Дверь

Рана

Вард

Я с трудом волочил ноги. Лестница казалась неимоверно длинной. Бесконечной. Ужасно хотелось промыть и обработать рану. Я прямо чувствовал, как в неё заползают микробы с тряпки служителей. Убрать тряпку – истеку кровью на пол дороги. Иногда кажется, что на всё наплевать. А потом появится вот такая вот дырка в боку – и вдруг начинаешь трястись за собственную шкуру. Здоровье здесь терять нельзя. Это всё равно, что жизнь потерять. А я хочу жить. Оказывается. Щёлкнул ключом, ввалился в коридор. Прижался спиной к стене. Попытался отдышаться. Потихоньку круги перед глазами растаяли, перестук крови в висках стих, и я услышал другой звук. Лен шумел водой в душе. Мылся. Совершенно некстати я вдруг начал себе это представлять. А потом заметил щель – он не закрыл дверь. Наверное, мне всё-таки было недостаточно плохо, потому что на несколько мгновений я напрочь забыл про свою рану. Крадучись, подошёл к двери. Затаив дыхание, до боли закусив нижнюю губу. Может быть, мне было бы стыдно. Не только сейчас – вообще. Если бы чувство к Лену во мне не было таким оглушающе красивым. Оно не оставляло места стыду. Ни за какие проявления этого чувства мне просто не могло быть стыдно. Из ванной пахло горячей водой. И травами. Лен всегда тонко пахнет травами. Свежий запах, пронизывающий все мои ощущения, сейчас – особенно остро, вместе с тем, что я увидел… «Смилуйся! - шептал кто-то в голове, - зачем ты так себя мучаешь?!» Шатаясь, я добрёл до кровати и упал. Рана и Лен вскипятили мою кровь так, что мне казалось – она вот-вот начнёт выступать сквозь поры на коже. На какое-то время я погрузился в мягкую неверную тьму. Пока не почувствовал прикосновение. - Ты весь горишь! - Лен озадаченно щупал мой лоб. - Горю, да… «Любовная горячка… Какое точное высказывание!» - подумал я в бредовом восторге. - Что с тобой? Чтобы не ляпнуть в полубеспамятстве лишнего, я просто демонстративно отодрал от раны тряпку, сопроводив это действие красноречивым стоном. Надо признать, ахнул Лен не менее красноречиво. Мне даже стало приятно. А потом я снова потерял сознание. Когда я в очередной раз пришёл в себя, надо мной склонились двое: Лен и какой-то смутно знакомый старик. Я попытался напрячь память и вспомнить, где я его видел. Это усилие вызвало ярый приступ тошноты, и я сдался. Лен увидел, что я очнулся. Ласково провёл ладонью по моим волосам. Сказал, кивнув в сторону старика: - Это Тройн, наш сосед. Он врач. Перевязал твою рану. Как ты себя чувствуешь? - Нормально, - бездумно ответил я, вспоминая Тройна теперь уже более осознанно. - Не врите, молодой человек, - тот укоризненно покачал головой. - У вас жар. - Значит, ненормально, - покорно согласился я и попробовал пожать плечами. Вместо этого волна неприятной дрожи прокатилась по всему моему пылающему телу. - Постарайтесь не напрягаться, - старик мягкими прохладными пальцами прощупал мой пульс. - Вам нужен покой. Голова болит? - Немного. - Выпейте. Лен осторожно приподнял мою голову, а Тройн влил в горло что-то терпко пахнущее, острое и горькое, что, казалось, обожгло все внутренности. Зато нудная головная боль почти сразу же отпустила. Потом время смешалось воспалённым сознанием. Я лежал, почти всё время на спине, и чувствовал, как сухо горит моё тело. Как сковородка, в которую забыли налить масло, но на огонь поставили. Иногда это становилось даже приятно, когда не жгло, а просто интенсивно грело. Центр, от которого расходился жар, был в точке, слева от пупка, немного выше аппендикса. Иногда я вспоминал, что это рана. Но, в основном, просто ощущал её, как красный горячий тупой осколок, глубоко вошедший в меня. Раскалённый докрасна осколок плавника. Я лежал и видел… или чувствовал? В общем, я высаживал в тёмную рыхлую землю маленькие кустики с жёлтыми и синими цветами, которых никогда раньше не видел, но знал, что они называются фиалки. Весенняя жирная земля – цветы должны хорошо приняться… Ещё были пловчихи с персиковыми и радужными крыльями, был какой-то хвойный лес на холмах… При этом я довольно чётко осознавал, что лежу на кровати, с дырой в боку, иногда видел Тройна, почти всё время видел Лена. Лен постоянно был рядом, в опасной близости. В опасной, потому что, наталкиваясь на него, мои бредовые образы сразу устремлялись в определённом направлении. И мне всё время казалось, что я начинаю говорить вслух. Говорить горячо, красочно и быстро, обо всём, что до сих пор тщательно скрывал. Чтобы опровергнуть это ужасное ощущение, я пытался на самом деле разлепить губы и что-нибудь произнести. Каждый раз убеждался, что это даётся мне с трудом, и говорю я при этом тихо, медленно, хрипло, но всё-таки обдуманно и трезво, без непрошеных откровений. Я успокаивался. Но снова появлялся Лен, озабоченно щупал мой лоб, поправлял одеяло, что-нибудь спрашивал или просто сидел рядом. И опять я начинал свои безмолвные признания. Жар обострил чувствительность кожи. Каждое прикосновение к ней сделалось болезненным. А прикосновение Лена – болезненно приятным. Когда он решил проверить повязку, я понял, что дело может кончиться совсем плохо. Я вцепился в одеяло, и довольно резко сказал: - Не трогай меня! Обида на его лице отдачей больно хлестнула меня. Конечно, я представляю, как это прозвучало без оглядки на причину! Я попробовал сгладить эффект, жалобно объяснив: - Мне больно. Это было почти правдой, и Лен почти поверил. Не прикасался ко мне больше. Совсем. Даже лоб не щупал. Это было совсем не то, чего я добивался. Начали душить детские, капризные слёзы. Но, вместо того, чтобы заплакать, я наконец-то уснул.

