И в Канаде мы верим в мир

«Аарон... Мы ведь ничего не успеем», — вот что сказал Бенджамин Ковалевич двумя днями ранее, и был совершенно прав. Все эти два дня Бенджамин Ковалевич пытался придумать хоть какой-нибудь способ спасти «Вы талантливы, так ведь?», и если то, что он придумал, не понравится публике, то тут уже будет виноват кто угодно, но не он. Как в крутом американском кино, героем которого хоть раз, но представлял себя почти каждый, Бен выходит из лифта на этаже своей студии, и его с порога встречает небольшая делегация обеспокоенных будущем сотрудников. В первые пятнадцать секунд Бен узнаёт, что, хоть на часах и восемь утра, Райан с командой уже здесь, и даже пытается что-то сделать; что, если они не хотят облажаться, то снимать нужно сегодня, и желательно начать прямо сейчас; что гостей у них на этот выпуск нет, потому что Стив, фактически, отпустил всех домой; что за те десять минут, что они стояли в пробке, накопилась масса дел; и что сейчас они находятся в глубокой и беспросветной. Да, Бен всё это узнаёт в первые пятнадцать секунд. Так что остаётся только понять, что именно он узнал. Ковалевич успевает зайти в саму студию, где мебель и всё оборудование сдвинуты к стенам, а потолок напоминает слишком светлую комнату страха. Он осведомляется у Райана, как идут дела, и снова вспоминает свои же слова. «Аарон... Мы ведь ничего не успеем.» А ведь они действительно ничего не успевают. И, кажется, остаётся только поджечь здесь всё, чтобы получить страховку и оправдание. Впрочем, кто его будет слушать? В том-то и дело, что никто. Бен снова находит Стива, и в этот раз приказывает ему найти хоть кого-нибудь, в чьей душе можно будет покопаться примерно пятнадцать минут. И они должны быть не против. А если будут хоть как-то связаны с музыкой, то это и вовсе замечательно. Стив уходит, торопливо маневрируя среди того ремонта, которому подвергается студия, и на ходу достаёт рабочий сотовый, в котором, должно быть, находится масса полезных номеров. Бен понимает, что не сказал Стиву самого главного... Но это не так уж и важно. К тому же, дальше следует ещё множество приказов. Пока ситуация, завязавшаяся в такой клубок, у которого можно поучиться всем остальным, понемногу начинает распутываться, Бен позволяет себе покурить. Он всё ещё, как и два года назад, расстроен, что курилка находится не на его этаже, но зато в ней он находит Аарона. Аарон сидит на одиноком стуле с тремя ножками и пытается выглядеть оптимистом, при этом внешне сохраняя тот свой особый вид, какой имеют будущие предатели в плохих фильмах. Аарон оказывается в курилке одним из первых, и пока не слишком хочет оттуда выходить. Бен даже не осуждает его за это. Он молча закуривает и погружается в неприятные мысли о том, что идея, на самом деле, отвратительнейшая, и о том, что другой у них нет. Бен зол. Он злится как человек, который имеет на это полное право. Возможно, он ещё и нестерпимо хочет выпить. По дороге они заезжают в супермаркет, где Бен без лишних слов покупает большую упаковку пива «Molson Canadian», за рекламу которого ему даже не заплатят. Но тогда он будет отворачиваться на каждом глотке, а канал, как обычно, придумает нелепую цензуру. Аарон ничего ему на это не говорит. Отправляться загород — идея, прямо скажем, так себе. Если это пригород Торонто, тогда ладно, но в целом задумка не слишком хороша, даже если Бен это прекрасно понимает. Ему кажется, что его начинает тошнить. Ещё ему кажется, что он просто провалится под землю, пока они будут снимать. Так что поддержку, как и полагается, он находит в Аароне. Рад ли этому Аарон? Сложно сказать... Поляна, окружённая лесом, с высокой, местами вытоптанной травой, прекрасно им подходит. Не так хорошо, как родная студия, но всё же. Бен успевает позвонить на канал, чтобы узнать, что сегодня достаточно снять получасовой выпуск, а эфир они смогут заполнить и без этого, хотя время, отведённое для Бена, слишком потрясающее, чтобы отдать его хоть кому-нибудь: время, когда дети уже спят, а взрослые бесцельно переключают каналы. Устанавливаются две камеры, чтобы всегда качественное шоу не выглядело третьесортной ночной викториной, и это совершенно не спасает ситуацию. Множество проводов тут же окутывает поляну. Всё, о чём просит Бен — это постелить перед камерами покрывало, его пиво и его Аарон. Он даже помогает ему надеть микрофон. Уцелевшие лампы они привозят с собой, и хоть солнце уже вовсю прогревает землю, его света всё ещё недостаточно. В такую погоду людей фотографируют даже со вспышками, и это действительно сложно понять. Бен очень