Нарния или Англия?

      Проснулся сегодня Сиэль ещё до того, как Себастьян пришёл и раскрыл шторы, являя своему господину на удивление солнечную для конца августа погоду. Пробудился он и не от того, что выспался — это у него и раньше было вопросом везения: результат зависел от того, будут ли ему сниться беспокойные сны о его прошлом; теперь такие удачные деньки и вовсе начали казаться фантастикой, а всё из-за головной боли, с которой он теперь частенько просыпался раньше положенного.       Часто к ней прилагалась ещё и тошнота, из-за которой ему едва ли кусок в горло лез за завтраком — и он начал понимать, почему его гостья часто смотрит на еду, как на врага, и ест медленно, и с большой неохотой, при этом отрицая, что к приготовленной его слугами пище есть какие-то претензии.       К счастью, проблема эта зачастую решалась крепким травяным отваром, который теперь каждое утро заваривал Себастьян на случай, если его господин вновь спозаранку начнёт мучиться от своего недуга — теперь на сервировочном столе стояло две чашки на выбор самого Сиэля, а так как он сам бы по доброй воле никогда не выпил эту горькую, но действенную гадость, дворецкий по одному лишь отказу от утреннего чая мог догадаться, что настроение сегодня у его хозяина премерзкое.       Так было и сегодня. Однако было одно «но» — сегодня лекарство не помогло. Увы, работает оно именно что зачастую, сегодня Сиэль убедился в этом впервые — видимо, в последние несколько дней на него свалилось слишком много нагрузки, и жестокий рок решил поучить его тому, как важно распределять её равномерно. Одной чашки оказалось недостаточно — Сиэль выпил вторую; стало чуть легче, но всё равно слишком раздражающе, чтобы сконцентрироваться на работе — слова в документах не складывались в предложения, мозг так и норовил отвлечься от ежедневной рутины. Фантомхайв отбросил бумаги на стол и откинулся на спинку стула, потирая виски и рассматривая свой кабинет при непривычно ярком солнечном освещении. Вслушался в быстрые, торопливые шаги в коридоре, думая, что это опять Мейлин опрометчиво носится, норовя тем самым учинить в доме очередные проблемы.       Но в кабинет постучалась, а затем, не дожидаясь ответа, быстро ворвалась другая девушка.       Анна выглядела нервозно бледной, с уже знатно потрёпанным боковым хвостом и вытаращенными от тревоги глазами, — давно ставшее привычным зрелище, подумал он, но отчего-то теперь от этого вида почувствовал укол тревоги в сердце и мысленно в голове сделал пометку вызвать на дом врача, ибо нездоровый её вид не менялся ни разу с момента её появления в поместье.       Она беспокойным, рассеянным взглядом окинула кабинет, кусая губы, стараясь поначалу не замечать самого Сиэля, хотя её внимание не задерживалось ни на чём. Смотрела на подсвеченные пылинки в воздухе, в импульсивном порыве подула на них, отгоняя от себя, провела рукой по складкам платья несмотря на то, что они не оседают. Сиэль наконец заметил, что в другой руке у неё чем-то исписанный лист.       Теперь, проделав все эти странные, бессмысленные ритуалы, она изволила обратить внимание на него. Тут же вжала плечи, сжав свободной рукой подол своего домашнего наряда, стремительно приближаясь к его столу. — И снова доброе утро.       Голос её громкий, но неуверенный и слегка дрожащий. Анна пробежала взглядом от Сиэля к своей бумажке, солнце подсветило оную, Сиэль прекратил тщетные попытки ослабить головную боль массажем, наклонился вперёд и разглядел, что записи она вела на латинице вперемешку с кириллицей. — Я хотела тебе рассказать информацию, которую обещала ещё вчера…       Сиэль кивнул. — Я слушаю.       Девушка поджала губы, опуская лист себе на колени, и внимательно посмотрела на Сиэля. Он нахмурился от такого жеста. Что за сомнения? — У тебя голова болит?       