Лен

Когда я увидел его окровавленный бок, у меня в глазах потемнело. Что-то острое пронзило грудь, глухое – в виски стукнуло. Не помню, как я добрался до двери, но когда открыл её, на пороге уже стоял задыхающийся Тройн с саквояжем в руках. - Он так быстро убежал, я не успел его осмотреть! Отдышавшись и оценив выражение моего лица, старик сразу направился в спальню. Последующий отрывок моей памяти немного туманный. Действовал и говорил я, как будто, адекватно, но вот соображал не очень хорошо. Когда Тройн, наконец, определил и сказал, что рана не очень серьёзная, мне немного полегчало. Но потом тянущая тревога, волнение, беспокойство снова затопили меня вязким настоем. Вард горел. Весь день, весь вечер, и теперь, ночью, продолжал гореть. Его щёки пылали, лихорадочно блестящие глаза казались ещё более глубокими, чем обычно. Он лежал на спине и почти не двигался, только эти бездонные глаза то следили за мной и Тройном, то созерцали нечто, нам невидимое, но для Варда сейчас не меньше, чем мы, реальное. Это было жутко, и иногда мне хотелось потрясти его за плечи, чтобы прогнать этот потусторонний оттенок, вернуть Варда сюда, ко мне. Внутри у меня всё ныло и болело от желания помочь и невозможности воплотить его. Мысли лихорадочно скакали, натыкаясь друг на друга, словно я полностью разделял горячку Варда. Через два дня я умру. И больше никогда его не увижу. Вообще никого. Мой мир сдвинется, и все увидят, что меня нет, если этого и не случилось до сих пор. А когда они узнают… И Вард узнает ведь. Он останется здесь один… Я не хочу умирать! Но я готов убивать, умирать, что угодно, только бы с ним не происходило подобного. «Не думаю, чтобы что-то серьёзное… Это предупреждение, а не наказание…» Сейчас мне очень легко было ненавидеть Инила. Я готов был вывернуться наизнанку, чтобы достать все силы, что есть во мне, и отдать Варду. Но я мог только сидеть рядом, смотреть на него, прислушиваться к его дыханию, щупать лоб да поправлять одеяло. Наверное, переборщил. - Не трогай меня! - отчаянье в голосе. Я хотел всего лишь проверить повязку. Его крик ударил по разгулявшимся нервам. Я почти отскочил. Подавил малодушный приступ обиды и жалости к себе. - Мне больно, - Вард словно просил прощения. - Извини, - сказал я, отодвигая стул подальше. Осознав вдруг, что своей суетой, наверное, только раздражаю его. Мне показалось, что Вард хочет сказать что-то ещё. Но не сказал. А через какое-то время я понял, что он уснул. - Это очень хорошо, - одобрил подоспевший с какой-то очередной настойкой Тройн. - Это значит, что кризис миновал, - пощупал лоб Варда и радостно заулыбался. - Жар начинает спадать. Скоро будет, как огурчик! Ты бы тоже поспал, - он сочувственно похлопал меня по руке. - Я останусь, посижу с ним. Я не думал, что усну. Лёг просто потому, что не знал, что ещё могу сделать. И выключился. Словно кто-то на кнопку нажал. Так уже было год назад, в тюрьме. И, как и тогда, включившись снова, я обнаружил, что за окном день в разгаре.