Письмо
Взгляд
Зыбкие предрассветные сумерки. Пепельные. Запах моря плывёт. Сидя на подоконнике, Лен смотрит на спящего Варда. Долго. Неотрывно. «Как мне уйти? Оставить… Его… Совсем… И больше никогда..?» Он резко встаёт. Сжав кулаки, стремительно выходит в другую комнату. Несколько секунд стоит у открытого окна. Задыхаясь. Зажмурившись. В лёгком шевелении тонкого тюля. Понемногу расслабляется. Дыхание стихает. Голова и плечи обречённо опускаются. Возвращается в спальню. Не глядя на Варда, достаёт из тумбочки пачку листов бумаги и карандаш. Снова выходит, садится на диван. Перебирает листы. «Теперь я знаю, почему никогда ему этого не показывал. Просто сам не понимал, по какой причине эта стопка такая толстая…» Переворачивает один из листов. Пишет. Иногда останавливается, закрывает глаза. По лицу волнами пробегает боль. Затем Лен снова пишет. Тусклые сумерки становятся всё ярче. Скоро взойдёт солнце.Лен
Вард всё ещё спал, когда я ушёл. Ушёл, чтобы не вернуться. Каждая ступенька отдавалась болью в теле. Внутреннее сопротивление делало каждый шаг нечеловеческим усилием. Арья ждала у подъезда. Мы кивнули друг другу. Я не мог говорить. Она чувствовала это, и какое-то время мы шли молча. Я всё-таки нарушил это молчание – и не узнал свой голос: он был сиплым и глухим, надтреснутым, как старый кувшин. - Ваш и этот мир тоже разбросает? - Да. Но я в прошлый раз не очень точно выразилась. Произойдёт временной скачок. Двери здесь откроются, и сразу закроются снова. Снаружи – на миг. Здесь этот миг растянется лет на семьдесят, если не больше. Так уж сложились условия. - У меня есть… - Друг? - она сочувственно кивнула. - Ты уже говорил. Я покачал головой. - У меня есть возлюбленный, - я сказал это, а про себя отметил, что раньше от слова «возлюбленный» меня воротило. Оно казалось мне сладким, банальным, наигранным казалось. А сейчас, неожиданно для самого себя, я употребил именно его. И оно оставило во рту терпковато свежий привкус. Привкус Его кожи на губах. Арья резко остановилась. На её лице растерянность мешалась с крайним удивлением. Я предположил, что именно в моём сообщении её так поразило, и мне стало неуместно смешно. Я понятия не имел, какие у неё убеждения, но через минуту понял, что предположение моё неверно. Арья как-то очень мягко, почти нежно взяла меня под руку, и мы пошли дальше. По-прежнему молчали. Но теперь во мне крепло ощущение, что она напряжённо что-то обдумывает. Это заставило робкую надежду проклюнуться в голосе: - Неужели совсем ничего нельзя сделать? Арья медленно, не глядя на меня, и не прекращая своих раздумий, покачала головой. Отрицательно. На неё мне злиться было не за что, но отчаянье оказалось сильнее понимания. Я резко вырвал руку и пошёл быстрее. Сквозь гул крови в ушах слышал её шаги сзади. - Лен, - тепло её голоса заставило меня устыдиться своей грубости. Я остановился. Арья обошла меня и встала напротив. Взяла моё лицо в ладони, словно попросила посмотреть ей в глаза. В них было всё то же тепло и… какая-то решимость. - Пожалуйста. Будь сильным. От тебя слишком многое зависит. Погладила меня по щеке. Потом резко развернулась и пошла прочь. Целый год я мечтал вернуться домой. Исполнение этого желания оказалось изуродованным до неузнаваемости.Взгляд
Арья стремительно идёт по улице. Её лицо калейдоскопом меняет выражения: крепнущая уверенность, озабоченность, отчаянный азарт, тревога, надежда… В имеющейся ситуации они могут создать только одну Дверь. Прямо там, на Арене. «Я буду близко. Ехо достаточно силён, чтобы открыть… Чёрт знает что! В таких условиях мы пролезем в неё все? Ехо и Лен точно пройдут. А вот мы… может быть, погибнем. Но за это – стоит. Думаю, он со мной согласится. Я ведь ясно вижу это – горячее, до боли красивое. А если всё получится… Совет долго будет меня жевать. Плевать – подавится! Я никогда не прощу себе, если не попробую!»Вард
