***
Два дня назад Патрульная машина полиции Зверополиса стремительно преодолевала километры трассы семьдесят четыре, ведущей в один из пригородов, небольшой городок Ме́лодик Риверс. Исходя из своего названия, город был испещрён паутинкой мелких речушек, которые здесь словно текли по-особому, создавая некую доселе неслыханную мелодию. Из-за этого дома и магазины здесь размещались весьма хаотично, но сама атмосфера покоя и непринуждённости этого города перечёркивала сей маленький недостаток. Джуди подловила себя на том, что именно в таком городишке ей бы хотелось вставать по утрам и ложиться спать по вечерам, проводить отпуск вдвоём с Ником, растить детей — в общем, вести спокойную, размеренную жизнь, от которой она уж так успела отвыкнуть, проживая в Зверополисе. Забавно, думалось ей, всю жизнь мечтала покинуть Малые Норки и отправиться в большой мир, а теперь хочешь вернуться к старту? Или осознание того, что в их с Ником доме станет на одного больше, инстинктивно заставляло её искать более простой и спокойной жизни? Что ни говори, а инстинкт не пропьёшь, особенно если это инстинкт заботы о потомстве. Что касается Ника, он едва ли обмолвился с Джуди парой слов, пока они ехали. А времени уж прошло, по меньшей мере, часа три. И чем ближе они подбирались к городу, тем сильнее стискивались пальцы лиса на баранке руля (крольчиху за руль он не пустил категорически). Джуди видела личную заинтересованность лиса в этом деле, особенно после того, как её чуть не пристрелили, и только хитрый фокус её парня спас жизнь ей и её ребёнку (по словам Ника, он, ввиду своего прошлого, инстинктивно чувствует, когда его оружие хотят использовать против него). А пересказ того, что рассказал крольчихе Гленн, окончательно подпитал в Нике сильное желание посмотреть в глаза этой женщине и узнать, что же сподвигло её так поступить со своим сыном. Хлоя Мяуриц, нынче известная как Хлоя Фели́нски (по мужу), проживала в доме номер шесть по Парадиз Стрит. Её дом мало чем отличался от соседних, разве что цвет панелей, которыми были отделаны оба этажа небольшого коттеджа, коричневый и во дворе — небольшая детская площадка, состоящая из горки, качелей, лестницы и песочницы. Дом размещался на небольшом холме, поэтому подъездная дорожка была пологой, а ручной тормоз становился первоочередным вопросом безопасности, хотя около гаражной двери дорожка выпрямлялась. Время было обеденное, поэтому тишина во дворе полицейских не удивила. Они вышли из машины и пошли к парадной двери. Ухоженный изумрудный газон приятно щекотал лапы, лёгкий летний бриз обдувал морду, а солнце здесь было тёплым, а не жарким, поэтому покидать объятия автокондиционера было не жалко. Взобравшись на две ступеньки, ведущие к входной двери, Ник нажал на кнопку дверного звонка. Динь-дон! Спустя пару секунд за металлической дверью, имитирующей структуру дерева, с художественной фрезеровкой послышалось шевеление. Вскоре во встроенном овальном удлинённом стеклопакете показался чей-то силуэт – и дверь открылась. На пороге их встретила пума средних лет в джинсовых шортах до колена и голубой клетчатой рубашке без рукавов. Для своих за тридцать Хлоя Мяуриц-Фелински выглядела на все за пятьдесят: кое-где на голове среди шерсти в глаза попадалась седина, уши уж не стояли торчком, а чуть обвисли, в её карих глазах читалась неведомая грусть и утомлённость жизнью. Появление у её дома представителей правопорядка несколько озадачило хозяйку, а Ник с Джуди по привычке показали свои жетоны. − Хлоя Дженнифер Фелински? – спросила крольчиха, ответом на её вопрос послужил нервный кивок. – Мы хотели бы поговорить о вашем сыне. − Мама, кто там? – раздался голос из прихожей. Взгляды всех присутствующих обратились к коридору. Из кухни выглянул мальчонка-пума лет семи-восьми в смешном джинсовом комбинезоне. Острые ушки навострились, а бледно-зелёные глаза сияли от любопытства. − Майло, вернись за стол, − строго сказала ему мать. Малыш упорхнул столь же быстро, как и появился, а хозяйка повернула голову обратно к «гостям». − Офицеры, это какая-то ошибка. Мой сын, конечно, иногда тот ещё паршивец, но не настолько