И в Канаде мы верим в мир

— Боюсь, больше половины ламп пришло в негодность, — не слишком торжественно объявляет Райан, подойдя к Бену, в какой-то степени нервно топчущемуся на месте. — Ты здесь главный? — Да, но нет, но да... Неважно. Что по поводу освещения? Райан представляет из себя самого типичного представителя ремонтной компании, какого только можно найти. Он в меру упитан, и вес его не так уж и избыточен; на нём рабочий комбинезон с названием компании на груди и на спине, там же, где и эмблема, да ещё и каким-то чудом поместился слоган. При Райане, в момент его прибытия, был загадочный чемодан, который он отказывался открывать при всяком, кто на него смотрел. Его волосы лишь несколько лишних дней не знали шампуня, а причёска ясно давала понять: Райан не знает, что такое, скажем, чёлка, и совершенно не хочет этого знать. Лицо Райана квадратное, как у героев в мультфильмах и комиксах, с подбородком, уходящим вперёд, кривым носом и глазами, не выражающими ни капли беспокойства. — С освещением всё плохо. Там, под потолком, много чего сгорело. Виной может быть как перепад электроэнергии, так и отвратительные лампы. — Хорошо, но их же можно заменить. — Так меняй, — со всей своей простотой предлагает Райан. — Это не пяти минут дело, ты должен понимать. И нужно то, чем ты собираешься их заменить. Могу заняться этим послезавтра, и если буду не один, то быстро управлюсь. А ещё у вас, это я к слову, устарела проводка... Бен отчётливо понимает, что времени у него нет. Никакого. И все поломки, проблемы с техникой, с персоналом, с реквизитом, с гостями — всё это должно решаться моментально, потому что делать один выпуск в неделю — сложно, но черту, до которой ещё можно остановиться, они давно проехали. Так что всё, скорее всего, придётся снимать минут за сорок до эфира, потом монтировать (предположительно, на коленке), и в конце бежать в офис телеканала, потому что добежать пешком или хотя бы доехать будет быстрее. Бен ложится на диван для гостей, установленный в студии, закинув ноги на подлокотник, и глядит немигающим взглядом в потолок, туда, где сосредоточена основная часть освещения. Вообще, решает Бен, если так подумать, то всем этим должен заниматься не он. Кто угодно, но не он. И если хоть одну живую душу, кроме него, в этом здании волнует судьба шоу, то он постарается. Или она — сейчас это совершенно неважно. Как и положено, его вовремя находит Аарон; будто всегда знает, где и кого искать, а тем более, кому он сейчас нужнее всего. Но едва ли сейчас он нужнее кому-то, чем Бену. Он садится на подлокотник, с которого Бен быстро убирает ноги, и рассеянным движением руки проводит по чужим ногам. Бен подтягивается ближе, ощущая, как и проблемы, никуда не исчезая, но всё же постепенно становятся не такими существенными. Должно быть, он даже что-то говорит Аарону. И с чего-то, должно быть, смеётся. А потом продолжает лежать без малейшего понятия, что же сейчас сказал; перед глазами стоит образ Райана — человека, который и палец о палец не ударит до послезавтра. Послезавтра уже так далеко... А крайний срок съёмки так близко. Бен подзывает к себе Стива, что работает с людьми, приходящими на шоу, большей частью просто крикнув: «Стив!» — и просит того связаться со всеми гостями по поводу того, что пока запись откладывается. Впрочем, за просьбы не платят деньги, так ведь? А после обратно ложится на диван, от которого никак не отходит Аарон. Наверное, и не надо. Когда-то давно, в таком полузабытом детстве, они были ещё приемлемыми подростками. Уже после того, как они выросли, Бен и Аарон стали нестерпимыми взрослыми; а всё, чего они просили тогда — пережить новый перелом и, по возможности, их из-за этого не бросать. Случалось, что глубокой ночью, когда всем порядочным людям полагалось спать, а непорядочным быть как можно дальше от них, Бен практически вытягивал Аарона из дома. Не столь далеко, чтобы потеряться, и не столь надолго, чтобы нажить неприятности. Но Аарон попросту был вынужден идти с ним, если не хотел нажить неприятностей, так и не выйдя из дома. Бывали ночи, полные звёзд и закрывающих их облаков, с затерявшейся среди них луной, когда на улице было светло, словно под белыми фонарями. А бывали ночи, когда небо