И в Канаде мы верим в мир

Бен безучастно глядит в потолок. Обычный такой потолок, белый и как новый, с едва заметной паутинкой в углу, но так высоко, что даже Аарону понадобится очень длинная швабра да стул повыше. Потолок плохо освещён всего несколькими лампами, и без привычного, льющегося отовсюду света, он выглядит настолько обычным и не вызывающим никаких чувств, что Бену вдруг делается грустно от того, что прошёл ещё один день. Это был хороший день. Они отлично поработали, и выпуск, в общем-то, теперь на сто процентов готов к завтрашнему эфиру. Его, если он не ошибается, уже даже отправили, и теперь всё, что ему остаётся, — это уйти домой. Как это сделали все остальные. Это был хороший день. Они много дурачились и веселились, совсем как дети, но при этом не чувствовали себя моложе или младше. Они чувствовали себя просто как взрослые, которым не чуждо веселье, и это не было плохо. Бен два или три раза, прижавшись к Аарону, смотрел то, что завтра будет смотреть вся страна, и теперь ему кажется, словно в тот момент он ощущал некоторое неудовлетворение по поводу того, что получилось в итоге. Что-то ему хотелось доснять, что-то — вырезать, вроде пары слишком умных шуток, которые он не сразу и понял. Но теперь Бен осознаёт, что инди-группа — это почти всегда сложные, заумные и иногда скучные шутки, и он знал, на что идёт. Сейчас, глядя в потолок, он доволен проделанной работой. Это был хороший день. Проблема в том, что он подходит к концу. Бен слепо нащупывает рядом с собой выпавший из кармана телефон, набирает первые цифры номера и нажимает на «Вызов». — Где ты? — тихо говорит он, слушая свой голос в звенящей тишине. Не дожидаясь ответа, продолжает: — Иди ко мне, на студию. — Разве все уже не ушли? — звучит из трубки чуть шипящий неторопливый голос Аарона и ровные шаги. Бен не слышит чужого дыхания. — Наверное, ушли. — И он моргает. Моргает так долго, что забывает открыть глаза. — Но не буду же я тебе сейчас распинаться. Так что разворачивайся и иди на студию. С шумом закрывается дверь. Бен поднимает голову. — Я уже здесь, — усмехается Аарон и прекращает звонок. Бен продолжает смотреть в потолок. «Удивительное по своей бесполезности занятие», — отмечает он про себя. Он лежит на какой-то кушетке, на которой, возможно, ночует здесь уборщица или кто-то отдыхает между съёмок. Бен попросту обнаружил её, столь неприметную и выбивающуюся из общей картины, будто кошку, затаившуюся среди кустов в саду. Каждый раз, когда он бросал взгляд в этот угол, он видел кушетку и ничего больше. Сейчас он лежит на ней, глядит в потолок и постоянно думает лишь о том, где в данный момент находится Аарон, и шуршащие звуки чужих шагов ни о чём ему не говорят. Тот останавливается совсем рядом, совсем не выглядящий устрашающе в свете нескольких небольших ламп за его спиной. Он нависает сверху и выглядит настолько спокойным, насколько выглядит всегда, только в этот раз чуть более безмятежным и довольным. — Ты же знаешь, что, что бы я сейчас ни сделал, это будет выглядеть очень глупо? — будто предупреждая, уточняет Аарон, не сводя с него глаз. — Разумеется. — А что будет выглядеть наименее глупо? — Я сейчас встану, и мы пойдём домой. — Но мы же так не сделаем? — Конечно, нет! Аарон, осмотревшись, присаживается на край кушетки, и Бен спешит закинуть на него ноги в кедах, в которых он, кажется, совершил не только переход через Альпы, но и отличный тактический манёвр. Их подошва чистая, но это вовсе не значит, что остальной Бен Ковалевич тоже. Аарон замечает на кедах и джинсах капли грязи, будто Бен утром шёл на работу под дождём. Но никакого дождя в Торонто не было. И на работу они приехали на машине. Бену очень хочется попросить Аарона сесть поближе, обнять его со спины и ощутить, как океан в его душе превращается, сужается до размеров и своенравности воды в кружке. Может, это и будет выглядеть глупо. Но это будет. Да и Бен не чувствует себя сейчас слишком сентиментальным. Так что он лежит, рассматривая потолок, и непроизвольно качает ногой. В его голове не играет никакой мелодии, но он вдумчиво моргает с единственной мыслью о том, что ему следует расслабиться. Ему нужно расслабиться. Ему слишком сильно нужно расслабиться. Неожиданно даже для себя Бен одним рывком принимает горизонтальное положение. Он принимает его так усердно, что едва не ударяется головой об плечо Аарона. Тот даже не старается испугаться. Он как человек, семь лет работающий в компании, занимающейся розыгрышами и приколами, — уже физически не способен удивиться неприличной подушке на своём стуле. Но Аарон целует его в нос. И Бен понимает, что ему действительно очень нужно расслабиться. Так что Аарон целует его в губы, так долго, что Бен и забывает, где он, и думает, что пора бы уже прекратить. Аарон увозит его домой. На ночной Торонто, россыпью огней отражающийся в боковом зеркале, Бен смотрит через поднятое стекло пассажирского сиденья. Ему очень нравится ночной Торонто. Ему очень нравятся вообще все города ночью. Ему нравятся все города. Просто все. И он, должно быть, не просто любит Аарона. Он любит всех. Но Аарона — сильнее. Бен поворачивает голову, отрывает взгляд от быстро сменяющихся зданий, когда они подъезжают к пешеходному переходу. И вдруг думает о том, что свежий воздух чуть остудил его и привёл все мысли в порядок. Он смотрит на Аарона будто бы в первый раз. Не обращает внимания на отдельные черты лица, но замечает лишь цельный образ, человека, что всегда рядом с ним, и каким он видит его большую часть времени. Быть может, времени прошло и много. Быть может, средняя школа, где они встретились, уже давно позади. Но каждый взгляд на Аарона сейчас — как первый. И он любит его так же сильно, как и много лет назад.