Black and White

Аято вырвался из оцепенения и тут же упёрся руками в грудь одноглазого. Тот отстранился на удивление легко. — Что ты, чёрт тебя подери, творишь?! — И тебе спокойной ночи, — весьма удовлетворённо произнёс Кен, словно и рассчитывал на такую реакцию, и улыбнулся. Шаг. Другой. И вот Канеки совершенно спокойно развернулся и покинул спальню. Будто так и надо. Стоять тут и дальше смысла не было. Киришима ещё около минуты сверлил взглядом дверной проём, ожидая или же опасаясь (теперь он и себя понять не мог), что Кен вернётся. Но ничего так и не дождался. Ни тебе признания, что это — всего лишь глупый розыгрыш, ни объяснения. Ничего. Кролик выбрался на улицу, надеясь подставить горящее лицо холодному ветру и остудить голову. Не тут-то было. Так и пришлось возвращаться привычной дорогой, чертыхаясь на проклятого одноглазого, из-за которого у него в голове теперь не было ни единой разумной мысли. Он окончательно сбился с толку. То есть, ясное дело, что для многих столкновение с таким вот «своим» человеком сводилось именно к отношениям подобного рода, всяким «высоким» чувствам и прочей ерунде. Но Канеки заставлял его пытаться рассмотреть их отношения с того же ракурса, и у Киришимы подобное просто не откладывалось в голове. Ладно, допустим, он мог представить на своём месте ту же Тоуку. Она же явно к нему неровно дышала, ну, или что-то вроде того. Однако это было всего лишь фантазией. На деле же ни о какой Тоуке и речи не было. Если только у Кена окончательно не слетела крыша, и он немного их перепутал. Совсем чуть-чуть. Потому что, ну вот зачем ему это нужно? Сначала «давай дружить», теперь с поцелуями лезет. Что дальше? Аято уже продолжил мыслить в том направлении, но тут же взял себя в руки и выкинул чушь из головы. Хорошо, столько времени спустя ему удалось перестать подскакивать на месте, когда Канеки его касался. Перестать дёргаться, вырываться и шипеть. В конце концов, касания стали неотъемлемой частью их своеобразного союза. Но как Кен умудрился докатиться до такого, Кролик не понимал. Когда его жизнь была фактически сущим адом, о всяких отношениях и влюблённости и речи быть не могло, а тут такое. Аято был чертовски растерян и не имел ни малейшего понятия, что теперь делать и как реагировать. Чёртов Канеки Кен. На несколько дней воцарилась привычная тишина. Одноглазый не писал и не звонил, хотя раньше был за ним такой грешок, не давал о себе знать. Будто его не было. В какой-то степени Киришима был очень этому рад. Мысли в его голове всё ещё не приводили к разумному ответу, а уставший мозг упорно отказывался просто выкинуть случай из головы и продолжить жить дальше. Затишье длилось до тех пор, пока вибрация мобильного не оповестила Кролика о новом сообщении: «Можешь прийти? Сейчас». Аято скептически изогнул бровь. Время за полночь. Всё бы ничего, прощайся они постоянно перед рассветом. Но обычно Киришима уходил примерно к десяти часам. Сейчас уже далеко не десять. Наверное, находись он на базе, решил бы проигнорировать сообщение и продолжить заниматься своими делами. Но в этот день из-за очередной охоты на следователей пришлось остаться в городе, околачиваясь возле заброшенных зданий или замороженных строек. Поэтому, недолго думая, Кролик всё-таки отправился к уже знакомому дому, коротко предупредив о согласии. Свет внутри не горел ни в одной из комнат, однако Аято заметил, что окно в нужную комнату приоткрыто. Явно к его приходу. Как можно тише забравшись через него, он огляделся и попытался привыкнуть к темноте. Уличные фонари не освещали эту часть дома, и свет из окна практически не помогал. Силуэт на кровати зашевелился и приподнялся, стягивая одеяло с плеч. Светлые волосы походили на белое пятно, однако в фигуре теперь точно можно было признать Кена. А то мало ли что. — Что за срочность? — не без упрёка поинтересовался Киришима, сделав несколько шагов вперёд и скрестив на груди руки. — Прости, — Канеки попытался произнести это беззаботно, но голос его был сиплым, что сильно насторожило Аято. — Мне… не спалось. Вот те раз. — Ты позвал меня из-за бессонницы? Серьёзно? — Киришима хотел уже разозлиться, но… Кен же всегда старался делать вид, что с ним всё в порядке. Он бы не стал звать его из-за такого пустяка. Правда