И в Канаде мы верим в мир

Радость — это то, что бывает у нормальных людей. Так рассуждает Бен Ковалевич, сидя в студии со стаканом кофе из «Старбакса», на котором мелким круглым почерком написано его полное имя, едва умещающееся на стакане. Разбитый экран его смартфона отражает время — без четверти семь; но до эфира ещё есть время, чтобы проснуться. Кто всерьёз смотрит телевизор в семь утра? Кто всерьёз вообще смотрит на что-то в это время? Поверх белой крышки он видит сонного, растрёпанного, с птичьим гнездом на голове Аарона, и он держит руки в карманах толстовки. Один из плюсов работы оператора: если камера повёрнута в нужную сторону, она тебя не видит. А если не повёрнута, то работать тебе осталось недолго. Я могу испытывать... Восхищение, окей. Восторг. Даже счастье, если постараюсь. Воодушевление. Удовлетворение. Предвкушение. Веселье, если его можно испытывать. Но радость — как это вообще? Когда находишь утром в холодильнике минералку? Это не радость, это похмелье... А похмелье едва ли может вызывать радость. Разве что, радость от того, что вчера ты пил. Ну, так это было вчера... А сегодня у тебе похмелье. Едва ли вещи вообще способный вызывать радость. По крайней мере, долгосрочную. Лучше толком и не испытывать радость, чем испытывать её от нового айфона, когда через полтора года выйдет новый, а старый можно будет использовать как подставку под кружку. Так что да, радость, — очевидно, для нормальных людей. К нему подбегает гримёрша, поправляет двенадцать слоёв косметики на его лице и на лицах тех, кто приехал в такую рань, чтобы прорекламировать свой дебютный альбом. Гиблое дело: те, кто узнают о нём, при прослушивании, скорее всего, уснут по дороге на работу или учёбу. Потому что вставать в шесть утра — ненормально, и правительству следует обратить на это внимание. Люди даже не способны на бунт против ранних подъёмов, потому что в завтра в шесть утра им на работу. Какая уж тут радость, в такое-то время суток? Невольно он переводит взгляд на Аарона. Тот тоже обзаводится стаканом кофе, но абсолютно ничего, похоже, не собирается делать с последствием урагана, при котором они добирались до студии, на голове. Бен встаёт, поправляет джинсы со следами краски на них, которые не предусматривались дизайном и в которых ему, кажется, давно запретили подходить к студии ближе, чем на милю, и направляется к Аарону. Теперь внутри себя Бен бодр ровно настолько, насколько может быть бодр человек, половину ступни которого защемили автоматические двери общественного транспорта. Аарон, впрочем, без макияжа выглядит, как свежий утопленник. Бен кивает девушке, с которой только что говорил Аарон. — Привет, Салли. — И обращается к самому Аарону: — Ты бываешь... Рад чему-то? Просто я тут сидел, думал. Заметив крайне задумчивое выражение лица Бена, он быстро смекает: — Ты что, взял порошок у Фрэнка? — без особого энтузиазма на его лице отражается беспокойство. — Я же говорил, что он толкает всем стиральный. Не кокаин с блёстками. Стиральный. Для детской одежды. — Да какой нахер Фрэнк? Он дал мне шампунь и сказал, что это жидкое обезболивающее. Я тебе про серьёзные вещи говорю, а ты мне о кокаине с блёстками. Голос в наушнике сообщает ему, что до начала прямого эфира осталось пять минут и уже можно двигать к своему месту ведущего. Место ведущего бросает на Бена косые взгляды. И вправду, радость — это не моё. Даже Аарон показывает мне, что она не для меня. Слишком... — Эй. Поток мыслей обрывает рука, которая хватается за его плечо. Аарон наклоняется к нему, шепчет что-то на ухо, из-за чего Бен сначала хмурится и сводит брови к переносице, про себя думая о том, что же этот парень вообще несёт, а после его лицо будто бы озаряется светом, так что он, просияв, уходит. — Ещё кое-что, — вдруг вспоминает посреди разговора Бен, обращаясь к своим гостям. — Сегодня утром Аарон... Аарон, помаши нам рукой. — Он переводит взгляд на другую камеру, за которой стоит Аарон, и тот показывает ему средний палец. — Мы тоже все очень ценим твой труд, Аарон. Так вот. — Бен снова обращается к группе: — Он слушал сегодня ваш альбом по дороге на работу, и ему отдельно понравилась песня... «Возрадуйся»? «Возрадуйся», окей. Что насчёт фолк-мотивов в ней, откуда они нахрен взялись? — Эту песню и музыку к ней мы написали в течение восемнадцатидневного похода в горы, когда не рассчитали припасы и заблудились, — честно признаётся ему солистка группы «Проснись», и название группы отлично сочетается с названием песни и их альбомом, который, в свою очередь, носит название «Приди в себя». — Именно поэтому в конце песни вы призываете радоваться даже смерти одного из товарищей? Вы это серьёзно вообще? — Да, — весело кивает ему солистка, при этом сохраняя твёрдость в голосе. — Наконец-то можно поесть. Люди радуются солнцу, горам и каннибализму. Забавные ребята. Каким-то образом двадцатиминутное интервью, в ходе которого ему удаётся даже перекинуться парой фраз с крайне молчаливым Аароном, подходит к концу. Пускают рекламу, и у Бена находится время, чтобы перевести дух. Он в очередной раз ловит взглядом фигуру Аарона, что ходит по помещению, разминая окаменевшие ноги, и потягивается с таким усердием, что и толстовка его, и футболка под ней поднимаются вместе с движениями рук. Бен задерживает дыхание, а когда руки опускаются, продолжает дышать, будто ничего и не произошло. Должно быть, его радуют, совершенно незаметно, вот такие маленькие и простые вещи, которые доводится наблюдать ежедневно. На них и вовсе не обращаешь внимания, и даже принесённый Аароном кофе лучше откладывается в памяти. Кофе, по крайней мере, можно выпить. Но что станет с его жизнью, если избавить её от потягивающегося Аарона; от осознания того, что утром просыпаешься именно рядом с ним, и находишь его лицо или затылок, едва разлепив глаза; от тихой, мерно варящейся злости, напоминающей, по правде говоря, больше очень жидкий суп, внутри него каждый раз, когда упоминаешь, что живёте вы вместе (исключительно как друзья, разумеется, само собой); от разговоров с тем, кто никогда не сможет тебе ответить? Что станет с жизнью, если лишить её хоть чего-то, не говоря уже о том, чтобы вероломно ограбить её, забрать всё и сразу? Бен может прожить и без радости. Да пожалуйста. Без радости, без счастья, без половины, как иногда кажется, бесполезных эмоций. Все эмоции, и даже любовь, можно описать химическими реакциями. Самого Бена можно представить в виде химических реакций. А радость... Радость — это неважно. Как и всегда, что-то выделяется, что-то с чем-то реагирует, и потом что-то поступает в мозг, убеждая, будто то, что происходит вокруг — это ещё ничего, и секунду назад дела обстояли значительно хуже. Какой смысл даже обращать на это внимание? Какой смысл группе «Вставай» выпускать альбом «Приди в себя», в котором находится песня «Проснись»? Не умеешь агитировать — не берись строить на этом группу. Но такие вещи, должно быть, где-то в глубине души ещё радуют его. Как радует его кофе, который он пьёт каждое утро. Как радует его работа, за которую он ещё и получает деньги. Как радует его Аарон, который на каждое «Я люблю тебя» в камеру укоризненно качает головой.