И в Канаде мы верим в мир

Куртка Бена громко хлопала на ветру, словно крылья, которые вот-вот поднимут в воздух. Только ветер работал против него. Идти было не очень сложно, но Бену нравилось ощущение, что он покоряет гору. Впрочем, ни одна лестница поблизости так или иначе не напоминала гору. Но этот незатейливый факт совершенно не расстраивал, и Бен продолжал идти против ветра, даже если в этом выражении не увидеть скрытого смысла. Было, должно быть, начало осени очередного года — лишь одного из многих, в каких никогда не испытывало нужды человечество. И было, отчего-то, необычайно холодно, как для сентября. Так что Бен предусмотрительно прихватил с собой куртку и направился к детской площадке, где появляться подросткам его возраста уже считалось неприлично. Именно поэтому её и закрывали. Детская площадка (на деле, пара качелей да горка, хотя и этого было достаточно) с недавних пор стояла, обнесённая невысоким и расшатывающимся забором, как бы сообщая, что забор, в общем-то, и не хочет здесь стоять, так что через него вполне можно перелезть, а со временем он упадёт, и проблема решится сама собой. У детской площадки был даже собственный график открытия и закрытия, чего не имели и некоторые магазины поблизости, но для тех, кто мог преодолеть забор, границы стирались. Как проходила учёба в школе Бен помнит не слишком хорошо. Он не слишком хорошо помнит учителей (хотя некоторые из них, право слово, хорошие люди), пока ещё помнит одноклассников. Он, может, и не всегда мог вспомнить перед сном, что же делал весь день. Но вот детскую площадку, на которой иногда было неплохо посидеть, потому что вечерами и ранним утром она всегда пустовала, Бен помнит очень хорошо. Кто-то, кто не был так вежлив, как Бен, мог бы и сделать в заборе внушительных размеров дыру, или хотя бы такую, какой достаточно для попадания внутрь. Кто-то, но точно не Бен. Он очень ценил целостность этой площадки и святую веру в то, что забор сможет её уберечь. Возможно, это было действительно так, и некоторые лица, не слишком приятные для общества, действительно обходили этот маленький уголок детской радости стороной... Но ничто не могло спасти её от подростков. Впрочем, тем она была и не слишком нужна. Вокруг площадки было множество людей самых разных возрастов, но никому из них, похоже, не было дела, когда Бен в очередной раз перемахнул через забор, словив собственной же курткой в лицо, и оказался, спрыгнув с десятифутовой высоты, внутри. На земле хватало листьев, которых то и дело перекатывали порывы ветра, а на горке оставался песок с маленьких ботинок детей, которые всегда пытались забраться по ней в обратную сторону. Каждый раз Бен думал: «Никто ведь мне ничего не скажет», — и был, в общем-то, прав. Качели на площадке стояли замечательные. Они предназначались для двоих, но для тех двоих, кто не хотел сидеть вместе, и даже взрослые люди вполне могли поместиться в них, что было особенно замечательно. Обычные доски, к которым крепились перила и спинка, а к перилам — цепи, и в цепях иногда застревали пальцы. Ветер ненадолго стих. Перестали шуметь деревья в округе, перестали перекатываться, шурша, опавшие листья. Земля была сухой и твёрдой, такой, об которую, упав, расшибёшь колено. Понемногу вечерело, но было ещё светло, и родители в это время принимались жаловаться на детскую площадку, что оказывалась закрыта. Разумеется, какой-то парень внутри никого не тревожил. Забравшаяся внутрь бездомная кошка, пробравшаяся под калиткой, тёрлась об ноги сидящего на качелях Бена Ковалевича, а тот шипел на неё в ответ. Он сидел, обхватив цепи руками, и смотрел то на свои ноги, то на землю, то на кошку, но больше всего по сторонам, высматривая знакомые лица, которые можно было бы окликнуть. Если просидеть достаточно долго, они обязательно появятся. Притихший ветер вновь набирал прежние обороты. На площадке, минут через десять (через очень длинных десять минут) появился Аарон, и появился