Мозаика

Леонард вдыхает свежий морской воздух. — Никогда не думал, что мне доведется попасть на корабль, — делится он с Валме, который пристально смотрит вдаль. Леонард говорит осторожно, как бы невзначай — сложно привыкнуть к тому, что тебя хоть где-то не презирают. — Все мы не думали, — усмехается Валме и бросает в море камешек, взятый с берега в качестве сувенира. По воде идут круги, и Леонард думает, что это очень красиво. Во всяком случае красивее, чем мутный след от камня в грязном Данаре или желтой от глины Рассане. Только не вспоминать о Варасте, не вспоминать о невыносимом Феншо. — Мне очень повезло, — произносит Леонард, отрывая взгляд от водной глади. — Я на самом деле благодарен Первому маршалу и вам, господин Валме, и вообще... — Я думаю, — серьезно отвечает Валме (наверное, нужно все-таки приучиться называть его по имени хотя бы в мыслях), — что это был великолепный стратегический ход господина Первого маршала. — Валме на миг замолкает, и Леонард уже почти знает, что за этим последует. — Не сочтите за обиду, граф, но ваши родовые цвета способны распугать даже бордонов. Как же хорошо, что сейчас вы от них отказались, пускай и на время! Леонард пожимает плечами. — Но подумайте, — продолжает Валме патетически, — просто подумайте, сколько побед вы могли бы одержать, если бы ваш мундир был под цвет вашего герба! Просто немыслимо! Вы затмили бы даже Рокэ Алву! — Надеюсь, это шутка, — говорит Леонард. Он прекрасно понимает, что Валме (Марсель, Марсель, нужно привыкать к имени, если они участвуют в одной кампании) насмехается не всерьез и уж точно не ставит перед собой целью его обидеть — хотя кто знает. — Естественно, граф, — улыбается Валме (это было сложно), — но вы же понимаете, что в каждой шутке есть доля правды. Быть может, когда-нибудь вас и ждут громкие победы. — Я не думаю, что от этого солдаты станут любить меня больше, — почти улыбается Леонард. Только не вспоминать Феншо, только не вспоминать его, Создатель, избавь от этих мучений. Валме кидает в воду еще один камешек и смотрит, как по воде идут круги. — Надеюсь, вы не страдаете бессонницей? — осведомляется он, как будто не услышав последних слов Леонарда. — Бессонницей, угрызениями совести, тоской по неслучившемуся или чем-то подобным? Леонард смотрит удивленно. — Иногда, — отвечает он, стараясь не думать, чем именно вызван этот вопрос. Валме — Марсель, Марсель, пора бы уже привыкнуть! — провожает взглядом камень и почти тоскливо спрашивает. — Вам не нужен адъютант? Леонард качает головой. Он уже понял, к чему именно клонит Валме. Всем было известно, что он хочет избавиться от сына Арамоны в своем подчинении. Валме можно понять, но Леонард решительно не хочет сокращать свой и без того недолгий — а все из-за Феншо, мысли о котором не покидают его даже ночью, — сон. — Ясно, — констатирует Валме и грустно смотрит на небо, но Леонард понимает, что эта печаль напускная. Не такой человек Марсель Валме, чтобы серьезно печалиться. — Вам не кажется, граф, что этот закат очень красив? Закат и впрямь красив, но Леонард не понимает, к чему эти слова. — Представьте себе, — продолжает Валме, — когда-нибудь вы одержите свою великую победу, и помимо восторженных возгласов вас будет встречать в Олларии или где вы там окажетесь, вот такой замечательный закат. Как победное знамя. Мне кажется, что это — символ того, что нам в этом походе будет способствовать удача. Никогда не верил в то, что такой цвет неба, — дурная примета, а вы, Леонард? Леонард кивает — в приметы он не верит уже очень давно, с того момента, как ясное небо, предвещавшее радость и удачу, принесло смерть, — а потом внезапно понимает, что его назвали по имени. — Считаю, что нам пора выпить на брудершафт, — поясняет Валме, когда Леонард изумленно глядит на него. — Мы плывем уже целых два дня, и мне до смерти надоело называть вас графом. Вы же не против такого поворота событий? Леонард наконец-то улыбается по-настоящему. — Не против, — подтверждает он. — Совсем не против. Марсель (все, теперь можно) громко фыркает. — Наконец-то с вами можно будет нормально побеседовать, — замечает он, дает в руки Леонарду последний камешек, и Леонард, поняв, что нужно сделать, бросает сувенир в воду, по которой тотчас же идут круги. Похоже, это будет его первой победой. Хотя бы и над собой. В конце концов за всю жизнь он впервые соглашается пить на брудершафт. Определенное достижение. Может быть, теперь он перестанет вспоминать Оскара Феншо. Остается надеяться на это. Марсель, щурясь — видимо, последние лучи солнца слепят ему глаза, — улыбается, и Леонард улыбается в ответ.