ведь? Кролик стоял достаточно близко, чтобы разглядеть, как забегал взгляд одноглазого по комнате в попытке зацепиться за что-нибудь и, по всей видимости, уйти от ответа. Значит, он уже жалел, что вообще написал ему. Аято подошёл вплотную к кровати и упрямо навис над Кеном, вынудив того опуститься обратно на подушки. Нет, так дело не пойдёт. Ему показалось даже, что сейчас перед ним был совсем другой человек — тот, старый слабый полугуль, который метался из стороны в сторону и никак не мог собраться с силами. Даже по внешним признакам: волосы спутаны, несколько влажных прядей прилипли ко лбу, рубашка смялась, её будто долго крутили в барабане стиральной машины, бледность. Ему не спалось или же просто сон был настолько невыносимым, что Канеки боялся уснуть снова? — Рассказывай. Сам поразился серьёзности собственного голоса. Но теперь деваться некуда, раз уж Аято пришлось прийти сюда, теперь от него так просто не отделаешься. Даже чисто из вредности. Кен нахмурился. — Со мной всё… — Закрой рот. А потом снова его открой и говори по существу, а не эту чушь, — озлобленно потребовал Киришима. — Отговорки оставь своим дружкам. Я на эту ересь не куплюсь. И вот она — причина столь неожиданной просьбы. Кролик не мог так быстро понять, что за зверь такой ему достался, но медленно и постепенно изучал его. И начинал понимать. С остальными эти его вечные вежливые улыбки прокатывали. Они успокаивали их, когда фраза: «Со мной всё хорошо», — иллюзорно убеждала его друзей, что так всё и есть. И единственное, что с самого начала видел Аято, — эта самая ложь. Потому что ему даром не сдались фальшивые улыбки и мнимое беспокойство. Кен знал, наверняка знал, что попытается оправдаться, когда Киришима к нему придёт. И позвал именно его, так как остальные только бросят обеспокоенный взгляд, но настаивать не станут. Тут же уже дело принципа. Тихий вздох, и одноглазый протянул к нему руки, повалив на кровать. Зарылся пальцами в волосы, прижал к себе, и Кролику захотелось очень сильно возмутиться по поводу такой наглости. Но он замер, после и вовсе передумав. У Канеки дрожали руки. Не сказать, что сильно, но это заметно напрягло Аято. Одноглазый пережил пытку Ямори. Он с каменным лицом ломал ему, Киришиме, кости. И сейчас у него дрожали руки. Что за чертовщина творилась в его голове? — Я просто, — Кен замялся и замолчал, задумчиво перебирая пряди волос, — не хочу рассказывать обо всём этом остальным. Я не хочу, чтобы они за меня беспокоились. А они, если узнают, ещё как будут. Он не спешил всё рассказывать. Скорее даже наоборот, оттягивал момент до последнего, будто, если Канеки о нём умолчит, всё окажется простым воображением. Казалось, одноглазый только сейчас начинал потихоньку успокаиваться, чувствуя тепло. Его напряжение постепенно исчезало, мышцы расслаблялись, а сердцебиение замедлилось. Это было странно. Лежать вот так рядом, напрочь позабыв обо всех проблемах и вопросах, мучивших до этого, и понимать, что человек рядом готов поделиться чем-то личным. Настолько личным, что даже близкие друзья оставались в неведении. И это «что-то» так сильно сжимало тиски, что держать всё в себе у Канеки уже не было сил. Кен шумно вздохнул и уткнулся носом Аято в макушку. — Мне казалось, — хрипло начал он, говоря едва слышно, будто кто-то мог стать случайным свидетелем их разговора, — что после тех дней наедине с развлечением Ямори и собственными мыслями, бояться уже нечего. Руки прижали Кролика к себе чуть сильнее. Словно Кен искал защиты. — И сначала так и было. Но, — одноглазый снова запнулся. — Но потом я начал видеть кошмары, совсем безобидные. И с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Я чувствую, как меня пожирают, пока я сплю. И этот сон настолько реалистичный, что я теряюсь между ним и явью. Я иногда действительно не могу понять, что из этого правда. И те мучения… они, наверное, даже с теми днями пытки не сравнятся. Повисла напряжённая тишина. Слова Канеки эхом отдавались в голове Аято, заставляя его отбросить все колкие замечания. По сути, он сам испытал подобный ад. И до сих пор кошмары периодически возвращались к нему, душили его. И ломали кости. — Я боюсь закрывать глаза. Я боюсь, что однажды застряну в том ужасе. И уже не смогу вернуться.