Дело диких бабочек

Мы приехали в дом лорда Уиндерлета и попросили доложить о нас леди Элизабет. Думаю, если Уотсон когда-нибудь возьмётся писать о «Деле диких бабочек», он с обычной своей красочностью представит читателям дом лорда, но меня интерьер не интересовал. Я немало повидал таких особняков. Единственное, что меня радовало, как химика, — так это шёлковые обои. И не зелёные, а приятного серебристо-голубого оттенка. Дворецкий вскоре вернулся и пригласил нас в гостиную, и не успели мы оглядеться, как послышался стук каблуков и шуршание юбок, но в комнату вошла вовсе не хозяйка дома, а её верный страж. — Добрый день, мисс Роулз, — я наклонил голову. — Добрый день, джентльмены. Прошу прощения, брата нет дома, а моя бедная невестка до сих пор неважно себя чувствует после посещения этого ужасного инспектора. Мисс Роулз не предлагала нам сесть, видимо, надеясь поскорее спровадить. — Боже мой, — пробормотал я, стараясь скрыть иронию. — Что же натворил этот ужасный мистер Джонс? — Он вёл себя как настоящий мужлан. В доме моего брата он осмелился задавать неприличные вопросы леди Уиндерлет. Начал с того, что спросил, носит ли она узкие юбки. Это... прошу вас, джентльмены, присаживайтесь. Я поджал губы, чтобы не улыбнуться. «В доме моего брата» было на первом месте, а леди шла вторым номером. — Благодарю. Мы с Уотсоном уселись на диван. — Тем не менее, мисс Роулз, я настаиваю на встрече с леди Элизабет, — сказал я. — Тем более что его светлость, несомненно, одобрил бы это. — Горничная доложит леди Элизабет, но я не могу быть уверенной, что бедная девочка встанет. Этот инспектор посмел спрашивать леди, не дарила ли она свои фотографии посторонним мужчинам. Надеюсь, он надолго запомнит посещение нашего дома. «Бедная девочка». Я вынужден был согласиться с таким определением. И ведь душечку Клару невозможно было ни выдать замуж, ни отправить куда-нибудь за границу. — Что ж, мы подождём, мисс Роулз. Возможно, дуэнья и хотела что-то возразить, но не успела — двери открылись и Бетти без лишних церемоний вошла в комнату. Мы с Уотсоном еле успели встать при её появлении. — Простите, что заставила ждать, господа. Спасибо, Клара, дорогая. Кивнув нам, леди опустилась в кресло. — Пожалуйста, садитесь, джентльмены. Тут был инспектор... как его? Джонс, кажется. Явился сегодня сразу после завтрака. — Мы знали о его намерениях навестить вас, но пришли не за тем, чтобы выразить вам сочувствие, леди Элизабет. — Тут я посмотрел на дуэнью. — Мисс Роулз, простите, но мы бы хотели поговорить с миледи наедине. Глаза старой девы если не вылезли из орбит, то точно увеличились минимум вдвое, но возразить нам она не успела, Бетти её опередила. — Клара, дорогая, эти джентльмены меня не обидят, они же не какие-то неотесанные мужланы. Доктор стал членом оргкомитета моего фонда «Дикие бабочки», помнишь, я говорила тебе? Ты можешь спокойно заняться подбором духов, как собиралась. Я присоединюсь к тебе, лишь только мы закончим. Мисс Роулз бросила на меня такой взгляд, словно хотела испепелить. «А вы казались мне приличным человеком, сэр», — я прямо слышал её голос. Она развернулась и, даже не попрощавшись, не торопясь покинула гостиную. — Бедная Клара. Она много лет чувствовала себя хозяйкой в этом доме.... что вы хотели узнать, господа? — спросила Бетти, когда мы снова сели. — Для начала, что натворил неотёсанный мужлан, миледи? — Да он просто... не очень умный человек. Простите, господа. Сначала он задавал нелепые вопросы про мои платья. Потом потребовал, чтобы я припомнила всех мужчин, с которыми у меня были настолько близкие отношения, что я могла бы подарить им свою фотографию. Это звучало очень оскорбительно, но у меня создалось впечатление, будто он не совсем понимает, что говорит. Вероятно, приехала мать Виктора и рассказала полиции обо мне? — Совершенно верно, миледи. И я могу себе представить, как нелестно она о вас отзывалась. И должен сказать, вопросы