же, чтобы дело доходило до полиции, тем более он никогда не был в Зверополисе… Ник жестом ладони остановил её нервное бормотание и протянул ей фотографию. − Речь о другом вашем сыне… мисс Мяуриц, − сказал Ник, получая от хозяйки дома ожидаемую реакцию: видимо, уж сильно успела отвыкнуть от своей прежней фамилии. – Это ведь ваш сын? Хозяйка дома, пребывая в небольшом шоке, всё же послушно взяла фото. Хоть и прошло уж немало времени, но мать всё равно узнает своё дитя среди тысячи других. Хлоя с одновременным удивлением и испугом, вожделением и тревогой смотрела на морду, которую не видела уже десять лет. Её реакция удивила полицейских: они, честно говоря, полагали, что она будет всё отрицать и попробует их выгнать, но этого, как ни странно, не произошло. − Гленн, − тихонько сорвалось с её уст, а пальцы стали нежно поглаживать фотографию повзрослевшего сына. − Дорогая, кто там? – раздался из кухни мужской голос, прервавший любование Хлои, а вскоре показался и его обладатель. Мускулистый самец пумы с бледно-зелёными глазами, рваным шрамом на левой щеке и носу, часть правого уха отсутствовала. Одет он был в потёртые синие спортивные штаны и видавшие виды кеды. От него на весь коридор разило машинным маслом: видимо, не столь давно возился в гараже, но предпочёл вначале поесть, а потом помыться. Родриго Фелински отреагировал на представителей закона диаметрально противоположно своей супруге. − Хлоя, что в нашем доме делает полиция? – нахмурился Фелински-старший и рывком пересёк расстояние от кухни до прихожей. Увидев состояние своей жены, которая с подступившими к глазам слезами смотрела на фотографию, причём показавшуюся ему знакомой, глава семейства выпалил: − Что вам здесь нужно? В Зверополисе мы никогда не были. − Мистер Фелински, я бы попросила вас вести себя спокойнее, − приструнила его Джуди. − Родриго Паоло Фелински, если не ошибаюсь? − вступил Ник в одностороннюю перепалку, ответным ударом которой был лишь суровый взгляд. – Сорок лет, в возрасте с четырнадцати и до двадцати имелись проблемы с законом в виде хулиганства, вандализма, воровства, вооружённых ограблений и торговли наркотиками. За этим следовали год исправительной колонии для несовершеннолетних, тюремный срок и курс психической реабилитации, после которых вы, якобы, в полиции не числились. В таком случае, не слишком ли вы нервничаете в нашем присутствии, мистер Фелински? − усмехнулся лис, замечая, как «противник» словно становится на несколько футов ниже. – Или есть из-за чего? Глава семейства заметно присмирел и даже черты его морды смягчились. − Майло! – крикнул Родриго. – Забирай Мону и идите к себе в комнату. − Да что происходит, папа? – не унималось любопытство у Фелински-младшего. − Это взрослые дела, малыш, − отозвался глава семейства. – Нам с твоей мамой нужно поговорить с офицерами. Не переживай, мы просто побеседуем. В следующий момент малыш Майло выходил из кухни с трёхлетней сестрёнкой в лапах и послушно стал подниматься на второй этаж. Затем Родриго проводил жену и офицеров в гостиную. Гостиная была небольшой, но уютной. Правда, от болотно-зелёного цвета, который тут доминировал почти везде (обои, шторы, ковёр, мебель), невольно подступала тошнота. Даже невзирая на то, что это был не голый зелёный цвет на стенах, а с рельефным рисунком лиственного леса. Во всём прочем обычная гостиная: широкий диван и пара кресел, журнальный столик рядом, напротив – тумба и шкафы, с двух сторон обставившие большой телевизор, на полке под ним – игровая приставка (вроде Xbox 360). Полки в шкафах были набиты то книгами, то статуэтками, то сервизами. Хозяева дома предложили гостям кресла, а сами сели на диван. − О чём вы хотите поговорить? – первой нарушила тишину Хлоя, сжимая в лапах несчастную фотографию. – Что случилось с моим сыном? Он жив? Джуди включила диктофон на смартфоне и ответила на вопрос: − С вашим сыном всё в порядке, миссис Фелински… − тут она замялась и добавила: − в определённом смысле. − И что это означает? – в её голосе нарастала паника, муж приобнял её. − Дело в том, − неловко вступил Ник: деликатность не была его коньком, − что