Black and White

Страшно — не жить в неведении. Страшно — это когда ты что-то получил, а потом у тебя это «что-то» потихоньку забирают. И ты не знаешь, как его вернуть. Потому что хочешь — очень хочешь — получить это обратно, но признаться нельзя. Признание подобно смерти. Потому что за признанием усилится желание, и тогда придётся открыть глаза на ещё одну вещь. Вернуть можно. Но только с помощью кого и какими усилиями. Проще провалиться вместе с миром. — Я к нему не пойду, — убеждал себя Аято. Он сжимал в руках серую кружку и знал, что ни разу она не серая. Но всё равно стоял на своём. — Я к нему не пойду, — продолжал твердить гуль, сжимая руки в кулаки до побелевших костяшек. И ясное серое небо давило на его плечи, грозно нависало и будто намеревалось вот-вот обрушиться вниз. — Я к нему не пойду, — повторял Киришима, проходя мимо серых людей, а ноги сами несли его в шестой район. Одноглазого гуля, вроде как, видели именно там с его новой командой. — Я к нему не пойду, — упрямой мантрой твердил Чёрный Кролик, но стоило поднять взгляд, и вот он — чёртов сукин сын — такой равнодушно-спокойный стоит перед ним всего в нескольких метрах. И сразу захотелось сжать пальцы и придушить, чтобы ему тоже стало больно, чтобы почувствовать превосходство, чтобы кошмары о полусмерти перестали раз за разом возвращаться. — Пойдём, — коротко произнёс Канеки и тут же развернулся, ступив на какой-то свой маршрут. Он нашёл его. Чёрт знает как, но нашёл. Чтобы Аято не пришлось прочёсывать весь район и каждый дом, чтобы поиски не успели надоесть, а идея не показалась глупой. Чтобы не удалось вернуть контроль над телом и пойти обратно. В его чёрно-белый мир, который стал совсем чужим. Шаг, другой. Гуль видел спину своего мучителя, как тот идёт чуть впереди, не думает даже оборачиваться. Будто он, Аято, просто не мог не послушаться. Хотя так и было. Следовал за ним, как магнитом притянутый. С пустой головой и полным безразличием. Потому что всё это — уже не его. Единожды увидев краски, он захотел увидеть их снова. Потому что так можно отвлечься. От всего на свете. Или почти. Они остановились около небольшого трёхэтажного дома. Кен открыл дверь и пригласил его внутрь. Так просто, будто они не являлись членами далеко не дружественных группировок. Вверх по винтовой лестнице, в маленькую комнату с двумя диванами и журнальным столиком. Одноглазый оставил Аято одного и вернулся с двумя кружками кофе. — Думаю, нет смысла объяснять причину, по которой мы сейчас сидим здесь, — так же спокойно начал Канеки, усаживаясь напротив. — Конечно, мне стоило бы извиниться за тот случай. Я всё-таки переборщил. Кролик хмыкнул и скрестил руки на груди. — Не нужны мне твои извинения. Толку-то от них? Полугуль опустил взгляд на кружку и несколько минут о чём-то размышлял. Вечно тормозящий идиот, из-за которого Киришима опять начал заводиться. Ему не хотелось торчать тут до ночи, пить приготовленный им кофе и продолжать существовать в этом тусклом мире. Кену последнего тоже не хотелось, иначе он не пытался бы с ним заговорить. В доме было тихо, по всей видимости, одноглазый решил воспользоваться моментом, пока остальные члены команды будут находиться в другом месте. После создалось впечатление, будто Кен нарочно ждал, пока Аято попытается его разговорить. Как заложник, честное слово. Начал барабанить пальцами по руке, и Канеки тихо вздохнул. — Ты ведь тоже видел это, иначе бы ни за что сюда не пришёл. — Видел что? Давай, ты будешь говорить коротко и по делу? — Как бы мне ни хотелось это признавать, — полугуль сделал паузу и отпил из кружки, заставив Аято картинно закатить глаза, — но всё изменилось после того… инцидента. — Дальше что? Киришима поймал серьёзный взгляд Кена. Показалось, что тот вот-вот произнесёт: «Перестань вести себя, как ребёнок». Костяшки пальцев неприятно