И в Канаде мы верим в мир

Красный — цвет белков Ковалевича после того, как он в течение четырёх дней не может выспаться. Близится утренний эфир, однако мысли Бена напоминают не ураган, разоряющий деревни, и не барабан работающей стиральной машины, а плазму, к которой невозможно прикоснуться. Ближе к утру мысли Бена из плазмы становятся пластилином на разогретой сковородке. Он зарывается в подушки, натягивает одеяло так, что едва не оказывается в пододеяльнике, и готов кричать от собственного бессилия. «Никуда я сегодня не пойду», — решает Бенджамин Ковалевич и в три часа пятнадцать минут до полудня пишет владельцу канала, что не сегодня. Ещё долго он таращится на слепящий дисплей смартфона, пока его не осеняет. Так бодро, как может выглядеть познавший суть жизни мертвец, Бен отправляется на кухню, где в одном из подвесных шкафов находит маленькую банку, полную светло-розовых и, в принципе, съедобных кубиков. И вся его бодрость уходит, когда он вспоминает, что на каком-то корпоративе Фрэнк всучил ему эту банку, клятвенно уверяя его, что в ней снотворное. Тем же вечером ничего не подозревающий Аарон обнаружил, что замороженные кубики клубничного йогурта в банке — это весьма неплохо. Сейчас Аарон у своей семьи, и в собственной квартире Бен остался совершенно один. Завернувшись в одеяло, складками волочащееся по полу, он выходит на балкон с безветренной стороны здания и чиркает зажигалкой, из которой ещё летят искры. Сосед, в эту тёплую и умиротворяющую ночь тоже вышедший покурить, приветствует Бена кивком; и, не найдя в карманах своих спортивных штанов пачки с сигаретами, перемахивает через перила и летит вниз с высоты предпоследнего этажа. Дружелюбно протянувший ему сигарету Бен неосознанно произносит: — Ебаный в рот, Ричард... Красный — цвет белков Ковалевича, когда утром он появляется в чужой студии. — Ты как с похмелья, — приветствует его режиссёр с самого порога. На Бене шапка, что полностью прячет волосы, очки, что, по своему обычаю, вызывают все возможные подозрения, и одежда, которую зимой жгут в бочках на улице бруклинские бомжи. Если бы Бен сейчас был в Бруклине, его бы угостили кофе... — Если бы. — Сегодня без Аарона? — Аарон вспомнил о такой вещи, как «отпуск». Ты, случаем, не знаешь, что это? — Без малейшего понятия, — пожимает плечами режиссёр. Бен слабо улыбается. Красный — цвет сна Бена, когда он, наконец, засыпает, стоит прямому эфиру с его участием закончиться. О Ричарде он старается не думать, и ему это удаётся, потому что думать хоть о чём-нибудь уже не получается. Он, должно быть, занимает чужой стул, но его, что удивительно, никто не намерен выгонять или хотя бы будить. «С ним это бывает», — возникает у всех в голове, и на Ковалевича махают рукой. — Говорят, из нашего дома кто-то сбросился ночью, — сообщает ему Аарон и ставит перед ним не кофе, а тёплое молоко с мёдом. И садится напротив. — Не кто-то, а Ричард, — с трудом проговаривает Бен, едва выбирая слова. — Я вышел покурить, и он решил в это время сигануть. — Что? Ричард? Зачем ему это? — Мы как-то не успели поговорить. Бен вновь засыпает этой ночью. Стоит ему коснуться прохладной кровати спиной, как он понимает, что ночь минует быстро. И он надеется, что для всех.