ваш сын совершил ужасные вещи. Сейчас он находится под надзором в нашем отделении полиции. − Насколько ужасные? – нервно спросила Хлоя: видимо, уже знала, какой ответ последует на этот вопрос. − Он… он совершил несколько убийств, − выдала, наконец, Джуди то, что им нужно было сказать. И если вначале напарники морально готовы были идти напролом, в лобовую атаку, чтобы заставить Хлою Мяуриц всё рассказать и во всём сознаться, то теперь вся их напористость словно сдулась. Хозяйка дома посмотрела на фотографию сына так, словно не могла поверить своим ушам. Словно этот мальчишка из плоти и крови стоит перед ней, а мать смотрит на него и не может принять тот факт, что под одной крышей с ней рос убийца. − Он пытался убить меня, − продолжила Джуди, − а перед этим рассказал, что вы его бросили, когда он в вас нуждался, что в приюте его всячески травили и издевались над ним, что никто не хотел дружить с ним и принимать его… Те, кого он убил, так или иначе, по его мнению, навредили ему. Только убил он не только из банальной мести, а потому что жертвы, как и вы, миссис Фелински, состояли в межвидовых отношениях. − Все, кто его окружал, посеяли в нём ненависть к самому себе, − продолжил Ник. – Ненависть к отношениям, в результате которых он появился на свет, и к себе подобным. Причём настолько, что он возомнил себя мессией, несущим очищение от греха ксеноложества… − взгляды Ника и Хлои пересеклись. − Поэтому, миссис Фелински, я хочу, чтобы вы сейчас рассказали всё от начала и до конца. Кто его отец? При каких обстоятельствах вы забеременели? И почему вы бросили Гленна? Хлоя сделала глубокий вдох, а затем глубокий выдох. − Мне было семнадцать, когда всё это случилось, − начала она. – В то время я жила в Сайлент Мэдоу, заканчивала школу и готовилась к будущему, которое хотела воплотить в жизнь. Нас с моей сестрой Ханной растила мать, отец бросил нас, когда я родилась, Ханне тогда было два года. Из-за этого развода мама возненавидела мужчин («Они всегда будут толковать вам о любви и чувствах, а когда на них возляжет хоть капелька ответственности - они сразу бежать») – и в нас пыталась взрастить эту ненависть или хотя бы максимально ограничить наши контакты с пумами мужского пола. На моего школьного друга это не распространялось: он был шакалом. Его звали Кёртис Крюгер. Мы дружили с самого детства… До определённого момента я не могла и представить, что у него могут быть ко мне какие-то чувства: в нашей семье даже сама мысль о межвидовых отношениях считалась богохульной… Но некоторое время я стала подмечать за ним, как он напрягается, стоит мне заговорить о каком-то парне, а его лапы сжимались в кулаки. Затем в один момент, причём в День Святого Валентина, он пришёл ко мне домой с букетом роз (благо, ни мамы, ни сестры не было дома) и заявил, что давно любит меня. Я… я не знаю, что в тот момент вызвало у меня отторжение: то, что он не был пумой, или то, что я не любила его больше, чем друга, но, так или иначе, я его отвергла. Хлоя прервалась, чтобы проглотить комок в горле и продолжила: − Взбесившись, он выкинул букет в мусорное ведро и просто убежал. Около месяца мы не разговаривали, в школе он избегал меня и на мои звонки не отвечал. Когда уже дошло до того, что я хватала его за рукав в коридоре, он вырывался и грубил… Я хотела поговорить с ним, хотела извиниться перед ним, но он не давал мне шанса. Это ужасно угнетало меня. Но вот спустя месяц он сам мне позвонил, извинялся за своё поведение, предлагал прийти посмотреть фильм, съесть пиццу и выпить пивка. Я не помнила себя от радости и сказала, что, конечно, он может приходить. Ханна в то время жила и училась в Портленде, мама работала медсестрой в ночную смену, поэтому дома была только я. Кёртис пришёл в восемь вечера и принёс с собой всё, что нужно было нам для весёлого времяпровождения. Пока я ждала в гостиной, он любезно на кухне разрезал пиццу и открыл пиво. Мы смотрели «Молчание ягнят», кажется, некоторое время всё шло хорошо: отменная пепперони, недурственное пиво, вздрагивание в унисон и горячие комментарии происходящего… Но потом что-то пошло не так. В один момент