Поединок
Вард
Город Арен – странное место. До сих пор не знаю, насколько он огромен. Но, по крайней мере, когда вот так не знаешь этого, он кажется бесконечным, настолько большим, что в нём, распределённые по районам, умещаются все четыре сезона одновременно. И постоянно. Хотя, на самом деле, это, конечно, никак не связано с размерами. До превращения в гладиатора я в Городе ни разу не был. Только рассказы слышал. То, что я увидел, превзошло все ожидания. Обычно мы передвигаемся на метро или трамваях. Потому что, если решишь прогуляться из нашего Средне-летнего, например, в Поздне-зимний, на это удовольствие уйдёт, мягко говоря, не час и не два. Кроме того, особо «приятный» момент – трудности с переодеванием. Сегодня нам было не очень далеко, но времени не хватало, и всё равно пришлось ехать. Архитектура в Средне-весеннем районе довольно приятная, местами даже красивая, так как он считается престижным. Под стать природе, всё яркое, чистое, часто витиеватое, с множеством эстетических деталей. Здания, в основном, невысокие, непохожие друг на друга, но гармонично сочетающиеся. Много стекла и дерева. Витражи, лепнина, резьба. Уютные закоулки, парки, скверы. Место, куда мы пришли, оказалось исключением. Высоченная бетонная башня нависала монолитом без окон, давила необъятностью. Препятствием на пути встал высокий забор из бетонных же блоков. И ещё – охранник у ворот, который сказал, указывая на Лена: - Только он. Это закрытое мероприятие. Моё сердце упало в желудок. Ни одна из предыдущих Арен не была закрытой. Я даже не знал, что такие есть вообще. Хотя, по сути, что мы знаем-то, кроме того, с чем уже столкнулись? Но не виделось мне в этом факте ничего радужного. Лену было легче: за себя так не беспокоишься, как за того, кого… В общем, он повернулся ко мне и, можно сказать, беззаботно пожал плечами: - Значит, увидимся позже. - Я сегодня танцую, - напомнил я, - значит, мы увидимся поздно. Он кивнул, как-то рассеянно хлопнул меня по плечу и ушёл за ворота. Не знаю, чего я хотел. Трагического прощания, что ли? Но во мне почему-то плескалась обида. На Лена? Да вроде нет… Может, на охранника? Это было бы глупо. Может, это вообще не обида? Просто боль какая-то приютилась над солнечным сплетением. Сквозь прутья ворот я смотрел на удаляющуюся спину Лена. Около широких стеклянных дверей с ним заговорила миловидная девица-распорядитель. Не просто заговорила, это было видно даже на расстоянии. Особый взгляд, особый наклон головы, особая томность жестов. В сочетании с плавными линиями тела, кукольным лицом, тёмными блестящими волосами… В своё время, это всё могло бы показаться мне привлекательным. А Лену это всё кажется привлекательным вот прямо сейчас. Он очень мило улыбается ей. Что-то говорит. Она смеётся, он тоже смеётся. Я прямо-таки слышу его слова, направление его мыслей, и мне от этого… Приступом навалилось мощное отвращение к себе. «На что я надеюсь?! А я ведь надеюсь! До умопомрачения… Я жалок. Ужасно-ужасно-ужасно глупо!» Я отвернулся и быстро пошёл прочь. Не оборачиваясь. Побежал. Средне-весенний район. Здесь всегда красиво. Словно после зимнего сна очнувшиеся – запахи. Свежей силой налитые – деревья. Всё новое-чистое-проснувшееся. Птицы поют на все голоса. А мне хотелось рыдать, кричать, биться во что-нибудь… Не знаю, чего хотелось. Но что-то раздирало, разъедало, мочалило, оседая тяжестью в висках и колючим безмолвным всхлипом в горле. Это что-то было злое, ехидное и саркастичное. Это что-то меня ненавидело и, ненавидя, забрасывало гадкими, едкими мыслями и словами, давило во мне всё светлое, такое, что могло бы дать надежду. Любой довод в пользу жизни тут же предавался жёсткой обструкции. Это что-то заставляло меня быть себе противным. Заставляло раздражаться всем, что есть во мне. Да и вне меня. В такие моменты нельзя даже думать о том, о чём мечтаешь. Что-то вывернет это наизнанку, посмеётся над тобой, унизит и осудит. В такие моменты нельзя быть рядом с теми, кого любишь. Что-то заставит тебя сделать больно и им. Это состояние самодостаточно. Нельзя, ничем нельзя прекратить его. Его можно только переждать. Спрятавшись от всех. Переждать, пока осядет, спадёт, утихнет… А пока ждёшь – усугубляешь. С извращённой настойчивостью придумываешь яркие мазохические образы, заталкивая себя всё глубже и глубже в пылающий мрак, опускаясь на дно. Я уселся под деревом в кучу старых листьев и пережидал, усугубляя.Лен
