Вот колдовство моё

К весне стали поговаривать, что никакая это не чума, а тиф, а зимние случаи не в счёт — в портовые приходы докатилось, мол, эхо эпидемии в Голландии, не стоит беспокоиться. Но крысы знали больше и готовились к грядущему мору всерьёз. В каждом доме приготовили места для членов общины, живущих за стеной Сити, чтобы закрыть ворота и отрезать район, если зараза приблизится со стороны Уайтчепела. У ворот сколотили времянки, где можно было переодеться для выхода в город — на всякий случай. Вряд ли в прошлый мор крысы прибегали к таким предосторожностям, и Гринвуду начинало казаться, что жители улицы беспокоятся больше о нём. Но жизнь шла своим чередом: Марк учил детей, всё больше привыкал и всё меньше уставал. И дома стало хорошо. Таких откровенных разговоров, как в ночь праздника, у них с Бартоли больше не случалось, но на другой вечер актёр приветствовал хозяина, называя его по имени, и тот принял такое обращение. Дженни тоже притихла. Марк иногда ссылался на усталость, предусмотрительно жалуясь на кухне женщинам, чтобы девушка это слышала, и уходил вечером спать. Иногда, хотя бы раз в неделю. Он не знал, пользовалась ли Дженни этим, и не злилась ли она на него за такое доброхотство. Темнело на улице всё позже, и время, которое Марк проводил с Бартоли, сокращалось. Обязанности в школе уже не казались такими утомительными, благо на отдых оставалось всё больше времени. Это совсем не радовало, и Марк усиленно искал себе занятие. Работу ему давали скорее из вежливости, чем по необходимости, и он наконец напросился в помощники к преподобному. Оставался после занятий с детьми, делал записи в приходской книге, переписывал документы, накарябанные старческим неровным почерком. С каждым днём становилось всё теплее, и в небольшом саду вокруг церкви уже появились первые цветы. Так странно было думать о том, что весенний воздух, разлитый вокруг, возможно, кому-то за пределами этой улицы несёт смерть. Покупателей в магазине Рамзи с каждым днём становилось всё меньше, но, слава богу, никто не брал отрезы на траур. В Сити всё пока что было спокойно, Лорд-мэр учредил расследования в тех приходах, о которых поговаривали как об источниках заразы. Слухи ходили противоречивые. То говорили, что опасность преувеличена, то оказывалось, что под видом тифозных больных записали умерших от чумы. Марк каждую ночь, как стемнеет, с нетерпением ждал Бартоли. Конечно, вампир заходил к нему и приветствовал, но сесть за беседу получалось намного позже. Сначала хозяин отправлялся куда-то из дома, потом какое-то время занимался делами, а уж после того уделял время своему другу и компаньону. Если Марк задрёмывал, то Бартоли, как между ними было договорено, его будил. Марк как-то очень быстро свыкся с образом жизни вампира, с распорядком его ночи. Он понимал, конечно, куда именно отлучается тот из дома, но почему-то его это мало волновало. Днём он порой думал о способе питания Бартоли, но даже днём не мог отделаться от мысли, что всё это неважно — тем более что обитатели улицы не раз говорили Марку, что хозяин не убивает людей ради крови. Да и сами крысы всегда готовы были накормить его, если потребуется. Да, бывало, Марк проходил днём мимо двери в комнату Бартоли и, если чувствовал, как по ногам тянет из щели внизу холодом, то вздрагивал, вспоминая окоченевшее тело. Но это воспоминание никак не хотело увязываться в его сознании с ночным обликом Бартоли — с плавностью его движений, приятным голосом, с его мягкостью и обходительностью. Как-то в самом конце мая, после наступления темноты, ожидая прихода хозяина, Марк вышел в коридор, чтобы взять из кабинета лист бумаги. Обычно в такие часы наверху всё затихало — Бартоли редко беспокоил экономку или кого-то из служащих. Поэтому Марк очень удивился, услышав, что снизу, из магазина, доносятся странные звуки. Он спустился по лестнице и подошёл к двери, уже пожалев, что полюбопытствовал: стонала женщина, и стонала довольно красноречиво. Джонатан решил привести подружку? Но он был мужчиной благонамеренным и жене верным, да и не стал бы тащить любовницу в магазин. Марк осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Он увидел спину Бартоли, который припал к шее женщины и пил кровь, а та стонала в его объятиях и извивалась. Эту женщину в лицо Марк не помнил. Почему они расположились здесь, а не где-то ещё? После того, как компаньон обжился в доме, Бартоли у себя в комнате ни от кого не пил. Нахмурившись, Марк смотрел, путаясь в мыслях. Это было слишком откровенно и немного напоминало сношение с уличной девкой. Но таковых среди местных женщин не водилось. Вполне