я почувствовала лёгкое головокружение, по телу стал, словно вода, растекаться жар, причём истекал он вниз живота и… промежность. Мне стало тяжело дышать, в голове мысли обрывались, а обрывки складывались в какую-то несуразицу. Голос Крюгера до меня доносился словно из туннеля, перед глазами всё превратилось во вращающийся калейдоскоп… Больше я ничего не помню. Было видно, что эту часть рассказывать Хлое было труднее всего. Она бы, наверное, расплакалась, если б не плакала из-за этого столько раз ещё до встречи с полицией Зверополиса. − Наутро я проснулась одна в своей комнате. На мне не было одежды, а простынь подо мной была покрыта пятнами крови. Хоть у меня и ужасно болела голова, было трудно соображать, но я вспомнила вчерашний день… и меня просто прорвало. Я рыдала около часа, не в силах поверить, что лучший друг так со мной поступил. Но в итоге я взяла себя в лапы, замела следы до прихода мамы и надела маску «Всё нормально», на которую все безоговорочно купились. Это было в субботу. В понедельник я пришла в школу, а Кёртиса не было на занятиях, как не было и на следующий день. Видеть его совершенно не хотелось, поэтому домой к нему я не пошла. Но по прошествии двух недель в школе он так и не появился. Я пошла к директору, там мне сказали, что Крюгер уж две недели как отчислился и уехал с родителями в Сиэтл. Скатертью дорога, подумала я тогда, глаза б мои больше тебя не видели… и думала так до тех пор, пока не поняла, что беременна. И если утреннюю тошноту я могла списать на несвежее мясо, то с задержкой месячных и троекратно положительным тестом на беременность не поспоришь. Пришлось рассказать маме, только выставила всё это так, словно я привела малознакомого парня к себе домой, мы переспали, а потом он просто исчез. Как и ожидала, выслушала лекцию из разряда «Не так я тебя воспитывала», «Благоразумные девушки так себя не ведут» и т.д. и т.п., но от неудобных расспросов я себя отгородила. За аборт мама и слышать ничего не хотела не из-за боязни, что у меня может больше не быть детей: она считала это хорошим наказанием за мою беспечность («Вот теперь узнаешь, через что я прошла, выращивая тебя и твою сестру»). Искать мнимого папашу она тоже не стала: оно ж как, говорит, наше дело не рожать: сунул, вынул – и бежать. Сама, мол, вырастишь. В общем, о колледже мне пришлось забыть. Я закончила школу и пошла работать сначала кассиршей в нашем супермаркете, а после рождения Гленна и выхода из декрета – официанткой в кафе. За время работы в супермаркете я накопила достаточно денег, чтобы покинуть город. Я хотела родить, чтобы потом могла иметь детей с тем, кого полюблю, оставить ребёнка в роддоме и сбежать, попытаться добиться той жизни, которой жаждала и которую Крюгер мне попросту загубил. Но когда Гленн появился на свет, мои планы изменились. Я помню этот день столь же ясно, словно это было вчера. Я была дома, когда отошли воды и начались схватки, пришлось вызывать скорую помощь. В том году в январе были жуткие заносы, поэтому пришлось терпеть, пока приехала машина и пока меня привезли туда. На кровати Рахманова я провела около восьми часов. Мне было ужасно больно, мне было плохо, а горло болело от криков, которые из меня вырывались с каждой новой схваткой, а медсёстры словно издевались, заставляя меня тужиться. Но вот, наконец, ребёнок покинул мою утробу и закричал. Я настолько была морально и физически вымотана, что не смогла отказаться, когда медсестра положила его мне на грудь… Впервые за весь рассказ на уголки рта пумы растянулись в улыбку. − В этот момент, когда увидела его, я ощутила прилив сил. В этот момент в голове словно кто-то закричал: «Он не виноват! Не губи ему жизнь!». Медсёстры вместе со мной заметили, что он не совсем похож на пуму, но мне было плевать. Впервые за девять мучительных месяцев я хотела этого ребёнка! В этот момент Хлоя сняла золотой кулон на цепочке со своей шеи, причём офицеры заметили его только сейчас, и неким хитрым образом, к удивлению мужа, открыла, протягивая Нику. Внутри была подогнанная фотография, на которой восемнадцатилетняя Мяуриц лежит на больничной кровати, прижимая