про платья не столь безобидны, как кажется на первый взгляд, хотя и глупы. Инспектор Джонс считает, что Виктора убила женщина. Вы читали сообщение о его смерти в газете? — Да, конечно. И моя сестра приезжала ко мне... с упрёками. — Вот как? И когда же она побывала у вас? — На следующий день после похорон Виктора, — ответила Бетти. — Мэгги была очень расстроена. Она хотела бы присутствовать на церемонии, но, кажется, муж не позволил ей. А я так не могла — умер человек, которого я хорошо знала в детстве, я сказала об этом сэру Эндрю, и тот сопровождал меня на кладбище. Вероятно, я поступила неосмотрительно... — Ну что поделать, — покачал я головой. — У полиции есть привычка: когда хоронят убитых, на кладбище посылают агента в штатском. Возможно, сам Джонс прятался за каким-нибудь ближайшим надгробием. Он видел вашу фотографию, он видел вас на кладбище. А у него есть теория, что женщина, убившая Виктора, носила узкую юбку, поэтому не смогла вынести под ней подушку, через которую застрелила беднягу. Поэтому Джонс и спрашивал о фасоне ваших платьев. Бетти даже бровью не повела. — Что за чушь? Ох, простите. Если бы я застрелила кого-то через подушку, то не стала бы её никуда выносить, даже если бы на мне был кринолин. Какой в этом смысл? Но я не убивала Виктора. Я сказала инспектору, что мы дружили в детстве, а будучи взрослыми не встречались, и больше мне нечего было ему сказать. — А ваша сестра, стало быть, упрекала вас за то, что вы разбили бедняге сердце? — Что-то похожее она и говорила. «Из-за тебя он никогда не был счастлив, а теперь уже никогда и не будет, зря он надеялся…» — примерно так. — Простите, миледи, — Уотсон наконец-то присоединился к разговору, — но почему он надеялся? Вы же не встречались с ним, не писали ему. Бетти пожала плечами. — Не писала и не встречалась, кроме того случая, о котором я говорила. Не знаю, с чего Мэгги взяла, что он на что-то надеялся. — К слову, миледи, у вас случайно нет фотографий вашей сестры? — спросил я. — Детских нет, они остались у родителей. Там же и фотографии со свадьбы Мэгги, а тут у меня всего одна, где они с мужем и детьми — она подарила её, когда мы с сэром Эндрю приезжали к ним после нашей помолвки, полтора года назад. — Вы не одолжите нам её ненадолго, миледи? — Фотографию моей сестры? Да, конечно, сейчас принесу. Леди Элизабет поднялась и вышла из гостиной. — Эх, Люси, Люси, — вздохнул я. — Мои чары, увы, не достигли цели. Её хозяйка уезжала из дома, а меня даже на порог чёрного хода не позвали. — Честная девушка, — усмехнулся Уотсон, — станет она всяких лудильщиков приваживать. А вот взяла бы да пустила — и что бы вы с ней делали, а? — Пожертвовал бы своими чувствами и желаниями ради репутации дамы сердца, — ответил я. Мне определённо стали нравиться эти горящие взгляды доктора. Однако и тут ради приличий мне пришлось пожертвовать своими чувствами и перестать его дразнить. За дверью послышались шаги. — Вот, — леди вошла в комнату с фото в руках, — держите, мистер Холмс. А могу я спросить, зачем вам фото моей сестры? Она уж точно не могла убить Виктора. Она с детства его обожала. — Несомненно, ваша сестра никого не убивала. К тому же она, как я слышал, почти не выходит из дома — в её-то положении. — Да, — с некоторой завистью вздохнула Бетти, — Мэгги ждёт уже третьего. Надеюсь, этот ужасный инспектор не заподозрит мою сестру хотя бы потому, что её юбки сейчас очень широки. — Инспектор, даже если и слышал о ней, вряд ли её заподозрит. Мать Виктора наверняка очень лестно о ней отзывалась, — сказал Уотсон. — А что касается фотографии, миледи, — добавил я, — позвольте мне пока никак не объяснять свои действия. Мне нужно кое-что проверить. — Я полностью доверяю вам, мистер Холмс, и доктору Уотсону. Как поживает ваш брат? — Благодарю, очень хорошо. Несколько любезных светских фраз — и мы с Уотсоном откланялись. Вернувшись домой, я как раз успел к приходу Хопкинса