Я знал, что он стоит там, за воротами, и смотрит мне вслед. Но не обернулся, ни разу. Пусть лучше обижается на меня, чем за меня волнуется. Хватит того, что сегодня я сам как-то чрезмерно за себя волнуюсь. Утренний звонок задал тон этому дню. Пока стиль сохранялся. По крайней мере, бетонная коробка, которая собиралась поглотить меня, не вызывала романтических ассоциаций. Зато вот девушка у входа вызывала. Во всяком случае, должна была бы. - Вас уже ждут, - говорит она, и то, как я отражаюсь в её взгляде, очень мне льстит. - Без меня не начнут, - отвечаю я, обаятельно улыбаясь и не совсем незаметно бросая взгляд в вырез её блузки. Она охотно смеётся. Несколько минут мы продолжаем в том же духе. Невозможно не заметить, что она очень хочет развить наше общение в нечто большее. Она очень привлекательна. Никакой примеси вульгарности или распущенности, чувствуется даже некоторая застенчивость. Просто я ей очень нравлюсь. Она начала – подала целый ряд недвусмысленных сигналов. Мне остаётся только принять приглашение. Просто и заманчиво. А я вдруг осознаю, что не хочу. Совсем. Почему? Я сам не понимаю. Пытаясь понять, представляю её без одежды, мысленно касаюсь её кожи, слышу стоны, чувствую движения тела… Следствием этих мыслей – тошнота. Раньше такое действовало совсем по-иному. Теперь же это нежелание просто есть – и всё. Не объедешь. Это раздражает и озадачивает. А обиженный Вард сейчас стоит и смотрит, как я, пытаясь скрыть замешательство, дежурно шучу и хихикаю вместе с ней. Мне стало стыдно. Почему? Плюнув на бесплодные попытки и раздумья, я вошёл в здание.Взгляд
Он стоит на Арене и держит в руках секиру. В данном случае, Арена пока – понятие символическое. Он просто знает, что стоит на ней. Но не видит. Ничего. Сначала была маленькая, холодно освещённая мигающими трубками ламп, раздевалка. Насквозь пропахшая потом, кожей и страхом. Там Лен переоделся в предоставленную ему униформу на сегодня: тёмные штаны из плотной, но гибкой ткани, тускло поблёскивающая бронзой мелких колец кольчужная рубаха, мягкие короткие сапоги из кожи. Потом была оружейная, больше похожая на склад магазина спорттоваров – как-то уж очень прозаично покоились на полках груды холодного оружия со свисающими с них бумажными бирками. Толстая тётка в синем халате, явно завхоз, подозрительно следила за Леном, пока он ходил между полками, ломая голову, чем бы убить противника, который собирается его съесть. - Велено, не больше одного экземпляра, - брюзгливо и назидательно сообщила тётка, поправив очки с толстенными стёклами, за колодцами которых затерялась бы любая индивидуальность. Сообщила, когда Лен положил перед ней на стол длинную мощную секиру с двумя лезвиями. - Я ничего никуда не спрятал. Честно, - Лен прижал руку к груди, любовно разглядывая прыщи на тёткином открытом и выпуклом лбу. - А это, - он взял секиру за верхушку двумя пальцами, расположив лезвия перед лицом и выглядывая в дырочки искусной резьбы у древка. - Это и есть один. Экземпляр. Тётке что-то не нравилось – то ли два лезвия у одной штуки оружия, толи она нечто неуважительное подозревала в тоне Лена, а может, хотела проверить его сапоги, но стеснялась. Она пожевала губами, осуждающе покачала головой, вместе с которой покачался узел туго стянутых на затылке тёмных волос. И что-то записала в толстенный учётный журнал. - Вернёшь взад. Потом. - Верну. В… назад. Потом, - Лен покивал. - Если жив останусь – обязательно. Потом были коридоры. Полутёмные. На стенах высвечивались тонкие зелёные стрелки указателей. А после полутемень вдруг превратилась в