Мозаика

Эдит Окделл хочет скорее вырасти. Покинуть полумрак Надора и уехать куда-нибудь подальше. Как Айрис, которая, нарушив все запреты, уехала куда-то в Олларию и осталась там жить. Все потому, что Айрис взрослая, а Эдит — нет. Так уж сложилось. Она младше всех, и с этим ей самой нужно было считатьcя. Все, что Айрис получает сейчас, она получит еще очень и очень не скоро. Пока об этом можно только мечтать. Эдит теребит четки и думает об отце. Она его почти не помнила — сколько лет прошло. Ричард и Айрис, наверное, помнили его лучше. Все потому, что они взрослые, а Эдит — нет. Дейдри часто шепотом, чтобы не услышала мать, рассказывает, каким был отец. Она помнит его чуть получше, Эдит не помнит практически ничего. Первые годы ее жизни прошли в постоянных приступах надорской болезни. Эдит не сетует на судьбу, она знает, что нужно страдать, только тогда ты попадешь в Рассветные Сады. Только тогда может случиться когда-нибудь потом что-то хорошее. Про Рассветные Сады говорят мать и отец Маттео, все остальное Эдит додумала уже сама, вспоминая Айрис. Айрис, которая совсем не пишет уже несколько месяцев, и ее нельзя в этом винить — она — фрейлина Ее Высочества, и она любит человека, который когда-то снился Эдит в самых страшных снах. Эдит хочет поскорее вырасти. Она тоже хочет в Олларию, она тоже хочет быть фрейлиной королевы, она тоже хочет любить, но потом вспоминает о том, что она еще маленькая и больная. Такие никому не нужны. Только Создателю, да и все. Эдит снова теребит четки и на минуту распускает волосы — сейчас их держит только ленточка, стершаяся очень давно, — и думает, что, может быть, сейчас она похожа на найери. Про найери ей рассказывал Ричард, пока еще не уехал. У них всегда были роскошные длинные волосы, струящиеся по плечам, и они были очень красивые. А потом Эдит вспоминает о том, что она отнюдь не красивая, и быстро собирает волосы и прячет их под накидку. Она скучает по Ричарду. Почти всегда. И стучит одной бусиной четок о другую. И знает, что нужно отстучать четыреста ударов. Каждый день по удару. Каждый день по удару. Каждый день по удару, и так четыреста раз. Айрис и Ричард должны приехать до того, как она отстучит их все, иначе не приедут никогда. Четыреста дней — немалый срок, и Эдит надеется, что они успеют. Она не хочет становиться взрослой без них. Каждый день Эдит просыпается с гулким кашлем и понимает, что когда-нибудь ее не станет. Просто не станет. Она этого не боится — к чему бояться, если это все равно произойдет? Она всего лишь хочет успеть сделать задуманное. Она всего лишь хочет увидеть мир, который наверняка не ограничен Надором. Она хочет полюбить кого-то всей душой и каждый день начинает письмо Айрис, где просит посмотреть, нет ли где-нибудь хорошего человека, а потом рвет это письмо на куски, потому что несет глупости. Она должна страдать, только тогда она попадет в Рассветные Сады. Иногда Эдит жалеет о том, что она самая младшая. Но только иногда. В остальное время она ждет Ричарда с Айрис, пытается писать им письма, греет руки об Дейдри, а Дейдри об нее, и молится, незаметно выстукивая знакомый ритм. Одна бусина об другую. Все просто. Она мечтает выкинуть эти четки куда подальше. Эдит Окделл не хочет в Рассветные сады. Эдит Окделл хочет просто жить. Эдит Окделл хочет не страдать от надорской болезни каждый день. Эдит Окделл хочет увидеть Ричарда и Айрис раньше, чем умрет. И Эдит Окделл знает, что ее мечты не сбудутся. Никогда.