к себе маленький комочек в свёртке, который безошибочно был молодым «двойником» себя шестнадцатилетнего. − Разве он не прелесть? – спросила хозяйка дома со слезинками в уголках глаз. – Я решила вырастить его, не без помощи мамы и Ханны, но решилась на это. Так в нашей семье появился сын-внук-племянник Гленн Тобиас Мяуриц. Я всегда хотела назвать своего сына Гленн, Тобиас – в честь моего почившего дедушки, а фамилию, разумеется, оставила свою. Правда, чем старше он становился, тем более становилось заметно, что он не похож на пуму до конца. Это стали замечать соседи, это заметила Ханна и, что хуже всего, заметила моя мама. Таки выпытав у меня, от кого этот ребёнок, она попросту отказалась от нас и выгнала на улицу, при этом обозвав меня шлюхой, а своего внука – выродком Сатаны. Ханна приютила нас в своей местной квартире, которую она получила в подарок к выпускному. К тому времени Гленн был достаточно большим, чтобы пойти в детский садик, а я смогла найти работу, чтобы платить за эту квартиру и обеспечить нам обоим хоть мало-мальски приличное существование. Но что ни день я забирала Гленна из садика, он жаловался, что дети его дразнят, обзываются, а воспитатели придираются больше, чем к остальным. Я не оставила это, а пошла разбираться, но потом стало только хуже. Если вначале дети там ограничивались словесным залпом, то потом моего мальчика стали избивать. Я представить не могла, что дети могут быть настолько жестоки. Поэтому забрала сына домой и больше в детсады не отдавала. Но дома ему было не лучше: соседские дети если и хотели вначале дружить с ним, то родители отваживали их от него. Мне было в то время нелегко на работе, потом ещё и это навалилось – для моих тогда юных лет это казалось очень тяжёлой ношей. А когда я взяла Гленна с собой на работу, и он устроил там погром, из-за которого меня уволили, то эта ноша просто сломала мне хребет… Я сломалась… Я была во всех смыслах сломлена. Мать до сих пор не хотела общаться со мной, Ханна физически из-за учёбы не могла помочь, а денег у нас становилось всё меньше. Однажды я открыла барный шкаф, который принадлежал Ханне, достала бутылку вина и бокал и просто начала пить... Если раньше я алкоголь на дух не переносила, то в тот момент вино для меня было водой из Святого Грааля. Все проблемы будто взмахом ладони стирались, я сидела и смотрела в одну точку, а перед глазами пробегали чудные образы, на душе было такое неведомое ранее спокойствие, которого не испытывала доселе. Я на этом не остановилась: доходило до того, что я напивалась настолько, что, просыпаясь утром, не помнила, что было вчера. В один из таких дурманных вечеров я вспомнила, как коллега по работе рассказывала мне о сайте интимных услуг, благодаря которому она получала дополнительный доход. Я не помню доменного имени, но суть заключалась в том, что там можно было оформить анкету, по которой тебя находили желающие «развлечься» на дому. Найти работу никак не удавалось и тогда я подумала: «Неплохие деньги за то, чего у меня самой давно не было. Почему нет?». И так ко мне стали приходить незнакомые мужчины, притом не обязательно пумы. Одни были джентльменами и Казановами, другие – мерзавцами и негодяями, но платили они исправно. Только потом я поняла, что эти деньги идут не на улучшение моей жизни, а наоборот: я всё глубже погружаюсь в порочный круг. За алкоголем последовали наркотики, за одними негодяями пришли другие – и однажды, посмотрев на себя в зеркало, я поняла, что стала ничем не лучше простой уличной девки. А скверно на душе было не оттого, во что я превратилась, а что от этого страдает мой ребёнок. Точку в моей новой-бывшей жизни поставил случай, когда очередной клиент недвусмысленно заинтересовался моим мальчиком и предлагал дополнительную плату за его совращение. И вот я, к тому времени беспробудная алкоголичка и наркоманка, собрала свои пожитки и решила убраться из Сайлент Мэдоу далеко и надолго. А Гленна я отдала в приют не потому, что хотела от него избавиться, я хотела, чтобы он избавился от меня, от той, кто обещал защищать, а сама же физически и морально вредила ему. − Только вот он думает, что вы его бросили, − вставил Ник. − Неудивительно, − хмыкнула Хлоя. – Я ведь с ним даже не попрощалась и ушла, не оглядываясь, хотя в этот момент рыдала горькими слезами…***