закрыть склеенными на обороте бумажными полосками всё окружение мистера Говарда на фотографии. «Поезжайте на службу к Нерли и загляните в паб напротив конторы, сержант, — велел я. — Покажите фотографию этого человека, а потом возвращайтесь на Бейкер-стрит». Хопкинс обернулся быстро, чем очень меня порадовал. — Это именно тот человек, который заходил на службу к Нерли в вечер убийства, сэр, — сообщил сержант. — А потом его видели в пабе напротив. Он взял пива и сел у окна, явно кого-то ожидая. Минут через двадцать к нему присоединился другой джентльмен. По описанию — Нерли. Они перекинулись парой фраз и вышли из паба вместе. Мистер Холмс, я бы хотел знать, что это за человек? — Видите ли, дорогой Хопкинс, я вам, конечно, отвечу, но если вы расскажете это инспектору, то он загубит всё дело. Потому что реальных доказательств вины этого человека нет. Да, он виделся с Нерли, я более чем уверен, что именно он и убил беднягу. Но вряд ли он стал бы потом держать револьвер в доме. Помните ящик письменного стола в квартире убитого? Что там лежало? — Письма от матери. — Вам не показалось странным, что в ящике лежала всего одна связка писем? Всего одна. В другом ящике хранились тщательно систематизированные рабочие бумаги. — Вы считаете, что у Нерли хранились ещё какие-то письма и убийца их унёс? — нахмурился сержант. — Я более чем уверен, но, опять же, этот человек не дурак и наверняка уничтожил их. Потому что они, во-первых, вызывают у него злость, а во-вторых, слишком хорошо намекают на его мотив. Так что обыск в доме ничего не даст. — Тут на фотографии, которую вы мне дали, бумагой закрыта семья подозреваемого? Я кивнул. — Могу я предположить, — продолжил Хопкинс, — что в деле замешана его жена? — Вы очень умны, сержант. Уотсон в разговор не вмешивался, молча курил трубку, но он хорошо меня знал и понимал, к чему я лью столько елея на голову Хопкинса. — Мистер Холмс, вы хотите, чтобы я скрыл от инспектора ваше поручение и то, что узнал? — Именно это я и хочу. Джонс в накладе не останется. Убийцу-то всё равно арестовывать ему. — Но вы же говорите, что доказательств нет! — Что ещё было похищено? Вспомните. — Ах, точно! Медальон. И что в нём такого? Уотсон покачал головой, встал и прошёлся по комнате. — Совершив одно преступление, наш человек вскоре решится на следующее. Особенно если Джонс будет и дальше уделять слишком много внимания семейству лорда Уиндерлета. Так что, Хопкинс? Согласны пойти на сговор? — спросил я. — Ну вы и искуситель, сэр! Согласен, — сержант выдохнул. — Так вот, как вы уже знаете, леди Элизабет в отрочестве была знакома с Нерли. Они дружили. И вы знаете, что она подарила ему свою фотографию. Вы её видели. Но ещё она подарила ему медальон, когда молодой человек уезжал в Индию. Также она писала ему пару раз. Нерли утверждал, что письма сжёг, оставив только конверты. Так это или нет — тут мы можем только гадать. Но конвертов в квартире тоже не нашли, как вы помните. — То есть убийца будет шантажировать леди Элизабет, вымогать у неё деньги, намекая, что у него находятся вещи, которые заинтересовали бы полицию? — задумчиво проговорил Хопкинс. — Может, он намекнёт о полиции, а может, будет пугать леди тем, что передаст эти вещи мужу. Тут всё зависит от того, существуют письма или нет. Уотсон тем временем наполнил бокалы бренди и одарил нас с сержантом. Сам же уселся на диван, задумчиво вертя бокал в руках. — Спасибо, сэр, — поблагодарил Хопкинс. — Мистер Холмс, значит ли всё услышанное мной, что леди Элизабет — ваша клиентка? Но почему она так поспешно наняла частного детектива, лишь только Нерли убили? — О нет, сержант, — покачал я головой. — Леди Элизабет стала моей клиенткой ещё до убийства. Она просто попросила меня уладить это щекотливое дело с письмами. Нерли не переставал её любить. Он вёл себя, конечно, достойно, но мало ли. Несомненно, леди очень любит своего мужа и просто не хотела его расстраивать. — Ну