Последний Репортаж

      Тьма сковывает пустынное место кабинета тенями. А внутри — звуки.       Радио, сообщение, песня, мелодия.       И хруст.       Хруст ломающихся костей.       ОʼНин ступает назад и неожиданно падает на грязный паркет, скребя пальцами пол, отстраняется к стене. И вжимается в неё, пытаясь раствориться в провонявшей штукатурке, лишь бы не видеть кровь на собственных глазах.       Но кровь — везде.       Мёрфи с режущим слухом звуком, поднимает железную палку и бьёт. Бьёт резко так, тяжело, даже не остановился. И смотрит. Смотрит на задыхающегося Холидея, который прикреплен заржавевшими ржавчиной, напоминавшие запёкшие капли крови наручники.       Винсент ведь знал, что нихера хорошего не выйдет из этого. Серьёзно.       На глазах репортёра появляются бесцветные капли слёз, скатывающиеся по девственно-бледной щеке, и блестят как звёзды, от упавшей лампы. Он видел тело, жгучее в агонии тело Ричарда.       Холидей тянется дрожащей от боли рукой к Фиолу, и сжимает пальцы до белеющих костяшек, до хруста, а после, ввалится на пол, в свою собственную кровь. Замертво.       ОʼНин зажмурил глаза с силой, что даже боль врезалась иголками в лицо. Он зарыдал, не в силах это терпеть, невольно выгнулся спиной к преграде, сипло простонав от отвращённого запаха металла в пыльном воздухе.       И вот тогда, когда Скотт Мёрфи повернулся назад, сжимая предательски выскальзывавший лом в руках, Пёрпл оцепенел от ужаса.       Не от ужаса царивший в комнате, а от ужаса в глазах маньяка. Сейчас, он кажется каким-то монстром, из детского, не развитого сновидения кошмара, который в свою очередь подходит к рыдающему от страха; медленно так, как специально. — П-пожалуйста, — Фиол истерично мотает головой, не обращая на мигрень. Челка, бывшими пурпурными, а сейчас коричневыми от крови прядями прилипла к взмокшему лицу.— П-про-ошу, н-не на-адо, молю… пожалуйста!       Телефонист идёт чертовски медленно, как, сука, специально. Волочит железку за собой, а кровь, багровыми лентами, переплетается под ногами, как алые бусинки роз. И вот когда, маньяк занёс лом над трясущемся телом паренька, не успел даже отпустить, как кабинет окутало истошное рыдание загонного зверя, и короткие, как будто оторванные мольбы остановиться, на что Скотт, лишь усмехнулся.       Лёгким движением, тихим, спокойным, он провёл окровавленным орудием невидимую линию вдоль обжигающего от страха кожи, оставляя след. След крови Холидея на его заплаканном личике. Скользнув вдоль груди, плоского живота, и остановившись на пахе жертвы, отчего Фиол почувствовал хаотичную россыпь мурашек, как будто и они испугались, пытаясь сбежать с тела. Надавил. И от этого ОʼНин зажмурился, пытаясь сводить поломанные ноги вместе.       Вновь поднимается вверх, очерчивая фарфоровые, как будто сахарные контуры бренного тела, и на сей раз, остановился на губах, пачкая их, запёкшимся металлом. А потом, говорит: — Соси.       ОʼНин судорожно открывает рот, и резко так, с силой Мёрфи запихивает железную палку в его рот. По самые, дрянные, шлюшские* гланды.       Скотт остановился на глазах Винсента. В них была мольба, прозрачная, заплаканная надежда, а вместе с тем и отвращение к происходящему, который всем своим только видом разрушил, поломал на кусочки его невинный мир. И ноги.       Телефонный любовался сопрягающему телу, будто шедевром, каждым его сдавленным стоном, который увы, еле слышался через орудие во рту. При каждом его прерывистом вздохе, мышца напрягалась, выпирая сильнее. Каждый капилляр, каждая вена, переплетением сакуры, просвечивалась через его тонкую кожу.       Маньяк оторвал от уст Фиолетового лом, оставив обрываться окровавленную слюну. И она, как сперма, скатывалась с пухлых уголков губ.       Привкус дрянного металла, как железная, грязная монетка во рту. Сейчас вырвет.       Скотт стоит, безразлично смотрит на парня, не обращая внимание на то, как он истошно орал, и это могли услышать все в студии. Да, ему наплевать. Поворачивается к нему спиной, говорит отрывисто, спокойно так, даже страшно: — Идём домой.       В нокаут.