темноту. Указатели погасли. Лен сделал ещё несколько шагов, почувствовав, что пол стал мягким, и остановился. Пытаясь различить хоть что-то. Но не видел. Ничего. Ощущается только большое пространство, уходящее высоко вверх. И ещё запах. Странный, нечеловеческий запах, подобный тому, что остаётся на ладони после божьей коровки. Неприятный запах. Затекает горечью под язык и ползёт оттуда в желудок – пустотой, в живот – страхом… Лен коротко трясёт головой. Сжимает зубы. Страх – недопустимое. К контролю над поведением. Если бы хоть посветлее… а так – беспомощность, и она очень раздражает. «Они с ума сошли! Как можно драться в такой темноте? Ну, это уж совсем подло!» И тут потолок разверзается. Лен видит светлую полосу на полу и поднимает голову. Продольная узкая трещина медленно ползёт в стороны. Становясь всё шире. Сочно голубая трещина. С прожектором солнца в центре. Очень-очень-очень высоко. Арена длинная – метров шестьдесят, и узкая – около десяти. Серо-коричневые стены. Потолок теперь отсутствует. Пол посыпан влажным утоптанным песком. «Я словно в колодце…» Теперь светло. Не солнечно, нет. Слишком глубоко Арена – бетонные стены по дороге к дну успевают съесть яркость. Не ярко. Но достаточно светло. «Ага. А вот и зрители. На полпути к солнцу…» Балкон внутренним карнизом опоясывает стены. С него – смотрят. Не много, балкон неширокий. «Человек пятьдесят. Избранные? Кажется, я вышел на какой-то новый уровень, и ничего не знаю об этом. Теперь – догадываюсь.» Смотрят и ждут. Сдерживая возбуждение. Глотая обильные слюни предвкушения. Предвкушения чужой зрелищной смерти. Лен плотнее сжимает секиру, глядя в высокий тёмный проём в одной из торцевых стен «колодца». Он вышел не оттуда. Там, откуда он вышел, теперь гладкая стена. А из этого проёма явно предполагается торжественный выход. «Моего противника не вытолкнут, как слепого котёнка, в темноту. Он явится со знанием дела. Может, и оркестр сейчас вступит?» Но – тишина. Бетонная, холодная. Ожидание. Нервы тянутся. И этот кошмарный божьекоровий запах! Лен не уловил момента, когда он начал медленно усиливаться, заливая всё пространство вокруг. - Что за вонь?! - шипит Лен в полголоса. Она явно воздействует на психику, заставляя нервничать. Какая-то беспричинная, животная паника бродит внутри, пиная, раскидывая спокойствие и смелость. «Ненавижу бояться! Только не здесь! Не их…» Злость накатывает мощной волной, и это вдруг помогает. Всё возвращается на свои места. Обоняние прекращает преобладать над остальными чувствами. Приходит обычный, злой и весёлый, азарт битвы. Вовремя. Он такой чёрный, что Лен даже не сразу его замечает на фоне входа. Просто тьма вдруг начинает шевелиться и отблёскивать множеством полированных поверхностей. А потом становится слышно, как он… идёт?.. ползёт?.. в общем – передвигается. И ещё становится ясно, что уже отошедший с первого плана внимания запах – это именно его имущество. Его очень много, этого противника. Если бы ещё один Лен вскарабкался Лену на плечи, может, они и стали бы одного роста с тем, кто возвышается напротив. Но это никак не стало бы компенсацией недостатка массы, длинны и целой кучи членистых ног, клешней, каких-то усиков, похожих на кнуты… Его очень много, этого противника. То, что ближе всего к Лену, походит на голову жука-рогача, и постоянно вертикально двигает впечатляющими насекомьими челюстями, словно кого-то дожёвывая. Выглядит это плотоядно, неприятно и даже как-то неприлично. Лен заворожено следит за мощным ритмичным движением, попутно соображая, как по отношению ко всему этому великолепию можно использовать секиру, которая заметно приуныла, осознав свои габариты. - Я тебе звонил, - неожиданно тихо говорит громадина знакомым сиплым голосом, и Лен не смог бы поручиться за то, какой частью тела она это делает. - Не представляю, чем, - решает озвучить он свои сомнения. «Вряд ли этот… жук – заключённый. Судя по запаху, это вообще его территория. Скорее всего, я ему приглянулся на одном из боёв. Почему-то мне это не льстит…» - А-а-а-ах..! - доносится сверху, с балкона. И Лен видит стремительно приближающуюся чёрную, мохнатую снизу, клешню.Тройн
