсить тент нашей палатки лентами, как делали другие жены. Значит, она хочет остаться, принести уют в нашу жизнь и быт. Я улыбнулся и как можно ласковее сказал: — Привет. — улыбка тронула мои губы, а вот ее лицо осталось холодным. Моя пара лишь свела темно-рыжие брови и кивнула, снова вернувшись к рукоделию. Тише, Бран, помни, ты обещал себе быть к ней терпимее. Я чуть потоптался у входа, подошел к стулу и стал снимать сапоги и портянки. — Как день провела? — спросил я пока разматывал ноги. — Нормально. Не мешай, видишь, я занята. — ого, даже металл не такой холодный, как ее голос. Обычно… она не так холодна. Вспыльчива, упряма, горяча. Возбуждающая. Но не холод. Нет, в ее глазах огонь, и пламя в речах. Может, это мне и нравилось, ее пыл и яркость. Она словно пламя, яркая, пышащая жизнью и жаром. И я хотел это тепло забрать только себе. Пока я понял только одно — что-то случилось. Я поднял на нее глаза и нахмурился. — Пакара, все хорошо? Тебя не обижали местные женщины… или волки? Она не отрывалась от обметки лент. — Нет, просто я занята, — я продолжал выжигать в ней дыру, она это почувствовала и со вздохом опустила руки, взглянув на меня. О, этот взгляд я знаю. Взгляд раздражения и негодования, значит, я на правильном пути! — Хорошо. Я познакомилась с двумя хорошими женщинами, и они много чего рассказали. Я чуть улыбнулся. — Много хорошего? — наклонил я голову. — И столько же плохого, — прищурилась она, и глаза ее снова полыхнули, а мои губы дрогнули в улыбке. Кажется, я стал наслаждаться этой игрой. И почему раньше меня выводил из себя этот ее тон, намного веселее не реагировать на это. — Плохого? Интересно послушать, что же? — сказал я и снова вернулся к портянкам. — Всякое. Но я и так про вас это знала, — фыркнула она. Это звучало как оскорбление. — Пакара, — с нажимом позвал я ее, потом еще два раза, и каждый раз рычал… Спокойнее, я обещал себе. В итоге она соизволила поднять на меня глаза — Мы, конечно, не все здесь овечки на лугу, но тебя тут никто не тронет, а если посмеют, иди ко мне или к моему брату, на крайний случай, к своей подруге Луне. Она уже сообщит Альфе. — Никто меня не обижал! И я сама себя в обиду не дам! — ох, это я знаю! От ее руки до сих пор голова побаливает… Или все же она огрела меня чем-то тяжелее! — Единственный, кто меня обижал, это ты, — и снова вернулась к своим лентам. Упрямая девчонка! Я прищурился и уже наконец снял портки, швырнул их подальше, как услышал это: — Учти, я стирать это не буду! — буквально рыкнула Пакара. Я лишь недоуменно на нее посмотрел. — И не надо, я сам их стираю, я же твое нижнее платье не беру, так и ты мои портянки не будешь трогать. Она пару раз моргнула удивленно и нахмурила брови и вновь вернулась к шитью. Я сам стирал свои портянки, с одеждой было сложнее, этим занимались оруженосцы у реки. Но подобные правила и привычка стирки выработалась давно. Я даже не думал просить Пакару это делать, даже в будущем. Мне будет неловко, ведь портки пахнут отнюдь не цветущим лугом. Я налил воду в маленький таз и умыл лицо от пыли и грязи, после уже взял портянки и мыло. Пока я приводил себя в порядок, моя пара ни разу не подняла взгляд. Это меня даже немного расстроило. Неужели я не столь хорошо сложен, как считал? Когда я уже взял кусок мяса и хлеб, Пакара задала обескураживающий вопрос: — Бран, а почему я? — тихо спросила она, опустив голову, словно уперев глаза в ленту. Я нахмурился, сначала не понимая