Последний Репортаж

      Майк распахивает дверь одним движением руки, осторожно, как будто боясь поломать ручку, держится за неё. Заходит медленно, не обращая внимания на посетителей в кафе, садится в самый дальний угол, берёт меню и забывается в суетливой обстановке.       «Жаркое утро выдалось в Орландо», — верещит бодрый голос из радио, выливается, обволакивая уставшие уши в расслаблении.       Очень жарко.       В кафе, на соседнем столике усердно работают, официанты кружатся среди столов и людей, и радостные новости доходят от посетителей, а те, веря всему дерьму от правительства, улыбаются, поговаривая жалкое — наконец.       Все находящиеся здесь выглядят как из прошлого века.       Так и есть.       Восьмидесятые.       Шмидт от них не отличается.       На вид, молодой паренёк, ухоженный, подходит к полицейскому, ждёт заказ, держа в руке поднос с тарелкой. «Вы чего-то хотите?»— спрашивает официант, с улыбкой, как сам думает голубоглазый. По тону слышно.       Майк суетится, наверное забыл что держит в руках меню и сидит уже двадцать минут, опрокинувшись с ног до головы в свои мысли. Брюнет нервно переводит взгляд, дёргает чёрный галстук, позволяя холоду из кондиционера проползти по вспотевшей коже от неловкой ситуации. — Как странно это не звучало, но поешьте супа. Его только приготовили, наверное специально для Вас, — официант мило усмехнулся, подносит и кладёт на стол фарфоровую глубокую тарелку, и суп с аппетитными кусочками морковки и картошки тонут под вкусной гущей. Горячий. Пар тонкими струйками подымается вверх и растворяется в мраморном потолке. И правда. Кафе как из восьмидесятых. — Супа? — Шмидт замялся, с тупью в глазах смотрит на тарелку. — Да, супа, — паренёк протягивает ложку.— Вы выглядите голодным. Устали.       Майк берёт столовый прибор и с бессмыслием делает водоворот в тарелке. Сложно оторваться. — Пожалуйста, чувствуйте себя как дома, наверное Вы очень измождены от своих дел на работе. Ведь Вас знает пол города. Офицер полиции — Майкл Шмидт.       Голубоглазый останавливается, на секунду и вовсе забылся. Вот так популярность. Не привык ещё. Всё что может выговорить брюнет так это — не особо, не так уж и много у меня работы, а официант улыбается, прикрывает свои глаза-полумесяцы.       И полицейский опять завис, ведь глаза-то, сука знакомые.       И Шмидт резко забывается с этим пареньком, все повадки, смешки и вопросы-то детские-детские. А кем Вы раньше хотели стать? А круто ли работать в полиции? А у Вас бывают погони на машинах, перестрелки? И Майк улыбается, смеётся, медленно доедая суп. Милый же, падлюка. И он как будто по настоящему забыл, попал в хороший, приятный сон, где раньше, и вовсе не было тех ужасов, которые он пережил и не спал долгими ночами. Днями. Неделями. Даже годами. Не было тех смертельных погонь, вычислений, где нужен точный расчёт всех шагов. Ведь Он, должен быть всегда на шаг впереди. — А почему тогда Вы подали в отставку? — шатен смотрит по детски, с удивлением, как в предвкушении, что его герой самого глубокого детства вернётся.— Поговаривают, что Вы потеряли любимого человека. Жену?       Голубоглазый замолк. Больно. Нет, не телесно, когда тебя тупым заржавевшим ножом режут, пилят твои кости, а ты кричишь, бьёшься в судорогах и боль как раскалённая карамель ложится на тебя. Да, больно, но в душе. Не то что он потерял жену. Нет, вовсе же не жену. А Джереми. Джереми Фитцджеральда.       Парень виновато отвёл взгляд.  — Простите, — извиняется официант.— Я… не знал, что задел за живое.  — Пустяки, — Шмидт искривил губы в болезненной улыбке, и начинает заново рассказывать все свои байки, забыв, что видел окровавленное месиво, которое и вовсе не было похоже на Джереми, а лишь его голова. Его глаза. Стеклянные, окутанные пеленой страха глаза. И смайлик. Улыбающаяся рожица, нарисованная его собственной кровью на стене. Он с самого начала знал кто ЭТО сделал.       Солнце устало садится за горизонт, показывая людям своё пурпурное, нежное и спокойное предзакатное небо.       Уже вечер.       Майк и в правду забылся с ним. — Разве Вы не устали, — уныло спрашивает официант, прикрывая свои глаза. А какого они цвета? Полицейский не запомнил. И ведь наплевать что Он весь день смотрел на лицо офицера, улыбаясь. И только сейчас, Шмидт понимает, что улыбка-то жутковатая.—Не устали от всего этого? Вы ловили убийцу, но теперь он уже мёртв, Ваша работа закончена. А без работы зачем Вам дальше жить?       Это настораживает, и заставляет Майка отпустить ложку в остывший суп.       За целый день не успел доесть.       Много говорил. — Вы опустошены, как и эта тарелка, — парень показывает на рядом стоящее блюдце. Оно пустое.— Она и была пуста с самого начала, когда я подал её, разве Вы не заметили?       Что происходит? — И это здание, — шатен резко встаёт, опрокинув длинные руки по обе стороны. Пустое. Пустое как тарелка. Как тарелка супа и Шмидт.— А знаете, Ваши глаза как у дочери, такие же голубые-голубые, — он изъявительно улыбнулся. И взаправду, улыбка как у психа.       Полицейский сидит. Сидит не шевелясь в закрытом здании, и понимает. Вспоминает что дочь, которую они усыновили раньше, пропала, исчезла без вести. Уже, как три года назад.