Лен
Это было долго. Тяжело и изнурительно. Под конец начало казаться даже, что безнадежно. Но, вот он я. Поднимаюсь по лестнице. Домой. Я не ранен. Не ранен серьёзно. Но мне очень плохо. Почему-то последний взмах клешни не шёл из головы. Ещё бы чуть-чуть – и быть мне располосованным надвое. Это «чуть-чуть» не давало покоя. Я чувствовал себя всё-таки располосованным надвое. Я валялся в мокром вонючем песке и захлёбывался собственной кровью. До тошноты. Как будто не отскочил я в сторону в последнее мгновение, превратив отступление в натиск, решающим ударом секиры раскроив череп (или что у него там) врага. Мне было очень плохо от этой своей, не воплотившейся, но очень близко прошедшей гибели. Странно. Почему именно сейчас? Почему именно этот бой? Да, он, пожалуй, был самым тяжёлым в моей практике. Это настораживает. Но всё-таки… За свою гладиаторскую карьеру я избежал множества ударов, которые могли быть смертельными – и тут же забывал о них. По крайней мере, они не заставляли меня переживать то мучительное, тянущее ощущение, которое переваливалось во мне сейчас. Утомляло, раздражало, изматывало даже. Хотелось его придавить, как-то от него избавиться, стряхнуть… Вытравить из себя! Но как? - Выпить, - голос за моей спиной утверждал. Я обернулся. Маленький, какой-то весь ссохшийся, но очень, надо сказать, живенький голубоглазый старичок понимающе мне улыбался. - Что? - на всякий случай переспросил я. - По моему, вам стоит выпить, - пристально глядя на меня, повторил старик. - Всегда чувствуешь, когда смерть и в самом деле прошла в миллиметре от тебя. Это страшно. И страшно потом долго. Я немного опешил. Ведь вслух о своих мыслях я не говорил совершенно точно. - Откуда вы знаете? Мне показалось, сегодняшний бой был закрытым. А вы не похожи на… - я осёкся. - На особо важного зрителя? - закончил за меня незнакомец, в широкой улыбке демонстрируя крепкие белейшие зубы, и подёргав себя за край потёртого пиджака из лёгкой коричневой ткани. - Я им и не являюсь. Он протянул руку и, когда я пожал её, представился: - Тройн. Местный, так сказать, лекарь. Латаю бравых воинов, которых можно залатать. Реабилитационные больничные услуги тут не предусмотрены. Если уж ты туда, в больницу, официально попал – пиши-пропало, на Арену не вернёшься, спишут в утиль. А я – альтернатива такому исходу. Не официальная, но известная. Бойцы сами ходят ко мне, а власти зовут на такие вот, как сегодня, мероприятия, так как участвующих в них бойцов выгоднее сохранить, чем потерять. Конечно, не до такой степени, чтобы усовершенствовать медицинские услуги, но всё-таки… - Так у вас есть, что выпить, Тройн? - я улучил момент и вклинился в этот монолог. - Потому что у меня – нет, и идти я никуда не хочу. - Есть-есть! - заверил он, мелко кивая. - Милости прошу! Мы стояли возле двери, на два этажа ниже нашей с Вардом. Я усмехнулся. - Теперь я понимаю, почему здесь всегда толчётся народ. Удивительно, что мы раньше не встречались. - Встречались-встречались! - он усердно звенел ключами. - Просто вы меня не замечали. Я с сомнением посмотрел на его объёмистую, намекающую на сходство с Эйнштейном, снежно-белую шевелюру, на старомодный (здесь – исключительно по моим стандартам) костюм и вместительный саквояж – атрибуты доктора из английских Детективов. Не замечал? Оказывается, я обладаю умопомрачительной рассеянностью. Входя в квартиру за Тройном, я вдруг ощутил острый приступ информационного голода. Ведь у нас с Вардом о здешнем распорядке до сих пор имелись только поверхностные сведения, почерпнутые из собственного опыта. Тройн должен знать больше. Хотя бы о моём сегодняшнем «повышении». У меня даже в желудке забурчало. - О, да вы, милейший, проголодались! Это и понятно. Сейчас… Тройн поспешил на кухню, а я задержался в гостиной. Ужасно любопытно разглядывать чужие квартиры, особенно, когда планировка такая