да… он уже в годах… Нерли был молод… — Хопкинс глотнул бренди. — И всё же… наш подозреваемый. Откуда он-то знал о детской дружбе, о несчастной любви? — Да тут всё просто. У леди Элизабет есть старшая замужняя сестра, которая в юности была влюблена в Нерли, но тот не отвечал ей взаимностью, полностью очарованный младшей сестрой. По лицу Хопксина было видно, что его сейчас осенит. — Это Говард! — ткнул он в фотографию на столике. — Прекрасно, сержант. Уотсон, не хмурьтесь, талантливой молодёжи надо помогать выбиться в люди. — Я, кажется, ничего не говорил, — отозвался доктор. — Вы очень неодобрительно молчите. Значит, Хопкинс, миссис Нерли упоминала при инспекторе о старшей сестре? Хопкинс улыбнулся. — Да, сэр. Она, можно сказать, расхваливала миссис Говард. А леди Элизабет называла вертихвосткой. Я правильно понимаю, что миссис Говард писала Нерли письма? — Правильно. С большими предосторожностями. Её муж крайне ревнив, по моим сведениям. Уотсон усмехнулся. — Ага… — кивнул сержант. — Значит, муж узнал о переписке и решил выяснить с Нерли отношения? Он, получается, планировал его убить, раз взял с собой револьвер? — Сомневаюсь. Скорее он хотел его припугнуть. Мне кажется, он угрозой вынудил молодого человека отдать ему письма. Возможно, он даже бегло просмотрел одно и увидел, что дело пахнет деньгами. — Это почему? — не выдержал Уотсон. — Вы помните, что сказала миссис Говард своей сестре? Вы ещё сами удивлялись, старина. — О том, что Виктор на что-то надеялся? — Верно. Миссис Говард целенаправленно интриговала против сестры, которой завидовала. И Нерли продолжал любить Элизабет, и вышла замуж она уж куда более выгодно. Миссис Говард, видимо, внушала молодому человеку мысль, что брак сестры был заключён по расчёту, что муж в годах и, если набраться терпения, всё ещё может измениться. При этом она, несомненно, получала от переписки эдакое болезненное удовольствие. Хотя Нерли и писал Мэгги о сопернице, но при этом нуждался в дружеском участии. — Выходит, дамочка доигралась, — по-простецки подытожил сержант. — Выходит, что так. И нам следует набраться терпения и подождать, пока Говард не решится на шантаж. Вполне возможно, он потребует, чтобы деньги доставили в условленное место, а вот там мы будем поджидать или его, или доверенное лицо. Потребуется задействовать как регулярные полицейские части, так и мои собственные — нерегулярные. Хопкинс рассмеялся. — Я читал рассказы доктора Уотсона. Вы о своих мальчишках, сэр? — Именно. — Инспектор сменит гнев на милость. Он обожает засады и погони. — Ну вот и прекрасно, сержант. Не смеем вас больше задерживать. Когда Говард сделает следующий шаг, мы с доктором сами приедем в Скотланд-Ярд и поговорим с инспектором. А пока несите службу и думайте о том, что это ваше последнее дело с Джонсом. Хопкинс встал и вполне по-светски поклонился. — Спасибо, сэр. Если всё получится, я ваш должник. — Ну, полно. Мы ещё с вами поработаем. Когда мы остались в гостиной вдвоём, Уотсон тяжко вздохнул. — Бедный парень. Ему бы контракт подсунуть, и чтобы подписал кровью. Я хмыкнул и пожал плечами. — Ну это не по моей части, это дело Майкрофта, и кто знает, не поступит ли он так со временем? *** Эти несчастные четыре дня, прошедшие со времени визита Хопкинса, тянулись, словно четыре года. Я для очистки совести, а скорее от досады, съездил к знакомому оружейнику, истерзал там подушку из квартиры Нерли и мешок с шерстью и выяснил примерную модель револьвера или пистолета, из которого несчастный мог получить смертельную рану в сердце. К концу второго дня я уже не знал, куда себя деть, поэтому лежал на диване, смотрел в потолок, то и дело стискивая зубы. Чего он медлил, этот чёртов Говард? На другой день я отказался от завтрака, от ланча, не обращая внимания на укоризненные взгляды Уотсона. И когда он вздохнул и поднялся к себе, я даже, грешным делом, почувствовал облегчение. Но вскоре послышались шаги, и