сути ее вопроса. Голос ее был необычно тихий, подавленный. — Просто… потому что ты. — пожал я плечами и всеми силами заставлял тело оставаться на стуле. А хотелось дернуть ее к себе, посадить на колени и, зарывшись носом в эту молочную шейку, вдохнуть сладкий аромат своей пары. — Это не ответ. — вскинула голову она, а голос снова стал ярким, как язык пламени в жаровне. — А какой тебе нужен, Пакара? — пожал я плечами. — Мой отец говорил, что волки выбирают, а не мы. Они знают лучше схожесть тел, душ. От этой связи и бывают сильные дети. Она поморщилась, и меня это задело. Что именно в моих словах насторожило ее? Дети? Души? — Так говоришь будто «волк» это не ты, — фыркнула она, закатив глаза. Да что с этой девочкой не так? — Так это и не я… То есть, это сущность внутри меня, я с ней родился, но услышал и принял, когда был еще мелким. — Значит в тебе две… души? — Можно сказать и так, но мы одной нитью повязаны. Неразрывно. Но я главный, он слушает меня, я его сдерживаю… иногда выходит хуже. — Как в тот день, когда ты наорал на меня и чуть не ударил? — вскинула она подбородок, указывая тем самым на меня. Видимо напоминая мне вечер, когда я только ее привез в свою палатку. Когда мы ехали, она дрожала аки осиновый лист. Я думал, что смогу ее успокоить поцелуями и ласками, а как приведу в палатку, так согрею, накормлю. На многое я не рассчитывал. Ну, хотя бы на принятие. А в итоге в меня летело все, что плохо лежало в палатке. — Может и кричал, но я не поднимал на тебя руку, даже в мыслях такого не было. — нахмурился я, прокручивая в голове тот вечер. Мда, наломал я дров… — Да ну! А когда ты буквально придавил меня к стене палатки и схватил за запястье, что синяки остались! — Пакара, ты меня чуть не убила чертовым ночным горшком, когда стала метать все вокруг! Я хотел просто тебя остановить и, может, не рассчитал силу, когда схватил. — так, я начинаю заводиться, надо успокоиться. Я закрыл глаза и глубоко вздохнул, потом еще раз, до головокружения. Но моя пара, будь она неладна, не желала успокаиваться. — А что мне оставалось делать? Ты полез ко мне! Едва ли мы зашли в шатер, ты слова мне не сказал, стал задирать юбку, целовать и говорить похабности! Я защищала свою честь! — распалялась она. — Я не посягал на нее, Пакара, я хотел тебя успокоить и приласкать. — Ха! Успокаивают словами, а не… а не тем, что лапают! Я, знаешь ли, проходимцам себя трогать не даю, особенно так! Спокойно… держись, Бран. В крайнем случае, у тебя еще пара бутылок вина где-то здесь. Но на мою беду она продолжала свою тираду: — Утешают обычно словами, может, за руку возьмут в знак поддержки, а ты как дикарь! Сразу… как будто я шлюха какая-то! Я зло зыркнул на нее глазами и прищурился. — Так и я не был проходимцем. Я выбрал тебя! Ты должна была понять, что я с тобой тут не в прятки буду играть! — Да что ты?! Ты хоть воображаешь, как мне было страшно! В деревне говорили, что спасительниц насилуют и пускают по кругу. Конечно, я подумала, что ты… решил обесчестить меня, а потом передать кому-то еще! Я сам не знаю, что на меня нашло, но ноги буквально понесли меня к ней. И руки схватили за тонкий стан и прижали к себе. — Никому и никогда! Ты поняла меня, Пакара?! Я убью любого, кто на тебя посмотрит не так. Или если ты хотя бы заговоришь с кем-то из волков — ему не жить! Ее яркие глаза полыхнули, и губы скривились. Но она не отталкивала, лицо ее было так близко, а аромат. О, Мать Луна, эта