И в Канаде мы верим в мир

— Господи, Аарон, он снова выпал! Сегодня же двадцать первое марта! Под аккомпанемент бурного негодования не так уж и глубоко в себе Бен выходит на улицу и закрывается от бьющего в лицо снега рукой. Зима, откровенно говоря, затянулась, и кажется, что уже давно понимала это сама. Протоптанных троп, как и прочих следов на снегу, не так много; однако снега ровно столько же, и они доходят до машины. Где-то дворники уже вычищают улицы, пробираясь сквозь скромные толщи слегка неуверенного в себе снега, а снегоуборочные машины ещё не спешат выезжать на улицы. Но снег неприятно и ощутимо бьёт по лицу и спине, как, скажем, консервированная кукуруза, и идти куда-то, постоянно расчищая брови от задержавшегося в них снега, становится всё проблемнее. Бен, используя всю свою проворность, буквально залетает в салон машины, а Аарон, не так торопясь и боясь оступиться, аккуратно, но тоже весьма быстро, оказывается внутри. Моментально включается печка, однако больше по привычке — на улице ведь совершенно не холодно (относительно зим в Канаде, конечно), только из ниоткуда взявшийся снег портит все планы и помогает строить новые. Машина, которую и не думают расчищать от снега, покорно выезжает на дорогу. Бен стоит на длинной лестнице с ведром белой краски в руках и с защитной маской на лице; и это самое плохое начало для ситуации, какое можно придумать. Даже «Бен стоит у обрыва и с интересом смотрит вниз» звучит безопаснее. Он помогает делать декорации, пусть и не слишком представляет, для кого они и где будут использоваться. Но если это именно Бен попросил сделать новые декорации, будучи пьяным, а после просто об этом забыл — то это нормально, и такое тоже случается. Он методично макает широкую кисть в разведённую прямо в ведёрке краску, стряхивает лишнее, красит какой-нибудь участок, а после всё повторяется снова, и ему и в голову не приходит мысль о собственных намерениях. Его попросили помочь — и он помогает. Что может пойти не так, верно? А пойти не так может приблизительно следующее. К нему, как и полагается, подходит заинтересованный Аарон, но больше всего он до этого момента был заинтересован в поисках Бена. Аарон замечает на Бене не слишком годящуюся для защиты, но какую-никакую рабочую куртку тёмно-зелёного цвета. Впрочем, куртка оказывается уже забрызгана самой разной краской, и вполне возможно, что была украдена с полицейских учений, потому что посередине спины виднеется выцветший оранжевый след от мячика с краской. Куртка даже не застёгнута — настолько Бен верит в себя. И это вселяет надежду. — Бен, — зовёт его Аарон, предусмотрительно не подходя слишком близко. — Салли носится с какой-то петицией, я вообще не знаю, что это, но она всучила её мне и сказала найти тебя... В общем, подпиши. — А там собрано уже много подписей? — учтиво интересуется Бен и переводит недвусмысленный взгляд на банку с краской. — У меня устойчивое ощущение, что я сейчас упаду. — Надеюсь, не упадёшь. Иногда Аарон делает такие вещи, за которые ему, в теории, могло бы быть стыдно, если бы он их стыдился. Что совершенно логично. Обычно, это те вещи, что всплывают в памяти, когда ложишься спать, но теперь долго не сможешь уснуть из-за тщательного самокопания. Это те вещи, которые совершают абсолютно все люди, но время от времени услужливо об этом забывают. Это те вещи, которые принято называть «неловкими». Вот только Аарон не обращает никакого внимания на такие свои поступки: или не считает их неловкими вовсе, или совершенно о них забывает. Что довольно удобно. Однако Бен в течение всего времени, что он успел потратить на покраску одной внушительной декорации, обозначающей, очевидно, или снег, или молоко