доктор спустился с саквояжем. — Сегодня меня ждут в «Диогене», — сказал он. — Вы со мной? А я и забыл. Мне ужасно не хотелось идти, но оставаться дома, когда нет никаких дел, а у брата я не был уже почти неделю… Словом, я скрепя сердце поехал вместе с Уотсоном в клуб. Майкрофт ждал нас, как всегда, с накрытым столом. Чай — святое для таких сладкоежек, как мой брат. Я поймал себя на том, что чувствую раздражение, и ощутил лёгкий озноб. К счастью, доктор быстро увёл Майкрофта в спальню, чтобы осмотреть его до того, как мы приступим к пирожным. Я прошёлся по кабинету, взял со стола газету и устроился в кресле брата за столом — давно хотел тут посидеть. Мне хотелось увидеть реакцию Майкрофта на то, что я занял его место — возможно, это меня развлечёт. Но дверь в спальню всё оставалась закрытой, время шло, зачатки хорошего настроения окончательно улетучились, и когда Джон с Майкрофтом наконец вышли в кабинет, желчь во мне уже кипела, видимо, поэтому я смог только пробурчать: — Неужели нужно полчаса, чтобы осмотреть человека, который, слава богу, ничем не болен?! — Вот именно: слава богу, что ничем, — совершенно спокойно ответил Уотсон, — поэтому я тут и бываю каждую неделю, помимо всего прочего. Майкрофт редко видел меня в таком состоянии, если вообще когда-нибудь видел. Он посмотрел на нас обоих и сказал: — Поначалу всегда непросто, мой мальчик. Если бы ты провёл в этом кресле не полчаса, а десять лет, ты бы научился ждать часами, днями и неделями — если не совершенно спокойно, то, во всяком случае, не проявляя нетерпения. Но раз уж ты сегодня за хозяина, позвони, чтобы несли чай. Господи… Позвонить-то я позвонил… Уотсон умница — он проделал вокруг Майкрофта эдакий пируэт, словно решил зачем-то обойти его кругом, и при этом он прикрыл меня на несколько секунд от взгляда брата. Этого мне хватило, чтобы немного прийти в себя и подавить новый приступ раздражения. Но я тут же почувствовал себя так, будто меня протащили через валик для отжима белья. Когда мы уселись за стол, я попросил чаю без молока и без сахара. — Берите заварное, Джон, они сегодня повару отлично удались. Шерлок, может, хотя бы попробуешь? Майкрофт посмотрел на меня, вздохнул и сам тоже взялся за пирожное. — Я так понимаю, наш убийца оказался трусом и шантажа мы не дождались? Может быть, дорогой, стоит его... подтолкнуть? — Нет, — слишком поспешно и резко отозвался я. — Но каким образом это вообще можно сделать, Майкрофт? — спросил Уотсон. — Тут есть два пути. Во-первых, шантаж ведь предполагает получение от жертвы чего-то, и чаще всего это выражается в некоторых суммах? Возможно, если нашему шантажисту средства понадобятся достаточно срочно и в достаточно большом объёме, который он... — Майкрофт взглянул на моё страдальческое лицо и просто закончил: — Нужно сделать так, чтобы ему срочно понадобились деньги — раз, и чтобы объект... чтобы Бетти вызвала у него новый и глубокий приступ, хм... раздражения. — Допустим, — отозвался я. Уотсон налил мне ещё чаю и осторожно спросил: — Что касается первого пункта: по сути-то деньги Говарду не особо нужны, как я понял? Для него это дело принципа скорее. И как же повлиять на его финансовые дела? — Он не игрок, — вмешался я. — Но неожиданные траты всегда могут свалиться человеку на голову, — заметил Майкрофт. — Он служит? Пропажа чужих денег, поломка дорогостоящего экипажа, увольнение нескольких человек из прислуги. И как украшение списка — при посторонних дамах попросить у него огромную сумму на благотворительность, к примеру — на спасение бабочек. — Только бабочек тут не хватало, — пробормотал я. — Я бы не стал вмешивать в это Бетти. Ни прямым, ни косвенным образом. Вот поломку экипажа я ему могу устроить. А недостачу, увы, нет. — Где он служит? Запиши мне, и финансовые проблемы на работе я ему устрою. И его клуб, пожалуйста. Есть у меня ещё одна идея. А что касается Бетти, то ей надо будет всего лишь пригласить сестру с