же, как в твоей. Как и у нас, вход в кухню у Тройна из гостиной, слева. Справа – дверь в спальню. Закрытая. Сама гостиная кажется ещё меньше нашей, потому что её стены – сплошные полки с книгами. В углу кресло и торшер. Несколько минут я ходил вдоль стен и пожирал это книжное богатство глазами. Потом догнал Тройна, который уже выгружал из холодильника разнокалиберные ёмкости. - Я вижу, у вас не все книги по медицине? - интонация получилась плотоядная. - Обижаете! - развёл руками доктор. - Неужели я похож на сноба? - Если дадите почитать, скажу, что нет, - улыбнулся я. - Что и когда хотите! Я знаю, где вас найти, если что. Выдаю вам бессрочный абонемент… Он вдруг осёкся, поспешно отвернулся и принялся старательно звенеть своими кастрюльками. Я не понял этой перемены, но спрашивать не стал. Пока трапеза грелась, я рассматривал кухню. Под потолком, на часто натянутых верёвках – разнообразные пучки сухой растительности. Стены, как и в гостиной, полностью заняты полками, только здесь они пестрят банками, колбами, бутылками с разноцветным сухим и жидким наполнением. Из окна – на всё это и на нас – жёлтый вечерний свет, в который аппетитно вплетается запах жареного мяса и капустного рагу… Я почувствовал, что напряжение внутри ослабевает. Было очень вкусно. Тройн умилённо смотрел, как я уплетаю его стряпню. Попутно что-то рассказывал, лёгкое, не напрягающее. Заметив у меня на запястье неглубокий порез, засуетился, обрабатывая его. С некоторых пор, неглубокие раны заживают на мне за несколько часов. Те, что посерьёзней – тянут на два-три дня. Шрамов не остаётся. Имею только те, что приобрёл до того, как попал сюда. Но я не стал останавливать Тройна. Его забота была мне приятна. Я вообще так увлёкся его каким-то совершенно домашним, уютным обществом, что даже забыл о своём недавнем желании выпить. Я и так уже почти совсем пришёл в норму. Зато, когда голод в желудке был усмирён, снова всплыл информационный. - Вы случайно не знаете, - начал я, допивая горячий травяной чай, - что значит изменение формата моих «шоу»? Я хорошо читаю по лицам. Тройну не просто не хотелось, ему было буквально невыносимо мне об этом говорить. Но: - Это значит, что тебя купили. - Чт… - я не договорил и поперхнулся. Долго кашлял. Когда откашлялся, утёр слёзы и повторил: - Что? - Кроме добровольцев, вроде того, с которым ты дрался сегодня, бойцы есть, так сказать, двух видов: государственные, - тоном опытного, но очень мрачного лектора пояснил Тройн, - и личные. - Чьи – личные? - Того, кто купил. - Почему-то я подозреваю, - медленно проговорил я, - что данное положение вещей должно существенно изменить мою жизнь… На лицо доктора изнутри упала густая тень. Он отвёл взгляд. Тихо сказал: - Это положение вещей почти наверняка твою жизнь существенно укоротит. Я молчал, переваривая резкое сокращение лимита моего пребывания в этом бренном мире. Ожидая продолжения. Вместо него, Тройн встал, снял с полки над столом пузатую бутыль с желтоватой жидкостью, и налил мне. Пол стакана. Я выпил. Залпом. Он налил ещё. Я снова выпил. Два стакана этого нечто, похожего на водку, – и никакого эффекта. Тройн поставил бутылку на место. Я понимал, что это не от жадности, просто «ещё» повредит моему здоровью. Которому, правда, и так неизвестно сколько осталось. - То, что было сегодня, по сути, начало, - глухо сказал Тройн. - Все твои предыдущие бои – что-то вроде Предварительного отбора, который ты прошёл на пути в Город. И одновременно – аукцион, торги, где можно оценить твои достоинства. То, что будет дальше… ни одним нормальным словом не назовёшь. Он снова замолчал. Какое-то время мы просто сидели рядом. Потом я встал. - Спасибо. За всё. У меня будет похмелье?Взгляд
Шаги в коридоре. Хлопает дверь. Шаги на лестнице. Тройн не стал провожать. Остался сидеть за столом. Смотреть на залитые вечерним солнцем крыши. На далёкие отблески моря. - Как. Я. Устал. Морщинистую щёку передёргивает. Тройн роняет седую голову на руки. Но плакать не получается. Уже давно.