зачесались. — Я всего лишь хочу предложить вернуть нам обратно тот мир. Который мы потеряли. Нам не обязательно пересекаться постоянно. Раз в две недели, думаю, вполне достаточно. Задумался. Идея весьма заманчива, пусть и придётся терпеть этого ублюдка. Только вот. Сейчас они сидели друг напротив друга. Даже разговаривали. Но ничего не менялось. Необходимо касание? Ему придётся каждый раз касаться его? С сомнением посмотрел на протянутую ладонь. Он мог остаться в этом, тусклом, мире. Остаться, и тогда точно не придётся заботиться о том, что нужно раз в некоторое время встречаться с Кеном. Но последнему ждать надоело, потому он бесцеремонно схватил Аято за руку, отчего тело словно прошибло током. И дело было не в изменившемся мире. Воспоминания о пытке услужливо полезли обратно, и Киришима резко вырвался, вскочив с места. — Не смей, — зашипел гуль, с силой стискивая зубы, но осёкся. Цвета вернулись. Взглядом забегал по комнате, буквально впитывая в себя новую информацию. Пересёкся с глазами Канеки. Такие же серые. Как и тот проклятый мир. — Если ты не хочешь вернуть краски, зачем пришёл? Кролик скрестил руки на груди и недовольно уставился на хозяина дома. Будто это он, Аято, долго разыскивал этого паршивца, а после слёзно умолял попробовать применить эту абсурдную идею с прикосновениями. Хотел, было, бросить в ответ колкую фразу, но неожиданно для него самого всё вернулось на прежние места. Будто совсем другой, красочный мир — иллюзия. Кен выглядел обескураженно, нахмуренные брови и кулак, прижатый к губам. — И что это было? — нарочито небрежно поинтересовался Кролик. Будто полугуль мог знать ответ на этот вопрос. — Видимо, — как-то не очень уверенно предположил он, — такого короткого прикосновения недостаточно. — Замечательно. — Если это действительно так, ты отказываешься? Киришима на него больше не смотрел. Упрямо сверлил взглядом стену, но всё равно мог если не увидеть, то расслышать разочарование в голосе Кена. Раздражение накатывало новой волной. Как он должен это перенести? Вот так спокойно позволять этому дефектному к нему прикасаться? И постоянно дёргаться от нахлынувших воспоминаний? Раз за разом воспроизводить всё тот же «инцидент», а после отходить и пытаться утихомирить сердце. Пока одноглазый будет спокойно наслаждаться жизнью. Аято действительно должен на это купиться? Его переполняли противоречивые чувства. Стоила ли приобретённая реальность тех усилий, что необходимо было предпринять? Кролик тяжело вздохнул и медленно перевёл взгляд обратно на одноглазого. Тот продолжал смотреть на него. На лице больше не было равнодушия, только волнение и явные проблески надежды. Как легко он себя выдал. — Я понимаю, что для тебя это сложно, — снова завёл свою волынку Канеки, огорчённо сведя брови к переносице. — Однако далеко не каждому даётся такой шанс. Ты действительно хочешь его упустить? Естественно, он не хотел. Аято, преодолев гордость, отправился за ним в этот проклятый шестой район. В противном случае гуль бы просто не сидел сейчас здесь. Но признавать всё также не хотелось. — Давай так, — Кен достал маленький листок и написал на нём адрес. Затем протянул его Киришиме. — Подумай до завтрашнего дня. И, если ты всё-таки в состоянии раз в две недели выдерживать мою компанию, приходи туда в указанное время. Договорились? — Хорошо, — нехотя выдал Аято, забирая листок и окидывая его беглым взглядом. — Если это всё, то я сваливаю. Не могу больше находиться в этом унылом месте. Канеки снисходительно улыбнулся, хотя всё ещё выглядел несколько обеспокоенным. В ответ Кролик мог лишь раздражённо хмыкнуть и направиться к винтовой лестнице. Будь у него возможность, никогда бы больше не встречал этого одноглазого хмыря с путаницей в его тупой голове. Бумажку, правда, не выкинул. Скомкал и сложил в карман. На всякий случай.