мужем на благотворительный вечер. Лорд объявит, стоя рядом с шурином, что жертвует значительную сумму на этих несчастных бабочек. Бетти, конечно, обрадуется. Ей самой ничего лишнего знать и не нужно. А сэра Эндрю я беру на себя. Я подошёл к столу, написал на листке название банка, где служил Говард, и название его клуба. — Дай бог, чтобы он пришёл без жены, — сказал я, передавая листок Майкрофту. — Почему, мой мальчик? Он же не начнёт действовать при людях. — Там шестой месяц, насколько я знаю, и выкидыш… в анамнезе. Майкрофт нахмурился. — Что ты предлагаешь? Оставить всё как есть, и если он не пойдёт на шантаж, как собирался, то не раскрывать дело и не привлекать его к суду за убийство ни в чём не повинного влюблённого инженера? Я покачал головой. — Сам он придёт. Обязательно. А вот жену, скорее всего, оставит дома. — Оставит так оставит. Я вообще не понимаю, почему ты придаёшь этому значение. Какое нам до неё дело, если она не соучастница. А она вряд ли соучастница. — Вот поэтому я и не лезу в политику. Слишком у вас там грязно! — выпалил я. Уотсон сидел напротив меня, и я увидел, как округлились у него глаза, и только тогда осознал, что именно сказал брату. Я тут же утратил способность соображать, но чувствовал, что ещё немного, и у меня начнётся настоящая истерика. Я стиснул вилку для пирожных, чтобы скрыть дрожь в пальцах, и сосредоточился на этой мысли, лишь бы не думать ни о чём другом. Ладонь брата, которая накрыла мой кулак, поначалу показалась мне помехой — мне же нужно видеть вилку! Через мгновение я понял две вещи: во-первых, брат положил свою руку на мою, во-вторых, я теперь на практике, а не иносказательно узнал, что означает фраза «сердце пропустило удар». Но, как ни странно, в голове вдруг начало проясняться. Не скажу, сколько прошло времени, очевидно, совсем немного, но я снова взглянул на Уотсона и увидел в его глазах облегчение, а справа услышал «всё хорошо, солнышко», и ни уже подзабытый ласковый тон брата, ни детское обращение не вызвали во мне желания немедленно провалиться сквозь землю, наоборот — озноб пропал, словно изгнанный тёплыми лучами. Мы с доктором одновременно выдохнули и одновременно улыбнулись. Я посмотрел на Майкрофта и неожиданно для самого себя спросил: — И какое пирожное мне взять? — С виноградинами и жёлтым кремом, конечно, — убеждённо, словно мы всё последнее время только о пирожных и спорили, сказал брат. Дальше за чаем разговор шёл только об отвлечённых вещах: о бабочках-махаонах, о которых мой брат «случайно» знал массу фактов, потом об опылении, затем — о пчёлах, и тут я наконец-то блеснул эрудицией. Когда мы уже собрались уходить, я размышлял, надо ли что-то сказать Майкрофту, хотя бы извиниться, или так всё и оставить, словно и не было этой несостоявшейся истерики, но он вдруг снова удивил меня, когда, пожимая на прощание руку, сказал: — Не переживай, Шерлок. Я лично прослежу, чтобы каждый получил ровно столько, сколько заслуживает. *** Когда мы вернулись домой, я, против обыкновения, устроился на диване. Уотсон сел рядом и взял меня за руку. — Вижу, вам уже лучше, — сказал он. — Право, не стоило так нервничать. Это дело не стоит того, чтобы так близко принимать его к сердцу. — Я знаю, почему вы взяли меня с собой, — без тени претензии или иронии отозвался я. — Вовсе не поэтому. Правда, я не думал, что у вас с братом бывают такие напряжённые моменты. Но, слава богу, ваша взаимная любовь сильнее любого недопонимания. — Вероятно, меня можно было бы назвать чистоплюем? — заметил я. Уотсон посмотрел на меня вопросительно. — Я про политику. — О нет. Майкрофт, конечно, начал немного не с того, а вы слишком нервничали, чтобы объяснить ему, что чувствуете. Но я знаю, почему вы не можете не думать о Мэгги. — Почему? — Потому что она мать. Я едва не вздрогнул и резко повернул голову. — Сядьте, пожалуйста, на тот край дивана, дорогой, — попросил я. Когда Уотсон, нахмурившись, пересел, я