старается устроиться поудобнее. До старта съёмки, когда ведутся последние приготовления, он подминает под бок Аарона, принимается всячески его нервировать, валит на землю и даже успевает сделать несколько перекатов по всегда согнувшейся от ветра траве. Он открывает банку «Molson Canadian», и кончает её в два захода. После пива Бен, обычно, становится ещё веселее, но со временем, хотя сейчас он не представляет, сколько должен выпить. Над поляной в пригороде Торонто царит атмосфера грядущего провала. Если бы эта атмосфера была туманом, то на съёмки ни один из приглашённых музыкантов так бы и не приехал. Кто-то, вопреки ожиданиям, всё же приезжает, и Бен был бы очень благодарен, если бы ему рассказали, кто это. Ковалевич всеми мыслимыми и немыслимыми ругательствами проклинает Райана с его квадратным лицом от природы, которая не умеет рисовать, и пытается побороть в себе желание закричать. Наконец, после протяжного крика раздаётся менее громкое, но тоже весьма агрессивное: «Ладно, давайте сделаем этот выпуск!» — и Бен выравнивается на постеленном покрывале. — Меня зовут Бен Ковалевич, и прямо сейчас вы смотрите (вполне возможно, что совершенно случайно) «Вы талантливы, так ведь?» Должно быть, я должен сказать «добрый вечер», но сейчас одиннадцать утра, а врать я вам не могу, — не слишком весело начинает Бен. — И всё настолько плохо, что хочу представить Аарона Соловонюка, который сегодня поможет мне вытащить из беспросветной жопы этот выпуск. — Он переводит взгляд на сидящего рядом, на огромном покрывале, Аарона, и тот неуверенно качает головой. Бен придвигается к нему. — По крайней мере, постарается. Конечно, никто ему за это не заплатит. Я не ручаюсь, что он молча не просидит все следующие полчаса, но эти полчаса он будет творить странные вещи, и это может показаться забавным. Сразу проясню, почему мы оказались здесь. Итак, мы в дерьме... — Аарон, мы в дерьме... — подавленно произносит Бен, когда они возвращаются на студию и садятся на диван в гримёрке только потому, что лишь в гримёрке он был. — Это было настолько плохо, что лучше бы в меня в течение получаса кидали тухлые продукты. — Поверь, в тебя просто в течение получаса не кидали тухлые продукты, — справедливо замечает Аарон. — Неужели тебя совершенно не волнует то дерьмо, что мы отсняли? Аарон неопределённо поводит плечами: — Волнует, конечно. Ещё меня волнует, что ты вытащил меня к камерам на целый час, и мне пришлось что-то говорить. Не люблю я это. — Говорить? Аарон утвердительно кивает. Он даже не пытается донести Бену, будто бы всё не так плохо, как ему кажется. Аарону, например, не кажется ничего. Его лишили любимой работы, заставили презентабельно выглядеть в течение часа, и он всё ещё не может оправиться от шока. В действительности, работа оператора позволяет работать хоть без штанов или в пижаме, а вот работа Бена позволяет выглядеть или прилично, или небрежно, но по-особенному. Да и всё, быть может, не так уж и плохо, раз пока их никто не ищет. Или те, кто остался в студии, просто не успели посмотреть запись. Не выдержав молчания, Бен закуривает в гримёрке, в которой и без того курили слишком часто. Если сейчас он не чувствует себя опустошённым, то возможности больше никогда не представится. Скорее, даже не опустошённым, потому что тогда имеется в виду, что ещё утром внутри Бена что-то было; что-то большее, чем отчаяние. Но если он и может с кем-то находиться в такие моменты, то только с Аароном. Аарон разглядывает причудливые сплетения собственных пальцев. — Пошли напьёмся, — приходит к неутешительному решению Бен. — К чёрту всё тут. Пошли. Аарон не находит слов, чтобы возразить. Аарон смотрит на и без того пьяного Бена, но ему совершенно нечего возразить. Аарон хочет сделать хоть что-то, но не может. В целом, Бену «влетает» от канала. Можно подумать, будто у Бена Ковалевича нет начальства, но это лишь одно из многих жизненных заблуждений. Ему высказывают по поводу места съёмок, по поводу качества выпуска, по поводу формата, по поводу длительности, по поводу сломанного освещения, по поводу халатности Бена и даже по поводу того, что он, снова и снова, пьёт в кадре. Когда ему принимаются высказывать по поводу того, что «свою личную жизнь следует оставлять дома», Бен не выдерживает и уходит. Он изо всех сил сдерживает в себе все слова, которые очень хочется сказать, и после которых ему совершенно точно придётся искать другой канал, и всё же уходит в тишине. Его личная жизнь и без того остаётся дома. А в том, что с Аароном проще выбираться из проблем, в которых они погрязли, нет ни капли его вины.