девочка моя погибель! — Да ну? Не бойся, мне не нужны волки, и мне не нужен ты! Я планирую вернуться домой и найти себе достойного мужа. Прожить жизнь пусть и не легкую, но с человеком, которого Я выбрала и которого полюблю! Чем больше фраз вылетало из ее милого ротика, тем больше волк во мне приходил в дикую ярость. Зачем, зачем она меня провоцировала? Видят боги, я пытался, но мысль о том, что какой-то жалкий человек… Да он будет труп! — О, моя дорогая, — рычал я, чувствуя, как удлиняются клыки, а значит, и глаза стали светиться желтым, ибо волк был под кожей, я чудом сохранял руки в человеческом виде. Они были заняты другим, сжимали в тиски талию пары. Пакара стала вырываться сильнее, увидев, что со мной происходит. И к ее сладкому аромату прибавился и аромат страха. — В твоем плане есть огрехи… Ты никогда не увидишь своей деревни! Я привяжу тебя к этой кровати и буду трахать днем и ночью, пока ты не понесешь. И только тогда, если будешь послушной, выпущу в лагерь! А если рискнешь сбежать, поверь, я догоню тебя, найду, где бы ты ни была! Ты моя! И чем скорее ты это поймешь, тем лучше! Да и кто тебя возьмет в жены после всех слухов, что в деревне есть? — зло хмыкнул я. Глупая девчонка! Я скоро белочку поймаю из-за нее, я старался сдержаться, заслужить доверие, ведь не лез же. Знал ведь, что она еще невинна. Глаза Пакары наполнились слезами и самым настоящим животным страхом. Она смотрела на меня, приоткрыв свой ротик, так и соблазняя ее поцеловать. И я бы это сделал, поцеловал, может, даже извинился бы за грубые, но правдивые слова. Но ее язык снова подвел меня к черте: — Тогда лучше убей меня. Лучше смерть, чем бесчестье. Я фыркнул. — Твоя честь не стоит и выеденного яйца, — и крепче сжал ее, прижимая ее аккуратную грудь к своей. — Потому что она принадлежит мне! Я буду первый и последний! — Ты… чудовище, — дрожащими губами сквозь стиснутые зубы прорычала она. — Ты просто животное, которое не достойно хоть на что-то претендовать! Ах, моя неугомонная пара, столько ярости и огня, и она заводила до ужаса. Этот огонь, непокорность и как же будет сладко доводить ее до пика и видеть в глазах понимание, что тело ее предает! — Не стою? Нет, Пакара, теперь мы связаны, так велела Мать Луна. — Дракониха! — презрительно фыркнула она. — Нет, я не верю в судьбу, особенно предрешенную драконом! Мои боги говорили, что мы сами вершим свои судьбы! — она снова стала вырываться и бить кулачками об мою грудь, щеки ее горели огнем, а глаза метали молнии. И я смотрел, как она снова ругалась, и не слышал слов, завороженный ею. Такая яркая, словно огонь, но пламя нельзя взять, оно обжигает руки, нельзя подчинить, иначе оно потухнет. Так и Пакара, она пылает для меня, яркий ворох кудрей метался в разные стороны, пока она безуспешно боролась со мной. Почему Мать Луна соединила нас? О, кажется, я догадался! Так ли мне нужна была пара, которая, как кролик, прижала бы ушки и принимала все как данность… Нет, мне стало бы скучно, как всегда становилось от слишком покорных. А Пакару надо брать как бастион! Огонь нельзя взять в руки, зато его можно перевести на факеле и заставить играть по твоим правилам. Я чуть улыбнулся, наблюдая, как она выдыхается. Девочка додумалась подключить в своей борьбе ноги, но результат тот же. Эта возня меня только заводила. — Да если бы… — опять извергала ругань она, пока я не перебил: — Если бы ты знала, какая ты красивая сейчас… И как я хочу