И в Канаде мы верим в мир

— Аарон, — Бен поворачивается к нему, стоящему за камерой, и с самодовольной улыбкой от шутки, которая никогда ему не надоест, предвкушает ответ, который Аарон не сможет озвучить. — Аарон, что ты думаешь о музыке наших сегодняшних гостей? Иногда мне кажется, что мне абсолютно на это наплевать. Я снимаю и забываю, что снимаю. Здесь столько людей бывает каждую неделю, и я правда стараюсь относиться к ним дружелюбно, но всё это просто не укладывается у меня в голове. Были ли они уже на шоу? Или впервые здесь? Остались ли в Канаде группы, которые ещё не общались с тобой? Остались ли в мире ещё вопросы, которые ты не спросил меня, пока я не могу ответить? — Как видите, Аарон сегодня не очень разговорчив. Впрочем, как и всегда. Так что я вернусь к нашим гостям... — Эй, Аарон, ты когда-нибудь пытался засунуть в рот персик целиком? Не то чтобы меня очень интересовал ответ, просто хочу узнать. Это ведь очень ответственный шаг... Тебе наплевать. Тебе наплевать на все эти персики, и на то, что идёт запись, и на то, что это странно — говорить о таком. Ты просто хочешь меня побесить, поговорить со мной, ты бы писал смски мне всё эфирное время, если бы мог. Но ведь просто спрашивать у меня что-то — это слишком просто. Бен, пожалуйста, хватит говорить всё это в эфире, потому что всё это никак не подходит для эфира, но ты умудряешься зарабатывать на этом часе болтовни со мной деньги. — Прости, но в своей жизни я люблю только одного человека, и он ничего мне за это не сделает, — произносит Бен, улыбаясь, и будто бы ненавязчиво кивает в сторону Аарона. Разумеется, это шутка. Разумеется. Шутка такая смешная, что он шутит её вот уже пятнадцать лет. Ты никогда не заткнёшься об этом, так ведь? «Я похерю тебе запись, но отвечу на твои вопросы», — читается на бумаге, которую Аарон держит в руках. Он стоит со спокойным лицом и если бы он мог выглядеть серьёзным, он бы выглядел. — Что-что? Что-то интересное? — Бен мгновенно забывает обо всём, что говорил и делал до этого. — Это бунт на корабле? — Аарон неопределённо пожимает плечами, будто бы и сам не решил. — Могу организовать тебе микрофон. Чётко ответишь на всё, что захочешь. Чёрт возьми. Он ведь снова ввяжет меня в шоу. И мне снова придётся говорить с ним на камеру. А это так не работает. И он снова начнёт говорить о том, что любит меня. — Просто спроси, — одними губами произносит Аарон и очень надеется на то, что Бен сможет это прочитать. — А, ладно, окей, — кивает Бен. — Аарон, как тебе шоу? — Отвратительно, — эхом разносятся по комнате слова Аарона. Он говорит, чтобы его было слышно без микрофона, и опасается того, что стоит возле камеры. — Может, тогда выйдешь вперёд? — Нет. — Почему тогда ещё не уволился? — Боюсь оставить тебя на тех, кому нравится мусор в твоей голове. Что-то ещё? — Нет, пожалуй. Спасибо моему Аарону за это очень познавательное интервью и очень объективный отзыв на шоу. Мы обязательно его учтём... и обсудим дома, даже если это не войдёт в эфир. Оно вообще вырежется или нет? — Люди в студии переглядываются и неопределённо пожимают плечами. Конечно же, вырежут. Такое нельзя показывать. Это настолько относится только к студии, что едва ли кто-то просто выложит в интернет. Может, кому-то это и интересно, но вот целевой аудитории — не очень. Удивительно, но им нужна музыка, а я только играл на барабанах в школе. Диалог с Аарон вырезается на первом монтаже. Но остаётся последняя фраза, сказанная Беном перед тем, как попрощаться: — Пусть Аарон и не слишком разговорчив сегодня, я всё равно люблю его и благодарен за всё, что этот ублюдок делает, скрепя сердце. — Бен немного опускает голову, но вспоминает, что запись продолжается. — Любите Аарона, как люблю его я, и всего доброго.