тут же улёгся и положил голову ему на колени. Определённо мне захотелось получить порцию ласки ещё и от него. — Ах вот оно что… — улыбнулся Уотсон и погладил меня по волосам. Я тут же завладел его второй ладонью и положил её себе на грудь. — Что вы думаете обо всём этом? — спросил я. — Я далеко не в восторге от Бетти, но она, пожалуй, единственный персонаж этой истории, о ком следовало бы позаботиться. Нерли жаль, конечно, но что касается Мэгги… Если вы посмотрите на эту женщину без лишних эмоций, то сами увидите, что сержант Хопкинс прав: она доигралась. Ей можно посочувствовать, но ведь она не была лишена выбора: ни изначально, когда выходила замуж за нелюбимого мужчину, ни потом, когда никто не мешал ей поговорить с сестрой, понять, что та чувствует на самом деле. Никто не заставлял её играть сердцем молодого человека и внушать ему ложные надежды. Да и Говард мог оставаться ревнивцем и скупцом, мог ограничиться только тем, что отобрал письма. Но он, как мы предполагаем, поддался алчности. И он, и его жена своими руками погубили свои жизни. И вина лежит только на них. Да, детей жалко, не спорю. Но для вас нет повода переживать о неудаче и в чём-то себя упрекать. Сложно сказать, что оказывало большее целительное воздействие на меня: речи Уотсона или его прикосновения, но я практически успокоился. — Из нас троих вы самый мудрый человек, дорогой мой, — сказал я. — Прямо Соломон, — усмехнулся Уотсон. — Что ж, надеюсь, теперь вам будет легче ждать развязки нашей истории. Следующие дни показали, что он оказался прав. Мои мальчишки повсюду сопровождали Говарда, отчитываясь мне о каждом шаге, который тот делал. Спустя четыре дня после нашего с Уотсоном посещения «Диогена» мне доставили письмо от брата. Я развернул листок, пробежал его глазами и рассмеялся: — Уотсон, послушайте, что пишет Майкрофт: «Дорогой Шерлок! Хотел вкратце рассказать тебе об одном происшествии, достойном графа Монте-Кристо. Не далее как позавчера в банк, в котором наш общий знакомый занимает некоторую должность, позволяющую ему иметь отдельный кабинет на одном этаже с вице-президентом, приехал с просьбой важный иностранный клиент — частным образом, конечно. У него с собой были ценные бумаги, векселя и чеки на общую сумму в пять тысяч фунтов, которую он захотел срочно получить наличными. Сумма для банка не слишком значительная, но все же пересчитать и упаковать столько наличных за пять минут невозможно, и клиента, у которого были, разумеется, самые лучшие рекомендации от министерства иностранных дел, попросили подождать в кабинете вице-президента, где накрыли лёгкий стол и где молодой человек в компании самого вице-президента и нашего знакомого ожидал, пока ему приготовят заказанную сумму. Когда деньги принесли в кабинет и были уже готовы передать уважаемому клиенту, в банк вдруг доставили телеграмму, где говорилось, что под именем молодого человека, держателя документов и векселей, скрывается известный французский мошенник и вор. Телеграмма вызвала замешательство, и сотрудники банка по понятной причине приостановили выплату, намереваясь проверить личность клиента. А всю уже подсчитанную сумму перенесли в кабинет нашего общего знакомого и там заперли — кажется, в столе, точно не знаю. В любом случае это был не сейф, а что-то несомненно более примитивное, поскольку в течение полутора часов, пока проверялась личность молодого француза, кто-то умудрился украсть деньги. Пропажа выяснилась, когда с клиента были сняты все подозрения в мошенничестве. Вице-президент банка очень переживал, что бедному молодому человеку пришлось так долго ждать, пока не подсчитали сумму заново... одним словом, теперь наш общий знакомый должен своему банку пять тысяч фунтов и ни на пенни меньше. К тому же на него косо смотрят сослуживцы и начальство — никто не видел, куда именно он запер деньги в своём кабинете... Это произошло, как я сказал, позавчера, но на этом приключения