И в Канаде мы верим в мир

Когда Бен складывает свои самые нужные вещи в рюкзак, заранее отведённый для поездок, он кладёт поверх ноутбука и огромного количества проводов пару свежих апельсинов с пакете. После бросает старые-добрые туристическе карты, три пачки сигарет, футляр с очками, шапку и шарф; прячет билеты, кредитки, паспорта и немного наличных денег в другой карман и закрывает рюкзак. Он не слишком представляет, зачем ему нужны апельсины, но времени на раздумья не хватает, и Бен, надев тёплые перчатки, выскакивает из дома, потому что на улице их уже ждёт такси. — Почему он тяжелее, чем обычно? — спрашивает Аарон, когда укладывает сумки в багажник. — Там апельсины. — Какие нахрен апельсины, Бен? — Если бы я знал ответ на этот вопрос, мир не был бы таким сложным. Садись и поехали. В такси тепло и тихо. Последнее радует отдельно. Бен снимает свои перчатки, ощущая приятную прохладу, струящуюся меж пальцев, и сжимает их, словно проверяя, исправно ли они работают. К счастью, пока что исправно. В Торонто, быть может, сейчас и февраль, однако здесь, на заднем сиденье прогретой машины — как минимум, май, и кажется, будто ничто не заставит их выйти наружу. Мерное гудение двигателя, проворачивающиеся в снегу шины, и уже Аарон, пригревшись, начинает дремать, откинув голову назад. Бен не уверен, что хочет спать, так что сидит, упираясь ногами в водительское кресло, и проверяет их рейс, который, очевидно, никто не намерен переносить. В аэропорту так жарко, что Бен сидит, смиренно ожидая своего самолёта, в куртке, надетой поверх футболки. Аарон направляется к нему неторопливой походкой, про себя отмечая, что Бену удалось занять не два места, а целый ряд, и у него попросту нет поводов расстраиваться этому замечательному совпадению. Небольшая бутылка с водой опускается в руки Бена. — Они уже раздают воду? — удивляется Ковалевич, нервно поглядывая на бутылку. — Но пока ещё об этом не знают. Подмигнув, Аарон бросает ему из своего полупустого рюкзака таблетки успокоительного Бена. Тот, едва поймав, окидывает и их скептическим взглядом, не найдя ничего, указывающего на их происхождение или хотя бы утверждение, что это вас не убьёт. Блистер с тремя последними таблетками ничего не выражает, когда Бен смотрит на него. Пока что. — Успокоительное, вроде бы, не очень сильное, — предупреждает Аарон. — Но снегопад, так что лучше выпей. — Думаешь, не смогу себя контролировать? Если бы вместо неопределённого движения плечами Аарон что-то сказал, этим чем-то было бы лаконичное «именно так». Тем не менее, Аарон ничего не говорит и с напускной усталостью опускается в кресло рядом со своим рюкзаком. А у Бена в голове не крутится ничего, кроме слегка обиженного «почему об этом подумал ты, если я совсем об этом забыл?» Но вслух он тоже ничего не говорит и молча глотает таблетку. Так или иначе, ему неумолимо кажется, что Аарон ведёт себя так, будто у него какое-то опасное психическое заболевание, или он вообще может превратиться в зомби, если не примет лекарства, а Аарон слишком заботлив, чтобы об этом забыть. Апельсины мёртво лежат где-то на дне рюкзака и косо поглядывают на возможность испортиться, пока о них забыли. Разумеется, апельсины не умеют косо поглядывать. Но что-то в их простом и угловатом разуме, если бы он, конечно, у них был, существует подлое и коварное; должно быть, то же, что и управляет всей жизнью домашних котов. Нетрудно представить жизнь в рюкзаке: снизу лежат колючие и неудобные провода, которые не так согнёшь — и они перестают работать, — очень непрактично; сверху давит масса ненужных в жизни вещей, вроде циркуля для кассира в супермаркете; сбоку поджимает всех ноутбук, отчего-то решив, что он здесь главный, а все остальные, само собой, не так важны, как он; в соседнем кармане, в небольшом замкнутом пространстве ютятся документы, билеты, кредитки, и их счастье, что дорожными чеками почти никто не пользуется; и апельсины. Самолёт приземляется в Осло. Когда они забирают багаж, Аарон вдруг вспоминает: — Напомни, зачем мы здесь? — Даже не спрашивай... — вымученно отмахивается от него Бен и закидывает рюкзак на плечо. В чуть странноватом, небольшом номере отеля, где, впрочем, и без того находится всё необходимое, Бен вспоминает об апельсинах. Он, даже толком не разобрав их единственную сумку с вещами, достаёт один апельсин и, присев на край кровати, в течение следующих трёх минут безуспешно пытается