Голос у неё был нарочно бесцветным, будто та пыталась скрыть какие-то чувства за этой репликой. Беспокойство за него? Бред, не с чего у неё таким чувствам возникать. Да и не из-за чего за него беспокоиться. — Какое тебе дело? — задал он вполне логичный вопрос, который, вдобавок, звучал ещё и грубо из-за нескрываемого раздражения в голосе, вызванного её чрезмерным любопытством и мучительными ощущениями.       Ну и правильно, решил он, пусть знает своё место. Нечего лезть не в своё дело. — Я тебе сейчас всё расскажу, а ты ни черта не поймёшь и не запомнишь, — также раздражённо ответила она. Приняла строгое, сухое выражение лица и начала демонстративно складывать лист со своими заметками пополам несколько раз.       Нервная, дёрганая, руки отчего-то дрожат и настолько слабы, что едва надавливают на заломы бумаги, чтобы закрепить лист в сложенном положении, но при этом не боится его. Растеряла всю свою робость, как только увидела его состояние; и голос её стал увереннее, хоть и не начал от этого более ровно звучать.       Сиэль попытался вспомнить, в какой именно момент она окончательно потеряла страх перед ним и начала вступать с ним в открытую конфронтацию, но в черепной коробке будто гудел железнодорожный состав, и каждую мысль приходилось вырывать у своей муки, бороться за неё. — Не убежит от тебя твоя информация. И я не убегу. И работа.       Сиэль буравил её тяжёлым взглядом: одёргивающие слова у него не находились по тем же причинам, по которым отказывалась работать память. А Анна во время его заминки юрко вытащила у него из-под сложенных на столе рук документы и начала вчитываться. — Бух-гал-терс-кий óтчет… или отчёт? Что тут за цифры? Ты математикой себя решил пытать? — Не твоё дело. Дай сюда! — Сиэль попытался вырвать у неё стопку бумаг, но Анна только прижала её ближе к себе, кидая на него злой взгляд. — Ты ошибок сейчас наделаешь. Иди поспи! Ты мне нужен здоровым, а не психованным из-за своих болячек.       И когда только успела обзавестись таким острым языком? Ему больше нравилось, когда она едва языком ворочала и не то что ответить, а даже понять, что он говорит, не всегда могла.       Своей навязчивой заботой она напоминала ему кого-то смутно: Сиэль прицепился к этому расплывчатому образу, пытаясь понять, что же это за человек, и почувствовал, что от того головная боль из давящей стала режущей, в разы ухудшая ситуацию; тошнота подкатила к горлу гигантской волной, смывающей на своём пути все остальные ощущения. Он едва ли сдерживал теперь рвотные позывы, и перед глазами всё поплыло от перенагрузки этими отвратными симптомами.       Теперь соображать что-то было ещё тяжелее, но он всё-таки почувствовал, хоть и слабо, своё поражение перед ней.       А Анна, увидев, что взгляд его мутнеет, и что он с огромным трудом сидит прямо, начала кричать имя Себастьяна. Тот появился в дверях через секунду, поскольку уже узнал о том, что она осведомлена о его природе и, соответственно, прекрасном слухе и огромной скорости, и без лишних слов подхватил на руки своего господина, который уже даже брыкаться не стал, только сжался весь от боли и глаза зажмурил.       Дворецкий переодел своего молодого господина обратно в ночную рубашку и уложил в постель. Ничего не говорил, никаких рекомендаций и наставлений не давал — видел, что его хозяин настолько плох, что сейчас любые слова пропустит мимо ушей. Лекарство не помогло, а потому теперь единственная надежда была на то, что его исцелит сон. Себастьян зашторил окна и бесшумно удалился из комнаты, дабы не спровоцировать усиление мигрени.       Сиэль метался по подушке нестерпимо долгий для него промежуток времени, после чего всё же смог провалиться в беспокойную и напряжённую дремоту.       По пробуждении приступ спал, и первое, о чём подумал Сиэль на свежую голову сразу после того, как открыл глаза: «Надо увидеть Анну». Разговор откладывать было уже невыносимо. Он позвал Себастьяна и попросил переодеть его и привести его гостью в гостиную, чтобы там всё обсудить в комфортной обстановке за чашкой чая.