он после того, как спрыгнул с забора. Аарон тоже, спустя столько лет, достаточно хорошо продолжает помнить эту площадку. Он знал её ещё до того, как вокруг вдруг, словно из-под земли, вырос забор, и знал после, когда им неписаными правилами запрещалось туда заходить. Впрочем, никто их особо и не останавливал. Бывает, когда он уже сейчас проезжает или проходит мимо неё, у него вырывается ностальгический вздох, какой вырывался, когда вечером он оказывался внутри. Разумеется, не только их компания посещала площадку. На ней всегда хватало и детей, и взрослых, и таких, как они, кто появлялся после закрытия, потому что из любви к качелям не получалось вырасти. Но кто приходил первым, тот и получал их. В тот день первым пришёл Бен, а кто-то, проходящий мимо, увидев его, быстро смекнул, что скоро придут и остальные, так что на свободное место рассчитывать было нельзя. Однако пришёл только Аарон. Бен так и сидел, сжимая цепи, слабо раскачивался, уже не пытался прогнать кошку, для которой нашёлся затвердевший кусок булочки, и водил ногой по земле. — Иэн куда-то уехал, — сообщил Аарон, подойдя ближе. — Я заходил к нему, но дома никого не было. Бен метнул в его сторону что-то подозревающий взгляд. Аарон замер на секунду, но тут же расслабился. Он сел на землю, почти в ноги Бена и лицом к нему, так ничего и не сказав, но услышав хмыканье последнего. Уже тогда отличаясь ростом от не такого высокого на его фоне Бена, он подобрал под себя колени и почувствовал, как тепло тела сдаётся под яростными набегами ветра. Ветер гулял и в его отросших волосах, хотя гулять там, казалось, было негде. Кошка, всё бродившая в округе, пыталась забраться на ноги Аарона, но встретила яростное сопротивление, сопровождаемое громким смехом Бена. Под ним самим находилось весьма низко расположенное сиденье, так что со временем Бен, слушая ещё более яростные, но вместе с тем твёрдые и уверенные сопротивления, вытянулся и закинул ноги Аарону на плечи, сопровождая действие исчерпывающим: «Да ла-а-а-адно тебе». Ветер продолжал раздувать его куртку. Бену было, быть может, пятнадцать, но не больше шестнадцати точно. Все его ровесники интересовались девчонками, и он, соответственно, тоже не отставал, насколько это было возможно, если почти всё время проводишь в компании трёх друзей. И быть может, тогда, когда ему было примерно пятнадцать или шестнадцать (почти шестнадцать, должно быть), на детской площадке всё вдруг поменялось. Бен отлично помнит этот момент до сих пор: момент, когда подумал, что они уже и не совсем дружат с Аароном. Странное было дело, совсем странное. Он не знал, откуда вдруг взялись такие мысли, и совершенно точно не знал, что с ними нужно было сделать. Так что он просто засунул их поглубже, куда-то, где даже Иэн, как ему думалось, не смог бы их найти. Но он, как оказалось позже, совсем не знал Иэна. Бен пачкал ему плечи своей обувью, с которой сыпалась пыль и грязь, но Аарон всё продолжал сидеть, будто ничего не замечая, и говорил о фильме, который посмотрел накануне. И фильм мог бы оказаться интересным, если бы Бен слушал. Тогда они, может, ещё и дружили. И тогда, и до этого, и два года после. Хотя уже после их дружба буквально трещала по швам, так не желая превращаться во что-то иное, но вовсе не исчезая. Потом Бен прекрасно понимал, к чему всё идёт или, по крайней мере, должно прийти. Потом эта длительная и ужасающая хирургическая операция над их дружбой всё же завершилась. Однако это было потом. На детской площадке Аарон совсем об этом не думал, а Бен — очень старался. Но всё не получалось. Ветер всё не успокаивался. Когда стемнело, они выбрались с площадки и отправились бродить по Торонто — величайшее из занятий в городе, по которому хочется бродить всё время. Иногда ветер подгонял их в спину, рывками выбрасывая вперёд, а иногда дул прямо в лицо, старательно отбрасывая назад. День тогда выдался особенно ветреным. Но никому не хотелось, чтобы он заканчивался.