вскрыть плотную жёсткую кожуру пальцами, на которых, к тому же, недавно подстриг ногти. Первые две минуту Аарон, блаженно откинувшись на стену, наблюдает за процессом бесконечных и бессвязных мучений, наслаждаясь дезориентацией в событиях собственной жизни. А после вспоминает о такой замечательной вещи, как интернет, и, быстро нашарив телефон в кармане куртки, уже снимает некое видео, которое вполне может сойти за артхаус. На краю ещё заправленной, но большой кровати сидит Бен. Бена освещает свет двух ламп, потому что за окном уже глубокая ночь и, по-хорошему, им надо бы лечь поспать. Но, очевидно, не сегодня. Бен, подобно титану, восставшему против богов, борется с апельсином, тщетно пытаясь вскрыть его. Ему, кажется, уже совершенно наплевать, даже если в апельсиновом соке окажется весь номер. В номере пахнет молоком и лаком, каким покрывают дерево. И возле письменного стола стоит Аарон, неконтролируемо улыбаясь, когда Бен поднимает на него голову, и из-за волос не видно его лица. — Что это ты нахрен такое делаешь? — осведомляется Бен. — Просто снимаю видео. — Ой, да пошёл ты, — бросает ему Бен и возвращается к апельсину, что пытается удержать в неподвижном состоянии коленями. — У меня, кстати, где-то был нож, — задумчиво произносит Аарон, когда убирает телефон. Бену уже совершенно неинтересно, откуда вдруг у Аарона с собой берётся нож. Происходящее становится делом принципа. Наконец, всё заканчивается, когда Бену начинает казаться, будто вместо апельсина он держит ногами кокос. И тут Аарон с силой втыкает в фрукт нож так глубоко, что тот доходит до середины. О втором апельсине они забывают. И когда тот возвращается в квартиру в Торонто, то напоминает огромный пластилиновый слепок, в котором просто смешали всё то, что осталось после обожающего пластилин племянника. От него ничем не пахнет, но на ощупь апельсин теперь похож на кокон с выводком маленьких паучков. — Просто выкинь его, — говорит Аарон, с неприязнью указывая на некогда весьма привлекательный фрукт. С такой неприязнью принято указывать на прокисшее молоко, изменившую вам вторую половинку и любимый сериал, в котором после смены сценариста сменяется и главный герой. Аарон уходит спать, а Бен так и остаётся на кухне, долго смотрит на плохо прокрашенный кусок папье-маше, сделанный человеком, который ещё недостаточно хорошо контролирует свои руки, и думает над тем, откуда у него в доме вообще взялись апельсины. Не то, чтобы имела место быть некоторая особая неприязнь к апельсинам, но то, что некогда было апельсином, превратилось в чудовище. Не сумев подойти ближе к одинокому пакету, оставленному на кухонной тумбе, Бен выходит покурить на балкон. На улице жутко холодно, но вместе с тем этот холод родной. Не холодное лето Норвегии, а тот привычный климат Канады, обеспечивающий ей вечную мерзлоту. Докурив, Бен возвращается обратно и, застав пустую кухню, широкими шагами направляется в спальню. Аарон лежит на кровати с единственным включённым ночником, держит в руках телефон и сонно поднимает голову, когда дверь резко распахивается. — Что, скажи на милость, я должен выкинуть? — спрашивает стоящий в дверях Бен. — Эм... Апе... — Если второй апельсин мы съели, пока ждали самолёт в Торонто? Несказанные слова Аарона зависают в воздухе. Он долго моргает, как бы пытаясь осознать происходящее, но ни к каким логичным доводам его мозг не приходит. — То есть? — глупо переспрашивает Аарон. — То есть мы ничего не привезли домой. Только пустой пакет, — поясняет Бен как самую очевидную в мире вещь. — Я вспомнил, пока курил. Аарон, всеми силами стараясь ухватиться за удаляющиеся остатки здравого смысла, пытается привести аргументы в пользу того, что они ведь видели эту омерзительнейшую в своей жизни вещь... Но у него ничего не получается. Всё сводится к тому, что они попросту слишком устали от перелётов и смены часовых поясов. — Блять! — раздаётся с самого утра голос Бена, которому предшествовал некий чавкающий звук.— Ненавижу эти сраные апельсины! Он аккуратно, стараясь сохранить ошмётки спокойствия и цивилизованности, поднимает собственную ногу. Через двадцать секунд к Бену возвращается осознание того, что он наступил в целлофановый пакет с прогнившим апельсином и тот лопнул. Лопнул прямо на его ногу. Бен тяжело вздыхает, как вздыхают перед тем, как прыгнуть к акулам. Вздыхает ещё раз, глубоко и вдумчиво. И ещё раз. Едва ли день мог начаться лучше.