возможно, что эта молодая пегая девица была чьей-то невестой или послушной дочерью. И вот так... чтобы таким образом... Тут Бартоли прервал своё занятие, поднял голову и посмотрел в зеркало, где отражался застывший в дверях Гринвуд. А тот увидел лицо вампира — его осоловевшие глаза и окровавленный рот. Актёр только и смог закрыть лицо рукой и пятясь выйти в коридор. Он поднялся к себе не спеша, догадываясь, что Бартоли не станет бросать кормёжку ради него. И верно — вампир зашёл к нему не скоро. Он встал в дверях, молча посмотрел на Марка. Это взаимное разглядывание друг друга вышло довольно нелепым и тягостным, и Бартоли не выдержал первым: — Вас шокировало то, что вы видели, — промолвил он. — Не думаю, что стоит об этом говорить, — ответил Марк. — Вы скажете, что ей было хорошо. А по мне, она вела себя, как шлюха. — Вас так волнует нравственность ближних? — усмехнулся Бартоли. — Да, я скажу, что ей было хорошо. А лучше, если бы плохо? Я вполне способен ничего не делать, и человеку будет и больно, и страшно. — Вы, верно, таким образом платите за кровь? — Совершенно верно. А это несправедливо? Гринвуд нахмурился. Он вполне понимал, что его так потрясло и даже возмутило, но подобрать слова никак не мог. — Вы думаете, что страх был бы честнее, — сказал Бартоли. — Потому что я — нежить и не должен являться источником соблазна. Марк молча посмотрел на вампира. Выходило, что даже мысли твои в этом доме для хозяина не тайна. — Мистер Гринвуд, не всё такое, каким кажется на первый взгляд, — сказал Бартоли. — То, что испытывала мисс Финч, нельзя сравнивать с зудом между ног. — Даже если так — разве к этому не привыкнешь, как... к бутылке? — Или к опиуму? — усмехнулся вампир. — Если это делать часто. Но я слежу, и не допускаю такого. — А Дженни? — Что Дженни? Это не ваше дело, мистер Гринвуд. Разве что вы вдруг почувствовали к ней сердечную склонность? — Нет! — воскликнул Марк, словно его подозревали в чём-то неподобающем. — Тогда оставьте её желания в покое, — Бартоли чуть понизил голос, и это было первым признаком злости. Он развернулся и вышел из комнаты. Потом прошло две ночи, они не разговаривали. Только здоровались, а потом Бартоли исчезал куда-то из дома и возвращался на рассвете. Гринвуд захандрил. Настолько, что это привлекло внимание юной леди, из-за которой разговор с хозяином перешёл в тихую ссору. — Между вами пробежала чёрная кошка, — заявила Дженни Гринвуду, когда тот коротал время на кухне, — и не спорьте! — нож воинственно был направлен в его сторону. — Я не спорю, — уныло буркнул актёр. — Из-за чего? — Скажите, что это такое, когда он кусает? Что при этом чувствуешь? — Ах, вот оно что! То-то Мэри жаловалась, что кто-то подглядывал, — язвительно усмехнулась Дженни. — Это получилось случайно! — воскликнул Марк. Дженни села за стол и подпёрла рукой подбородок. — Так вот, сначала немного больно. Немного, потому что он дурманит голову, когда смотрит вам в глаза. Потом где-то тут, — она прижала руку к груди, — становится горячо, и этот жар расходится по телу. Но он такой лёгкий-лёгкий. Честно говоря, я не знаю, как это выглядит со стороны — возможно, это и напоминает блуд, раз уж вы так возмутились, господин святоша. — Она не дала Марку возразить и продолжила. — Но чувства совсем другие. Нельзя это описать — это как во сне. Вы весь наполнены этим теплом и чувствуете лёгкость — от кончиков пальцев на ногах до кончиков пальцев на руках. Конечно, потом накатывает слабость от потери крови, но у нас-то она проходит быстро. Люди, кажется, сутки-двое должны отлежаться. И хорошо есть, чтобы восполнить силы. — И все вампиры так делают? — поинтересовался Гринвуд, подумав, что Дженни вовсе не выглядит одержимой или зависимой от удовольствий. — Что вы! — рассмеялась Дженни. — Начать с того, что они убивают. И нападают чаще вдвоём, а то и втроём. Чтобы крови в человеке не осталось. Да загрызут они вас — и не поморщатся. — Хм, — задумчиво протянул Гринвуд. — Как вы думаете, почему наш род уже столько времени живёт с хозяином? Потому что он особенный. Хотите я покажу вам вампиров из семьи? — Как? Чтобы меня загрызли? — рассмеялся Марк. — Нет, они вас не тронут, если вы пойдёте со мной. Они боятся хозяина. Они грубы, грязны, отвратительны, но они не глупы — иначе бы не выжили. — Но мне нельзя выходить за ворота, — покачал головой Гринвуд. Впрочем, выйти-то как раз очень хотелось, и самому убедиться, что Дженни говорит правду, иначе бы Марк не возражал, а просто сказал: верю вам на слово. — В этой части города чумы пока что нет. Я знаю, куда мы пойдём, и там же будут и вампиры — они пока что не