***

      Меня разбудило ощущение чьего-то присутствия рядом со мной. Ещё не успев толком очнуться от тяжёлого дневного сна, я открыла глаза и увидела, что надо мной нависает Себастьян. И вежливо улыбается во все тридцать два своих дьявольских зуба.       Я еле подавила стон отчаяния и уткнулась лицом в покрывало. Сколько здесь ни живу, а раздражать он меня не перестал; кровь закипает, когда он находится ко мне ближе, чем в другом конце комнаты. — Прошу прощения, что разбудил, однако вам явно не пристало спать в таком виде.       Я всего лишь улеглась в домашнем платье поперёк застеленной кровати. — Люди вашей эпохи такие снобы. Столько дурацких правил.       От раздражения челюсть начала стискиваться аж до искр боли в глазах, и это было слышимо в кинутых мною фразах. Казалось, ещё немного, и она заскрипит, как ржавые петли на двери. — Что ж, тогда попрошу соблюдать эти правила хотя бы на публике. — Стараюсь, — наигранно небрежно кинула я, принимая сидячее положение. Проглотила настойчиво формирующийся внутри меня зевок, — Так зачем ты пришёл?       Голова всё ещё ощущалась ватной после глубокого сна. Соображалось туго. Я прикоснулась рукой к затылку, будто бы надеясь нащупать там причину этого состояния, и поняла, что волосы у меня взъерошены и, хуже того, наэлектризованы. Пригладила их. — Мой господин просит вас прийти в гостиную на разговор за чашечкой чая.       Второй рукой я нащупала лист с заметками, который бросила на кровать подальше от себя, чтобы в бессознательном состоянии не примять его своим телом.       В груди кольнуло от чувства вины. Интересно, ему хоть лучше стало? Или он как баран упёртый решил не дожидаться, пока головная боль пройдёт, и мне придётся десять раз ему всё объяснять из-за того, что он багуется и выпадает из мира? — Дай расчёску, пожалуйста, — я кивнула на комод, где лежал деревянный гребень. — Позвольте вам помочь. — Нет.       Ответ вылетел изо рта даже быстрее, чем я поняла, что он вообще сказал. Не хотелось позволять ему прикасаться к себе лишний раз; тем более, из-за тяжёлой одежды спала я почти неподвижно, ничего не спуталось, и процесс занял у меня меньше минуты.       Сейчас будет очень важный момент. Что самое главное, довольно волнительный и тревожный, ведь о некоторых деталях мне нужно будет умолчать для своей же выгоды. Врать в открытую я не решилась, ведь это может вскрыться; зато недоговорки можно будет списать на недостаток информации. — Фух, всё. Веди меня к нему.       Я всю ночь не могла заснуть, думая, что, как и в каком порядке мне стоит рассказать Сиэлю; под утро я репетировала произношение отдельных слов или сложных предложений перед зеркалом, шевеля одними лишь губами, чтобы не дать Себастьяну подслушать то, что ему, по моему скромному мнению, вообще знать необязательно.       Всю правду о его потере памяти мне втирать ему в уши не стоит: если он поверит и сможет в сказанном удостовериться, то почувствует, что наконец отомстил, преисполнится в познании и отдаст душу демону, а я останусь один на один со своими проблемами в виде полного отсутствия понимания того, как вернуться, и шайки жнецов, которая мечтает распять меня.       Нужно подать ему информацию в ограниченном виде, но не показаться при этом совсем уж бесполезной. Для этого я каждое слово своё продумала, сделала пометки на листе бумаги, но не учла того, что после бессонной ночи совсем не буду соображать.       