бедняги не закончились. Вчера за ужином в клубе нашему знакомому уже лично представили того же самого молодого француза, который оказался гостем одного из членов клуба. Молодой человек предложил троим завсегдатаям провести вечер за карточным столом. Не знаю, что побудило нашего общего знакомого согласиться на крупные ставки — то ли он хотел отмщения, надеясь выиграть у «лягушатника» хоть часть пропавших денег, то ли молодой француз оказался гипнотизёром, наподобие индусов... но наш бедняга к концу вечера умудрился проиграть какую-то астрономическую для столь обычной ситуации сумму — около пятисот фунтов, можешь себе представить? Он настолько вышел из себя, что даже едва не обвинил француза в шулерстве! Одним словом, мой мальчик, этому человеку крупно не повезло. К чему я всё это рассказываю? Да просто так. Твой любящий брат, Майкрофт Холмс». — Да, Говарду крупно не повезло, — усмехнулся Уотсон. — И кто же был этим молодым французом? Грей, вероятно? — Разумеется. Кому же ещё Майкрофт мог поручить такое? Грей прекрасно говорит не только по-французски, кстати. В числе языков, которыми владеет, он почти сравнялся с моим братом. Ну а кто утащил из кабинета деньги — вот это я не могу сказать. При случае спросите об этом Майкрофта сами. — И что теперь? Экипаж? — Ну что вы. Не будем уж совсем добивать беднягу. Ему ещё ехать на приём к сэру Эндрю. Пусть отправляется на своём. Думаю, что в ближайшее время вам доставят приглашение, дружище. Постарайтесь не попадаться Говарду на глаза, но проследите за ним. Приглашение доставили вечером, и на другой день Уотсон отправился на приём к лорду и леди Уиндерлет. Я собственноручно повязал ему бабочку и прочувственно «благословил», дав на прощание ещё пару наставлений. Оставшись в одиночестве, я коротал время, перекладывая для скрипки весьма романтичную арию из почти забытой оратории Скарлатти-сына — в расчёте на то, что она, несомненно, понравится Уотсону. Ноты я достал по чистой случайности, совершив набег на лавку букиниста. Уотсон явился раньше, чем я предполагал. — Надеюсь, вам не пришлось спасаться бегством? — спросил я. — Нет, я просто решил не задерживаться. Тем более Говард с женой тоже уехали рано. Вообще странный вышел приём. Мне кажется, половина гостей была уверена, что это просто розыгрыш, хотя деньги собирались на спасение конкретного леса, где живёт какой-то редкий вид… не помню его название. Деньги жертвовались, но суммы были очень скромными, пока сэр Эндрю не сказал свою речь и не вручил жене чек на тысячу фунтов. Многих это позабавило, судя по всему. Гости решили, что лорд решил побаловать свою молоденькую супругу. Рука вашего брата чувствовалась. Сэр Эндрю сделал своё заявление не просто, чтобы Говард с женой слышали, но стоя буквально в двух шагах от них. Наш общий знакомый, как называл его в письме Майкрофт, буквально посерел, а его жёнушка густо покраснела. Так что они оба почувствовали себя не в своей тарелке и быстро откланялись, благо придумать причину не составляло труда. Я видел, как Мэгги подошла к Бетти, что-то тихо сказала ей с самым кислым видом, а та явно сестре посочувствовала. — Хорошо, — кивнул я. — Завтра поеду в Скотланд-Ярд. Пора поставить в известность Джонса. Думаю, Говард больше не затянет с шантажом. А вас, дорогой мой, я попрошу побыть дома, потому что Уиггинс будет приезжать с докладом. — Кстати, Холмс! — Уотсон в сердцах хлопнул себя по лбу. — Чуть не забыл! Я слышал, как Бетти приглашала сестру послезавтра прогуляться с ними в Кенсингтонском саду и предлагала заехать за ней после ланча. Мэгги, разумеется, отказалась, но вот Говард точно слышал этот разговор. — Хорошо, что вспомнили. Что ж, парк — место общественное и многолюдное. Там как раз и можно незаметно или с помощью уловки вручить Бетти письмо, в обход секретаря и слуг. Говард, несомненно, воспользуется такой возможностью, чтобы не рисковать. А мы будем поблизости и проследим за дамами.