Солнце будит мягкими оттенками жёлтого сквозь веки. Из сна постепенно вплываю в собственную память. Лен… Это было. Это правда. Тело сразу наполняется истомой. Я словно окутан его прикосновениями. Я приоткрыл глаза и увидел, что Лена нет рядом. Снова закрыл. Каждая секунда – в нём. Каждая мысль – принадлежит ему. Возвращаюсь к началу… …Дождь. Я прикасаюсь к Лену, и не верю, что это на самом деле. Происходит. Со мной. И с ним. Слишком часто это оказывалось фантазией или сном. Но тепло его тела не может быть иллюзией. И то, что сейчас от его близости творится у меня внутри – тоже. Лен послушно поднимает руки, позволяя мне снять с него рубаху. Наконец-то я могу не только смотреть. Но и целовать его, касаться его так и там, где мне хочется. А когда это делает он, я чувствую, что таю. Растворяюсь под его руками и губами. Лен ласкает меня нежно, обращается со мной бережно, осторожно, словно с легко бьющимся предметом. От этой заботы мне хочется плакать. Мне вообще то плакать хочется, то смеяться. Но я только немного судорожно вздыхаю, стону и иногда шепчу какую-то нежную и страстную чушь… Когда что-то себе представляешь, горячо желая этого. Потом оно вдруг происходит, и оказывается ещё лучше, чем ты мог себе представить… Пронзительно-трепетно-красиво… Можно умереть от счастья. Но делать это не обязательно. И совсем не хочется… Вдруг тревогой – другой фрагмент. Вчера днём. Мы наконец-то выкроили время, чтобы поесть. Сидим на диване, поглощаем бутерброды с чаем. Одновременно мы играем. Сидим так, чтобы не касаться друг друга. Делаем вид, что не думаем об этом. Долго эту игру выдержать невозможно. Я чувствую это в себе, и очень ясно вижу в глазах Лена. Но пока мы едим и разговариваем. Я рассказываю, как учился танцевать. Делаю плавный замысловатый жест рукой, не задумываясь, просто иллюстрируя рассказ. На лице Лена такое восхищение, что я смущённо замолкаю. К его восхищению вдруг примешивается удивление. - Невероятно! - Лен смеётся и качает головой. - Какой же я «тормоз»! Становится на колени передо мной, обхватывает мои руками, прижимается к ним щекой. Я едва слышу, так тихо он говорит: - Прости, что так долго… И ещё тише, я даже не уверен, что слышу правильно: - И так поздно… То, что последовало за этим, не позволило мне задуматься тогда. А вот сейчас… И почему он всё-таки плакал? Я резко открыл глаза. Почему я не слышу Лена? Неужели его нет в квартире? Ушёл и ничего не сказал? Почему? - Лен? Тишина. Я сел – и они посыпались с кровати. Устлали пол. Листы. А на них – я. Всякий. Подробно и набросками. В движении и в задумчивости. Вблизи и издалека. Цветной и чёрно-белый… Дыхание перехватило. Почему он никогда не показывал мне этого? У дверей – исписанный лист. Я поднял его, чувствуя, как бешено колотится сердце. С другой стороны – мои глаза. Какое-то время я смотрел в них, холодея, не смея, не имея сил – перевернуть. А когда сил набрался, посмел, перевернул, прочитал…Взгляд
«…Ничего более сильного я не могу себе представить. Не бывает. Нельзя называть это простым словом. Его, слова – мало. Непростительно мало… …Уйти я должен. Это – как смерть. Я не могу выбирать. Тебе и скажут, что я погиб. Не верь… …Пожалуйста, может, ты сможешь быть счастливым? Но у меня нет сил надеяться, что когда-нибудь ты меня забудешь. Я не могу врать тебе, что хочу этого. И я знаю, что этого не будет… …Прости за всё, что я сделал не так, не сделал, и за то, что что-то сделал слишком поздно… …Прощай». Арья долго звонит в дверь. Стучит. Никто не открывает. Времени очень мало. Если переиграть сценарий и всё-таки надеяться на успех… - Что так долго?! - она уже успела рассердиться. Но увидела его – и осеклась. - Я был без сознания… - Вард еле шевелит губами, еле стоит на ногах, и, судя по тому, что близоруко щурится, еле видит, с кем говорит. - Вы кто? В его руке судорожно зажат, смят лист бумаги. - Всё по дороге. Собирайся.