Впрочем, Сиэль тоже сегодня не блистал. Я взглянула на него, бледного, как полотно, да трущего свои виски с мученическим видом, и аж сердце заболело: я была уверена, что это всё последствия моего идиотского замаха хрустальной салатницей на Алоиса, который закончился, увы, не его сотрясением мозга.       Хоть я впервые увидела Сиэля в таком положении, интуиция мне кричала, что это точно не последний его приступ, и виновата я, я, я причина этой его мигрени!       Господи, я буквально его головная боль. Я выдала нервную, внешне ничем обоснованную усмешку, но внутри испытывала лишь стыд за себя. Себастьян открыл передо мной дверь, и я в мгновение ока прикусила язык, снимая с себя эту неуместную лыбень. Сейчас будет очень важный разговор, вести себя как помешанная или, ещё чего хуже, как враг — это не то что дорога к провалу, а подписание соглашения о прекращении моей жизни.       В комнате было как-то мрачновато, что расслабляло и одновременно с этим нагнетало обстановку. У зашторенного окна стоял небольшой круглый столик, за которым и восседала сейчас несчастная жертва моих косых рук. — Добрый вечер. Тебе лучше? — сходу влепила свой вопрос я, даже ещё не успев сесть к нему за стол. Его лицо сейчас не выдавало в нём никаких конкретных эмоций или ощущений, поэтому вывод о его самочувствии самостоятельно сделать было бы невозможно.       А Сиэль сразу взъерепенился, откинувшись на спинку и прикрыв глаз: — Прекрати разговаривать со мной, как с младшим братом. Моё самочувствие тебя касаться никоим образом не должно.       Я положила бумажку на колени, дабы поднять вверх руки в знак мира. Впрочем, знак этот был саркастичный — его чересчур широкие личные границы и в будущем будут создавать большие проблемы, поэтому отступать я не собиралась: — Почему ты не понимаешь? Если чувствуешь себя плохо, то и работаешь плохо. Делаешь ошибки. Ничего не понимаешь. Мне лишь нужно, чтобы ты всё понял… с первого раза. И принял правильное решение. Ты это сделаешь, если будешь чувствовать себя хорошо…       Сиэль оборвал меня на середине предложения: — Хорошо, я понял твою мысль с первого раза, необязательно мне всё разжёвывать, — тяжело вздохнул, — Голова больше не болит.       Я удовлетворённо выдохнула и развалилась в кресле. Это дневной сон сказывался — когда Себастьян вышел из комнаты, я почувствовала, как же мне лень сидеть нормально. Ещё порывалась зевнуть, но всё же сдержала себя, а потом вспомнила, о чём мы должны поговорить, и тут же выпрямилась как по струнке, разворачивая и пробегаясь глазами по заметкам на моём листочке. Краем глаза заметила, что Сиэль поджал губы, наблюдая за моим беспокойством. — Начнём, наверное?.. — неуверенно пробормотала себе под нос я, поднимая взгляд на Сиэля, — В будущем про тебя написана… книга. Биография.       Зрачки Сиэля резко сузились, отчего я опустила взгляд вниз и крепко переплела свои пальцы рук. Убедить себя в том, что я говорю правду, не получалось, но и пускаться в длительные объяснения о комиксах, японской манге и чудесах современности наподобие анимации сейчас было ни к чему. Если я скажу ему, что я из другого мира, в котором он всего лишь выдуманный персонаж, последствия могут оказаться куда хуже. — То есть в вашем времени существование демонов и шинигами является общеизвестным фактом, — голос Сиэля, к моему удивлению, оказался таким же неизменно беспристрастным, разве что, возможно, заинтересованным. Я вновь вернулась взглядом к нему и увидела, что он быстро вернулся к своему прежнему состоянию, а на губах его играла многозначительная ухмылочка, — Вы зашли куда дальше, чем я думал.       