На этом моменте записи Гленн внезапно оживился и резко поднял лапы. Если бы Ник не среагировал вовремя, то iCarrot Джуди окончил бы своё существование, будучи разбитым вдребезги. Вместо этого по помещению раздался чудовищный звук удара кулаков по столу, затем Мяуриц упал со стула и заколотил конечностями по полу, сопровождая каждый удар пронзительным криком: − Это ложь! Это ложь! ЭТО ЛОЖЬ!!! МакРог поднял узника с пола, тот метался в его лапах, но вырваться не мог. − Лживая потаскуха! – продолжал неистовствовать Гленн, крича в сторону крольчихи. – Ты знала, что они там со мной сделают! ТЫ ЗНАЛА!!! Волкас надел на преступника намордник и помог коллеге привязать его к стулу. Мяуриц не унимался и продолжал ёрзать до тех пор, пока ему не ввели слабую дозу транквилизатора: не чтобы заснул, а чтобы успокоился и мог слушать дальше.***
− Я добровольно пришла к психиатру, − продолжила свой рассказ Хлоя, − тот направил меня в клинику «Сакра Терра» на полуострове Оушэн Геральд, где я провела два с лишним года, прежде чем окончательно очистилась духовно и физически. Там же я познакомилась с Родриго. Каждый из нас по-своему страдал от совершённых ошибок в жизни – это нас сплотило и мы поддерживали друг друга до самой выписки. – муж и жена переглянулись и нежно улыбнулись друг другу. − В тот день, когда мы оказались вновь за воротами клиники, мы пообещали друг другу вместе начать новую жизнь, забыв все невзгоды старой. Мы на арендованной машине приехали в этот город, сыграли скромную свадьбу и стали жить вместе с тех пор. Я люблю свою жизнь, я люблю своего мужа и своих детей, но о Гленне я никогда не забывала. Даже подумывала приехать обратно в Сайлент Мэдоу и забрать его, но одна мысль не давала мне покоя: «Что если он не захочет меня видеть? Что если он не простит меня?». Поэтому я всё это время успокаивала себя мыслью, что, где бы он ни был, ему будет лучше, чем со мной. Хлоя печально вздохнула и понурила голову. − Но теперь понимаю, что ошиблась, − уже тише произнесла она, в её голосе появились всхлипы. – Это всё моя вина: я бросила его, когда он сильнее всего во мне нуждался, и повернулась к нему спиной, когда нужно было защитить его. Я обрекла его сражаться в одиночку с миром, который его ненавидит лишь за то, что он не такой, как все. Такой жизни взрослые не выдерживают, чего уж говорить о ребёнке. Тут пума подняла голову и спросила полицейских: − Вы можете дать послушать ему эту запись? Офицеры кивнули. − Гленн, если ты это слышишь… прости меня, если сможешь. Я думала, что спасаю тебя от самой себя, но в результате причинила тебе ещё больший вред. Знай, мой малыш: я всегда-всегда любила тебя… и продолжаю любить… После этого сдерживаемые доселе слёзы вырвались наружу, пума упёрлась в плечо своего супруга, а тот прижал её к себе. − Простите меня за моё поведение, офицеры, − произнёс Родриго. – Я делал всё возможное, чтобы Хлоя забыла о прошлом и жила новой жизнью, а тут появились вы с воспоминанием, которое и без того её терзает…***
Гленн крепко зажмурился и опустил голову на стол. Спустя несколько секунд его плечи мелко затряслись и по комнате разнеслись тихие всхлипы. Он приподнял голову, на столешницу упало несколько солёных капель. − Выключите это, − тихонько взмолился он, по его щекам ручьями стекали слёзы. – Выключите!.. Я не хочу это слушать! − Сожалею, Гленн, − с искренним сочувствием произнесла Джуди, − но тебе придётся выслушать кое-что ещё. Крольчиха выбрала другую запись и поставила на воспроизведение.***