расчищалось, и передвигаться наощупь становилось отличной идеей. Они сидели в подземном переходе, будто в десятке футболок и кофт, там, где не работало освещение, или его не было и вовсе. Переходы оставались чистыми, если за ними следили, а у Бена, казалось, было чутьё на такие ухоженные места. Но в тот раз будто кто-то намеренно выкрал лампы. Переход никому не был нужен, так что они сидели на полу, и Аарон задумчиво вертел в руках небольшой фонарь, работающий на батарейках, и то включал, то выключал его, беспорядочно нажимая на кнопки. Им, быть может, было лет четырнадцать. Кому-то из них — скорее всего. — Зачем ты вообще притащил фонарь? — спросил у него Бен, с долей непонимания глядя на стену напротив. — Ты хочешь сидеть в темноте? — и Аарон выключил фонарь, как и обещав, оставив их в темноте. — И че? Аарон лишь пожал плечами, так и не найдя ответ на вполне закономерный вопрос. Они могли с полчаса просидеть, просто разглядывая стену. По правде говоря, это было ужасно скучное, бесполезное и бесцельное занятие, такое, что от него болела голова сильнее, чем от школьных занятий. Да и стены в переходах были жутко неинтересными. В целом. Бен потянул Аарона за рукав, устав сидеть в тишине, и принялся что-то рассказывать, чтобы скрасить очередную ночь, в которую совершенно не хотелось спать. Аарон продолжал щёлкать фонарём, как самой занимательной в мире вещью, пока Бен, устав от боли в глазах, этот фонарь из его рук забрав. То, что в процессе они подмели собою весь пол в переходе, бешено озаряющемся потоком света, — не так важно. Аарон щёлкает перед самым его носом пальцами, всерьёз надеясь таким образом достучаться до Бена. Тот не спешит отзываться. Он так и лежит, будто на приёме у психолога, сложив руки на груди, и смотрит на расплывающиеся очертания предмета на полу, моргая лишь потому, что не моргать нельзя. Бен вспоминает — и это то, что происходит действительно редко. Он словно возвращается в детство, и уже не слишком хочет обратно. В детстве, по крайней мере, работали все лампы, которые были нужны; а именно — ни одна. Аарон тянет его за ногу, нарочито медленно, и лишь тогда Бен приходит в себя, застав тем самым весьма странную картину. — Спрашивать что-то по поводу происходящего бесполезно? — прикрыв один глаз, осведомляется Бен. — Ну да, — Аарон кивает и отпускает ногу. Он усаживается на полу, возле дивана, и даже так он оказывается выше Бена. Вслух об этом, разумеется, лучше не говорить. В это время сам Бен думает, как бы лучше сформулировать мысль. Его память, скорее всего, на подобные вещи не так хороша, как может оказаться память Аарона, но он не чувствует никакого волнение, какое могло бы быть, если бы Бен был, скажем... Кем-то другим. Именно так. Так что он поглядывает на Аарона с тем умилением, с каким может поглядывать на тарелку квашеной капусты. — Я как раз вспоминал, как мы сидели в переходах, — сообщает Бен и свешивает руку с дивана. — Да, с Джоном было особенно весело. — Нет. Без Джона. — О. Должно быть, когда-то, когда им было четырнадцать (одному — совершенно точно), что-то подобное и случалось. Должно быть, когда одному из них было пятнадцать, тоже. И даже в шестнадцать. Что уж там, это продолжалось и продолжается до сих пор. Только с каждым годом меняются места, в которых они оказываются по воле Бена, и места, в каких Бен всем сердцем не хочет оказаться. А вот его отношение — то титаническое, что к Аарону, Джону и Иэну не меняется годами — остаётся прежним, терпя на себе лишь несущественные изменения, и те так или иначе сводятся к тому, что со временем с Аароном можно целоваться. Он лежит на диване, глядя на причудливые джунгли ламп и прожекторов, каких хватит на сигнальный маяк, и вдруг понимает, что не хочет больше ни о чём думать. Аарон встаёт и уходит, возвращается, должно быть, уже нескоро, потому что Бен надевает наушники и, очень на то похоже, постепенно обзаводится пагубной привычкой на работе подолгу смотреть в потолок. Аарон приносит ему кофе со своим именем, и садится рядом. Люди вокруг продолжают хаотически передвигаться, только едва ли хоть одно их движение поможет починить свет на студии. Вдруг Бен, совершенно не взбодрившись от кофе, заключает: — Аарон... Мы ведь ничего не успеем.