Я энергично закивала ему, подтверждая его догадки, а внутри сгорала от стыда вперемешку со страхом разоблачения. О такой мелочи я не подумала. Моя маленькая ложь теперь показалась мне теперь огромным враньём: один раз забудусь во время разговора с кем бы то ни было — и всё вскроется. И хоть деталь эта, казалось бы, незначительная, но достаточная, чтобы ко мне можно было потерять всякое доверие. — Тебя должно было ждать другое… Э-э-э… — я посмотрела в бумажку, — развитие событий, но из-за меня всё изменилось, так что я не знаю, чем всё кончится.       Я остановилась в ожидании его реакции, нервно сжала юбку платья до боли в пальцах.       Сиэль с интересом склонил голову набок. — Какое? — Что? — не поняла я. — Какое развитие событий должно было меня ждать?       Я поджала губы и, кажется, покраснела. Не поверит же. — Алоис… Отдаст душу… За то, чтобы ты стал демоном.       Повисла неловкая тишина. В комнату вошёл Себастьян с горячим чаем и пирожными на подносе.       Под тихий звон посуды мы напряжённо смотрели друг другу в глаза. Я учуяла сладковатый аромат какого-то непременно экзотичного сорта чая, о котором Себастьян почему-то до сих пор ничего не сказал (а это первый раз, когда я действительно предпочла бы послушать историю заваренных чайных листьев вместо того, чтобы находиться в такой неуклюжей ситуации), а следом почувствовала, как мой глаз начинает дёргаться от того, что я вообще не понимаю, что происходит в голове у Сиэля. Он будто ушёл в себя и смотрит на самом деле не мне в глаза, а куда-то сквозь меня, словно я невидимая.       Неожиданно он прыснул в ладонь со смеху. — Это звучит как сюжет дешёвого романа, — весело прокомментировал он, заставив меня расслабить плечи и облегчённо выдохнуть. Не «что за бред ты несёшь?» — уже хорошо. — Ваша с ним история просто безумна. Я не всё поняла с первого раза. Так вот, к несчастью, я вряд ли смогу предсказать будущее…       Я сделала многозначительную (и многострадальную) паузу, взяв в руки блюдце с чашкой и сделав глоток на пробу. Слишком горячо. — Я и не рассчитывал на это.       Сиэль опёрся локтем о подлокотник кресла и положил одну ногу на другую. Я бесстыдно засмотрелась на эту картинку, нарочито медленно потягивая свой чай: картинка была бы как раз для фрейма в манге или — ещё лучше — официального арта. Интересно, я тоже иногда ненароком позирую словно для обложки модного журнала? — Ты когда-нибудь слышала об эффекте бабочки?       О, время похвастаться знаниями! Хотя вряд ли я смогу прочитать об этом целую лекцию на английском или хотя бы даже просто дать определение, так что я просто энергично кивнула ему, отставляя чашку обратно на стол. — Даже взмах крыла бабочки может вызвать бурю. Одно лишь твоё присутствие в нашем времени поменяло ход развития событий не только в моей биографии, но и в мировой истории. Твоего настоящего уже не существует.       Я должна быть расстроена. Сострой удивлённое и убитое горем лицо. Давай. Я не хочу вызывать подозрения… — Логично, — только и смогла в итоге выдавить из себя я, недовольно морщась и поджимая губы.       Отвратительно, Аня. В актёрское не поступай.       Сиэль выжидающе взглянул сначала на меня, потом на мою бумажку со шпаргалками. Я тотчас встрепенулась и снова развернула её, лихорадочно вспоминая, что я хотела сказать и на чём мы остановились. — Ах, да, об Алоисе…       Я начала рассказывать Сиэлю всё, что знаю про Транси: его биографию, историю семьи, к которой он «присосался», о его демонах, сделке его брата с Анной, лжи Клода и намерений Алоиса по отношению к Себастьяну и Сиэлю. Я даже объяснила, зачем и почему решила покидаться посудой, чувствуя, как от стыда нещадно горят уши, словно кровь в моих капиллярах вскипела.       