изнутри... Словом, всё это время Бен думал лишь о том, что одно неосторожное движение повлечёт за собой цепь необратимых событий. Каждое своё движение кистью внутри себя он сопровождал словами: «А теперь я упаду», — и каждый раз искренне готовился к этому. Но необратимого так и не произошло. Так что Бен, всё озираясь по сторонам, с величайшей осторожностью спускается с лестницы. Аккуратнейшим образом ставит банку с краской и кисть на пол, покрытый газетами. Делает показательный шаг в сторону. Оглядывается. Выдыхает. И если возвращаться к неловким действиям, то сейчас будет одно из них. Аарон передаёт планшет с прикреплённой к нему петицией Бену; сам — им в этот момент движет самая необъяснимая сила во Вселенной — делает шаг назад, налетает спиной на пустую лестницу, свободную от очередных банок с краской, взмахивает руками, стараясь сохранить равновесие, но задевает проходящего мимо парня, который, не ожидав подвоха, ускоряется и, спотыкаясь, налетает на банку с краской Бена, сначала переступая через неё, а потом опрокидывая так, что всё ещё содержимое — примерно половина — оказывается на левой ноге Бена и в меньшей мере — на куртке. — В общем, можно сказать, что ты одет по моде семидесятых, — с наигранным оптимизмом произносит Аарон, осматривая то, во что превратился Бен. — Можно сказать, что ты не имеешь ни малейшего понятия о моде семидесятых. — Да. Бен не представляет, что должен делать. Пользуясь общей невнимательностью, им удалось скрыться. Но теперь ему предстоит нелёгкий выбор: он может смеяться, может злиться, может обижаться, а может сделать вид, будто ничего не случилось. Стоя в коридоре вместе с Аароном и глядя прямо на него, Бен тщательно обдумывает каждый вариант. Сейчас его чувства похожи на детское варево, которое готовится из земли, листьев, камней и чего-нибудь по вкусу. А ведь Аарон даже не выглядит виноватым. — На лице много? — всё же осведомляется Бен, не найдя поблизости зеркала. Аарон слюнявит палец, проводит им по чужой щеке несколько раз и удовлетворительно заключает: — Теперь — нет. — Ну, тогда прорвёмся. Все, с кем у Бена Ковалевича на сегодня назначена встреча — а день оказывается на удивление продуктивным — остаются в некотором замешательстве. В основном, по поводу самого Бена. Тем не менее, тот с гордостью выдерживает все вопросы, в целом звучащие следующим образом: «Что это... У вас на ноге? Краска?», «Что это... У вас на футболке? Краска?» и «Что это... У вас на лице? Краска?» Однако на лицо обращали внимание немногие: куда уж там. И весь остальной вид Бена, не осквернённый краской, непоколебимо отвечал одно-единственное: «Что-то не так?» А потом начинается перерыв на обед, больше наводящий на мысли о раннем ужине, и он снова встречается с Аароном. У Аарона забот явно меньше: весь день он проводит, играя в видеоигры на найденной поблизости консоли. Но не поехать с Беном на студию, тем более в снегопад, означает предать его, семью, свою любовь, его любовь, всё, во что они верили и дальше по списку. Однако Аарону несложно найти себе занятие на студии. — Звонил Иэн, звал после работы в бар, — вспоминает Аарон. — А мы доедем обратно? — Не уверен, что даже дойдём. — Тогда лучше ехать к нам. Я хоть переоденусь, что ли. Пусть заценит кота. Аарон пожимает плечами: хорошо, пусть заценит. Бен опускает взгляд на джинсы, которые ему не спасти, на футболку, которую вполне можно реанимировать, на ботинки, которые, в принципе, можно отмыть, и поднимает взгляд на Аарона. Смотрит так долго и так вязко, что Аарон и не поводит бровью, и заливается громким смехом, наконец придя к согласию внутри себя. А потом бросается к Аарону с теми объятиями, с какими следовало броситься, пока краска ещё не высохла.