Днём ранее Кёртис Луи Крюгер был найден по адресу Финикс, Осборн-роуд, дом четыре. Там он проживал со своей женой (шакалом, как ни странно) и четырнадцатилетним сыном, работал помощником шерифа. В тот же день Крюгер был вертолётом незамедлительно доставлен в целях следствия в Зверополис. Шакала привели в комнату для допросов, где его уже ждала Хлоя Фелински вместе с нашей парой полицейских. Крюгеру, как и любому другому представителю своего вида мужского пола, шла форма, а в тот день форма полиции Финикса была на нём. Однако, Кёртиса, как и Хлою, время не пощадило тоже: седые волоски в шерсти, проплешины в некоторых местах, мешки под глазами от недосыпа, печальный взгляд и разящий запах дешёвого кофе, которого в тот день, видимо, было выпито много. Бирюзовый глаз Гленн явно унаследовал от отца. Некоторое время шакал и пума просто смотрели друг на друга, словно не могли узнать или не могли поверить. Наконец, шакал присел за стол напротив неё, а Ник положил посередине телефон с включенным диктофоном. − Хлоя, − наконец произнёс Крюгер. − Курт, − ответила она, вспомнив, как называла его кратко в молодые годы. − Сколько лет, сколько зим, − выдал без улыбки шакал самую неуместную в данный момент фразу, − а ты ничуть не изменилась. − Ты тоже, − словно передразнивая его, ответила пума. – Постарел, заплесневел, но всё тот же Кёртис Крюгер. Шакал глубоко вздохнул и решил перейти к тому, из-за чего его привели сюда: − То, что мне рассказала местная полиция, это правда? Хлоя молча кивнула. Курт откинулся на спинку стула и невесело усмехнулся. − Значит, у нас есть сын, Хлоя? – подытожил он. – И я вот так об этом узнаю?.. Ладно бы, если все эти годы он просто рос без отца, но что я узнаю первым делом? Не то, что он претендент на лучшего выпускника школы, не то, что он восходящая звезда американского спорта, не то, что он встречается с первой красавицей школы. Нет!.. Первым делом я узнаю, что мой сын – серийный убийца! Как же так получилось?! − Не говори так, будто в этом нет твоей вины! – вспыхнула Хлоя. – Мой лучший друг, которому я доверяла, изнасиловал меня и сбежал! − Ты разбила мне сердце, Хлоя! – сжал лапы в кулаки Крюгер. – Да, глупо было надеяться на что-то, но я понадеялся, что ты меня поймёшь, не отвергнешь. Я ведь любил тебя с самого детства, пытался полюбить кого-то другого, но не смог: Хлоя Дженнифер Мяуриц прочно поселилась в моём сердце. А ты что мне сказала? «Как такая мерзость могла прийти к тебе в голову», кажется? Естественно, после такого я не хотел больше с тобой знаться. Родители мои и так собирались в Сиэтл, поэтому я не сбежал, а решил оставить напоследок маленький «сюрприз»: сделать тебе так же больно, как ты сделала мне. Месть, как известно, это блюдо, которое подают холодным. Сыграв на твоём желании помириться со мной, я устроил нам вечер кино, а пока ты ждала меня, я на кухне подсыпал тебе в пиво мощный афродизиак, затем ждал, пока подействует. И когда ты была полностью в моей власти, я получил то, чего так жаждал. На следующий день меня в Сайлент Мэдоу уже не было… − тут шакал несколько остыл, затем продолжил: − И, хочешь верь, хочешь нет, но я в конечном итоге не довольствовался собой, а жалел о том, что так поступил. Тешил себя одной мыслью, что, кроме своей невинности, тебе больше нечего было терять. Я и представить себе не мог, что это могло привести к таким последствиям. Почему ты не попыталась меня найти? Почему не сказала? − Думаешь, я хотела тебя видеть после того, что ты со мной сделал? – рыкнула Хлоя. – Ты не просто лишил меня девственности, ты загубил мне жизнь! − Я свою вину за это и не отрицаю, но зачем жизнь ребёнку-то было губить? − Ты ничего не знаешь, Крюгер! Ты не знаешь, каково мне было всё это время! – чуть не плакала пума. – Сначала я узнаю, что беременна, потом мама это замечает, но я ей про тебя не сказала, аборт мне делать запретили даже не ради моих будущих детей, а в целях воспитания!.. Моя мечта о колледже, карьере и лучшей жизни рухнула, я иду работать простой кассиршей в вонючей забегаловке! Если сначала я хотела этого ребёнка оставить в роддоме, то, когда Гленн появился на свет, я не смогла этого сделать. Я решила, что нет вины ребёнка в том, что его отец козлина и подонок. А потом Гленн стал расти и заметили все, что он не совсем пума: то есть, с моей точки зрения, как он похож на тебя. В детском садике его обижали, дома родители других детей запрещали им с ним играть, однажды я взяла его с собой на работу, а он устроил там погром, из-за которого меня уволили. Денег у меня становилось