тебя, — прорычал я, Пакара удивленно открыла ротик, и я воспользовался этой заминкой и рванул вперед, властно накрыв ее губы своими. Язык яростно вторгся в ее рот. О, я пробовал, смаковал, первые секунды, пока она пыталась закрыть рот и кусала мой язык. Мой огонек. Я зарычал, и это рычание шло откуда-то глубже из груди. Это напугало ее. И я продолжил, кусал, исследовал ее вкус. Сладкий, нежный, влекущий. Рука сама легла на ее затылок, утопая в рыжем море кудряшек, и прижала ближе. Другая обвила талию и прижимала ее мягкие груди и бедра ко мне… Я бы все отдал, чтобы прикоснуться к ним без преграды. Губы моей пары стали чуть двигаться, неуверенно, но она перестала вырываться и, видимо, смирилась, и ей нравилось, я знал это. Я снова зарычал и стал яростней целовать, приглашая ее язычок также поиграть с моим. Пакара двигала своими губками и нерешительно шевельнула языком. Она моя, просто еще не осознает этого, а ее тело знает. Ее душа знает, что я ее пара. Но, как и бывает с людьми, они не слушают свою душу, отдаваясь своим глупым мыслям. Я оторвался от губ Пакары и прошелся поцелуями по ее скуле и спускался ниже. Я буквально пробовал ее кожу на вкус… Соленая, вкусная, моя. Она должна это принять… Должна. Не сбежит. Как мантру читал я в голове, уже ничего не помня. Я только знал, что должен заклеймить ее. Чтобы все знали, что она моя. Чтобы привязать к себе… Чтобы не бежала. Она поймет… И я самозабвенно стал облизывать место между плечом и шеей, такое сладкое, где сильнее всего пахло ей. Я чувствовал языком вены и кровь, что с бешеной силой несет живительную жидкость по ее разгоряченному телу. Как я хотел ее попробовать, саму суть моего огонька. И мир рухнул, когда я впился в нежную кожу словно зверь, а каждая капля крови казалась нектаром, и я поглощал ее, чувствуя, как мой волк одобрительно поскуливает. Она теперь его… наша. Никто не сможет взять ее в жены, мы кровью повязаны. Осторожно вытащив клыки и бережно зализав рану, я поднял глаза на Пакару. Но вместо затуманенного удовольствием взгляда увидел полные боли и слез глаза, красные от рыданий. Моя девочка дрожала от страха, и руки ее отталкивали, но так же дрожали. А на шее красовался укус, с которого бежали струйки крови, пачкая платье. И наваждение спало. Я понял, что натворил… Нет, привязать Пакару надо было, еще когда я ее привез. Но укус должен приносить удовольствие, а не боль. Я слишком сильно? Но она же ответила на поцелуй… — Пакара… — выдохнул я и чуть ослабил хватку. Она сразу же схватилась за укус и в животном страхе попятилась от меня. Немудрено — я напугал ее. — Прошу, дай я объясню. Но я не успел, ибо мой огонек уже нашла, чем в меня запустить, а именно — небольшой деревянной, но увесистой шкатулкой. И она попала-таки прямо в глаз! Я взревел от боли и закрыл глаз рукой! Удар горел и слепил, тупая и ноющая боль одновременно пронзила сам глаз и бровь. — ПАКАРА! — в ярости заорал я, и в ответ мне так же послышался сдавленный крик. — ПАКАРА?! — кинулся я из палатки. Этот крик был не от страха, а будто на нее напали. Инстинкты взяли вверх, и я выбежал, бешено озираясь вокруг. Она лежала около бревна, видимо, за него она споткнулась, ножка Пакары застряла в отслоении между корой и древесиной. Она лежала головой вниз, и кудри разлетелись по земле. Секунда — и я уже аккуратно высвободил ее ножку и перевернул девичье тело. На лбу Пакары была большая, нет, просто огромная шишка. — Ох, Пакара. — волнение