Всё это заняло немало времени, и я успела ощутить, как от долгих разговоров на неродном языке у меня начинает заплетаться язык и путаться разум, так что я начинаю делать глупейшие ошибки в лексике и построении предложений. От смущения за постоянные заикания, запинки и исправления самой же себя мне захотелось заткнуться навсегда, однако Сиэль словно не обращал на это никакого внимания, спокойно слушая мою кособокую речь и параллельно поглощая своё пирожное с чаем.       К концу моего рассказа, который занял даже меньше часа, я уже чувствовала себя так, словно отработала двенадцатичасовую смену горничной: я уже ничего толком не соображала, и мне хотелось, игнорируя всё и вся, уйти к себе в комнату и заснуть обратно.       Я наконец пригубила свой уже остывший чай, тогда как Сиэль давно покончил с ним и теперь только обдумывал всё сказанное, молча уставившись на меня.       У меня по коже шли мурашки, но я не показывала этого. Или по крайней мере старалась.       Всё в порядке. Я не обвожу никого вокруг пальца. По крайней мере сейчас. — Я благодарен тебе за столь полезную информацию, — он откинулся на спинку кресла и подпёр подбородок рукой, которую упёр в подлокотник, — Алоис Транси — проблема, от которой мне нужно будет в ближайшее время избавиться. Однако мы с тобой договаривались не об этом.       По телу будто прошёлся разряд электричества, волоски на теле все встали дыбом. Я аж дёрнулась на месте, пролив немного чая себе на платье. — Что насчёт моей цели отомстить людям, что запятнали честь моего семейства? Что ты о них знаешь?       Я несколько секунд в панике смотрела Сиэлю в глаза, вспоминая, что собиралась сказать на этот счёт. Затем опомнилась, таки поставила чашку чая на стол и нервно потёрла мокрое пятно на ткани. — Э-э-э… Знаешь, в чём дело, — я заговорщически наклонилась вперёд, одновременно с тем под столом сжимая предательски задрожавшими руками ткань платья для собственного успокоения, — Это очень просто. Это настолько просто, что ты быстро решишь эту проблему и отдашь свою душу. А мне что делать? Мне нужна твоя защита и помощь.       Сиэль нахмурился и уже собирался что-то сказать, но я вскинула ладонь наверх, одним жестом заставив его замолчать, и спешно заявила: — Я предлагаю сделать так: мы узнаем, как можно вернуться в мой мир, и подготовим всё необходимое для этого, но я вернусь лишь после того, как ты выполнишь контракт.       Между нами повисла пауза. Я снова взяла в руки чашку чая и попыталась отвлечься и тем самым успокоиться, разглядывая комнату вокруг себя.       Создавалось впечатление, что они специально для этого разговора создали здесь безотрадную тёмную атмосферу — ведь обычно по вечерам помещения хорошо освещены, но почему-то именно здесь и сейчас полутемень, словно мы клятву на крови собираемся совершить.       Долго продолжать раздумывать о деталях мне не дал Сиэль: он наклонился, взял свою ложку и с совершенно серьёзным лицом отломил кусочек моего пирожного. И съел. — Договорились. Но учти, если ты обманешь меня, я непременно об этом узнаю, и тогда ты узнаешь, что бывает с теми, кто встаёт на пути у семьи Фантомхайв.       Я не обратила внимания на столь свойственные ему угрозы. Меня больше волновала его наглость и распущенность в отношении меня и моей, моей еды. — Сиэль, — я взглядом указала на его ложку, — что за фигня?       Он показательно облизнул её и с самодовольным выражением лица бросил мне: — Не жадничай.