всё меньше, новую работу найти не получалось, и я опустилась до уровня уличной девки лишь бы мы с ребёнком не померли с голоду! Второй раз за всё рандеву Кёртис смотрел на свою бывшую любовь с неподдельным удивлением, затем вздохнул и понурил голову. − И помимо того я стала пить, стала принимать наркотики – в общем, моя жизнь окончательно пустилась под откос. Теперь я понимаю, что нужно было быть сильной, но я не справилась с этой ношей, которая на меня возлегла… Из-за тебя, Курт! − Но сейчас-то ты понимаешь, что никто не заставлял тебя это делать. − поднял голову Крюгер. – Не я разрушил твою жизнь, Хлоя, я лишь пошатнул основу, а всю конструкцию развалила ты. Я виноват лишь в том, что забрал твой первый раз и что заставил вынашивать ребёнка, которого ты не хотела. Ты могла его оставить сразу, но решила взять на себя ответственность и не справилась… − Я это поняла, когда до меня дошло, что я, родная мать, причиняю вред своему ребёнку, − перебила его Хлоя. – Я решила покончить с этим порочным кругом, в который себя втянула. Я решила уехать из Сайлент Мэдоу, пойти к психиатру и пройти лечение, которое мне назначат, а Гленна я определила в сиротский приют… − В Приют Святой Елены, что ли? – перебил её шакал, получив утвердительный кивок, он презрительно расхохотался. – И ты всерьёз думала, что там ему будет лучше? Насколько ж к тому моменту у тебя были прокурены мозги, чтобы эта мысль в голову закралась? То, что тамошняя настоятельница, сестра Петунья, долбанутая на голову фанатичка, знал, по-моему, весь город. Этот приют уже давно снискал славу хуже любого работного дома Англии девятнадцатого века. Не удивлюсь, если именно этот приют стал спусковым крючком того, кем стал мой сын. Кем были его жертвы? Последний вопрос адресовался офицерам. − Первая жертва – Ричард Фангайер, выходец приюта, был главным задирой, который издевался над вашим сыном и подначивал других детей против него, − ответила Джуди. – Вторая жертва – Джонатан Кроу, священник церкви рядом с приютом, неоднократно обвинялся в педофилии… − Что и требовалось доказать, − перебил, подытожив, Крюгер. – Он убивал всех, кто ему навредил. Рано или поздно это случилось бы… − Не торопитесь с выводами, − перебил Ник. – В случае с Кроу это был личный мотив, да, но в случае с Фангайером он убил не просто из мести, а потому что любовью Ричарда, волка, была лань. − Что? – недоуменно уставился на него Крюгер. − Вы правы насчёт пагубного влияния религиозной среды, мистер Крюгер, − сказала Джуди. – Гленн возомнил себя мессией, несущим очищение грешникам, а эти грешники, его основная цель, − те, кто состоит в межвидовых отношениях. Кёртис вроде и собирался что-то сказать, но его губы беззвучно шлёпали, как у выброшенной на берег рыбы. − Третьей жертвой Гленна стала девушка, никоим образом не связанная с Приютом Святой Елены, − сказала крольчиха. – Её звали Джессика Макалистер, антилопа, на момент смерти она была беременна, а её ребёнок был от гепарда. Родители гибрида хотели что-то спросить, но Ник их опередил: − Ваш сын находил своих жертв через социальную сеть, созданную для межвидовых пар. И на этом он останавливаться не собирался. Мою напарницу Гленн чуть не убил именно потому, что мы тоже из тех, на кого он охотится. Хлоя и Кёртис молча потупили взгляд. − Он ненавидит не тех, кого убил, он ненавидит себя. Ненавидит мир, который отказывается его принять, и ненавидит отношения, в результате которых появился на свет…***
К тому моменту, когда запись подходила к концу, тихий плач превратился в настоящее рыдание, но Гленна никто не останавливал и не успокаивал: слишком много обиды, зла и гнева накопилось в его душе, слишком много негативных эмоций, которым годами не было выхода, не было избавления от них. В это время по ту сторону зеркала стояли его родители, у которых сердце кровью обливалось, глядя на то, как их дитя страдает. И ведь это ещё не самое страшное: никто не отменит суд, а уж его решение одному Богу известно. Но Хлоя опасалась худшего – смертной казни, которая грозила её мальчику, если суд посчитает, что он совершил всё это сознательно и целенаправленно…