и страх затопили меня. Богиня, она же такая хрупкая! А если ее это убьет? И эта мысль отрезвила меня. К лекарю, быстрее! Я поднял ее на руки, так аккуратно, как мог. — …Бран, что случилось? — говорил голос сбоку в котором я узнал бету, но мне все равно. Может, кто-то еще говорил, но я со всех ног бежал к палатке лекаря. Она была поодаль, ближе к казармам. — Гаспар! — громогласно крикнул я, врываясь в шатер лазарета и уложил пару на свободную койку, рядом с которой горела лучина на табуретке. — ГАСПАР! Где носит этого хрыча! Он же живет здесь! — Иду я, иду, — послышалось из проема, прикрытого тяжелой тканью. — Опять подрались… Я же должен спать и… — Заткни пасть, книжный червь, и помоги! — рыкнул я. И когда этот недоволк появился-таки в лазарете, то ахнул. — Что случилось? Кто эта девушка? — Пакара… моя пара. Она споткнулась об дерево… Эта шишка. — стал я причитать. Мелкий лекарь отодвинул меня и стал осматривать Пакару. Он потер руки и шепнул что-то, ладони его засветились. Гаспар стал водить ими над ней, пока я нервно сглатывал и едва сдерживался, чтобы не рвануть снова к моему огоньку. — Хм… Странно — Что странно?! Что с ней?! — сразу встрепенулся я. — Нет, просто растяжение и сотрясение. Это дело пяти дней отдыха и компресса. Не могу разобраться в ауре. Что-то в ней… не так. Я выдохнул с облегчением. Ничего серьезного. Но легче мне не стало. Укус до сих пор кровоточил, а моя малышка была такая бледная. Она лежала на мехах, и грудь ее едва вздымалась. — С ней точно будет все хорошо? — Да, — кивнул он и, поправив круглые очки, отошел от Пакары и пропал снова в другой смежной палатке. Я схватил табурет и сел рядом с койкой пары. Гаспар принес миску и достал оттуда нечто напоминающее портянки. Бережно и аккуратно он ощупал стопу Пакары и стал наматывать бинты на ее ногу, что-то также шепча. Когда закончил, бинты засветились зеленым и тут же погасли. Следом он взял уже склянку с серой вязкой жидкостью и нанес ее на шишку Пакары. — Вот и все. Утром проснется уже без головной боли… Неделю будет тут и… — я перебил его: — Нет… Я заберу ее к нам в дом. — Плохая идея, Бран, ее повязку надо менять, а ходить ей нельзя. Жилая зона далеко. — Я буду ее носить на руках! — прищурился я. Тут часто бывают неотёсанные щенки после драк, и чтобы рядом была Пакара? Да не в жизни! — С вашими-то недельными миссиями? Нет. Я поселю ее в смежную с моей палаткой, там обычно лежат тяжелобольные. Если хотите помочь, принесите то, что сможет ее развлечь на время лечения, — Гаспар был невыносим, когда дело касалось его пациентов. — Хорошо, — обреченно вздохнул я и так и остался сидеть. — Что же, я спать, потушите лучину, когда будете уходить. — Я не уйду… Буду тут. — В таком в случае соседняя койка в Вашем распоряжении. Доброй ночи, — сказал лекарь и удалился. Мне осталось только смотреть на бледное лицо Пакары и съедать себя изнутри. В этом виновен я… Она же перестала вырываться, поцелуй, ласка… Ей нравилось, я мог приручить ее, как надеялся и планировал. Но не смог… Может, пламенная речь Пакары, может то, что я сдерживал волка слишком долго послужило причиной срыва. Если бы я повременил, если бы так же продолжил, ласкал бы ее шейку, руки… Может даже соблазнил, чтобы она стянула платье. Укус не должен приносить боль. Но Пакаре было больно. Потому что я все сделал неправильно. Все… И у меня было ощущение, что я все испортил — то, что мог сегодня исправить просто лаской и терпением.