настолько оголодали, чтобы нападать на сторожей. — Разве семья не охотится на другом берегу Темзы? — Уже нет. — А это опасно для вашего рода? — спросил Гринвуд. — Не думаю. Они к нам вряд ли сунутся. В прошлый раз, как тётка рассказывала, по городу они охотились слишком свободно, но к нам не лезли. Поскольку по ночам за Марком никто не приглядывал, а Бартоли так и не появлялся дома, то он решил рискнуть. Дженни долго наставляла его, как себя вести и что делать. Выходили они на просторы города, минуя те самые времянки, которые крысы заготовили на случай повального бедствия. Марк прихватил свою старую одежонку, которая была ещё цела. Разойдясь по огороженным закуткам, они переоделись, лица повязали кусками ткани. Потом долго шли по тёмным улицам. Дженни не нуждалась в свете — она и так прекрасно всё видела и чуяла. Гринвуд торопился за ней следом, стараясь не выпустить из вида торчащий из-под чёрной накидки подол её светлого платья. На улицах не было ни души, или же девушка выбирала такой путь, чтобы не попасться на глаза пока что редким сторожам. Распоряжения Лорда-мэра пока что касались лишь заражённых приходов, но некоторые, не упомянутые в приказе, решили сами вернуться к правилам прошлого мора. Под ногами чавкала грязь. Гринвуд и Дженни миновали первый дом с красным крестом на запертых дверях. Возможно, Марку только чудилось, что из-за двери доносятся стоны, плач и молитвы. Но он слышал это так же явственно, как и своё дыхание. Дозорный дремал, сидя у дверей. Он проснулся, посмотрел подозрительно на двоих, чьи лица были закрыты повязками, как у следящих, но пропустил их. Дальше улицы оставались пустынны. — Тише! — зашипела вдруг Дженни, беря Марка за руку. Они осторожно заглянули за угол. Трое мужчин склонились над телом, лежащим на земле. Раздавались булькающие звуки. Вампиры пили, торопились и почти давились кровью. Рядом с телом валялась разорванная одежда. — Гос… — Гринвуд заткнулся, с трудом удержав рвотные позывы. — Тссс! — Дженни стиснула руку Марка до боли. Но их услышали. Один из вампиров поднял голову, облизываясь. По подбородку его стекала кровь. — Это кто тут у нас? Двое других недовольно зарычали и тоже посмотрели на застывших Гринвуда и Дженни. Вампиры оказались все, как на подбор, молоды на вид, одеты в грязные потрёпанные камзолы. Волосы их были спутаны и давно не мыты. — А! Смотрите-ка: крыса Бартона и его человечишко, — сказал один. — О! Как это невежливо с их стороны не пожелать нам приятного аппетита, — второй вампир хрипло засмеялся. — Как это Бартон выпустил их погулять? А не присовокупить ли нам ещё два блюда к трапезе, господа? — Тихо, Морган. Не лезь вперёд раньше времени. Гринвуд увидел тело на грязной мостовой, слабо освещённое догорающей поодаль жаровней с углями. Молодой мужчина, который ещё дышал. Глотка его была разорвана, вторая рана зияла на груди, а третья на внутренней стороне бедра. Вампиры опять наклонились к жертве, не желая отвлекаться. Не выдержав, Гринвуд метнулся прочь из переулка и побежал, сломя голову. Он бежал наугад, бежал, пока не стал задыхаться. Остановился, согнулся в три погибели, и его вырвало. За спиной застучали каблуки. — Вы рехнулись! Дженни схватила его за рукав и потащила за собой. — Хорошо, что они ещё не кончили есть. Тело они сейчас не бросят. Домой они добрались без приключений. Дженни завела Марка в сарай, где они припрятали одежду. Ту же, в которой они выходили в город, она подожгла потом, кинув в яму за времянкой. Гринвуд боялся, что Бартоли окажется дома, но тот отсутствовал. В кувшине для умывания ещё оставалась вода — холодная, правда. Марк смочил полотенце и, раздевшись до пояса, как смог, обтёрся. Ужасно хотелось спать, и он решил, что так будет лучше всего. Если Бартоли и появится, то всё равно его не разбудит. На другой день Гринвуд проснулся, чувствуя себя разбитым: ещё бы — такие приключения. Но он добросовестно отправился в школу, заниматься с детьми. Голова болела, правда, а дети шумели, как всегда. И Марк, поговорив с преподобным, отпустил их пораньше. Пожалуй, лучшее, что он мог сделать — вернуться домой и лечь в постель. Он шёл по улице, и его всё раздражало: и шум, и суета, и яркое солнце, от которого болели глаза. Дойдя до дома Бартоли, он чувствовал уже, что голова готова расколоться. Войдя внутрь, Марк с трудом стал подниматься по лестнице. — Сэр, что с вами? — послышался снизу встревоженный голос миссис Рамзи. — Что-то мне нехорошо. Раздался дробный стук каблуков. Экономка в мгновение ока оказалась рядом и подхватила Марка под локоть. Хватка у неё была железная. — Выходили с улицы? — спросила она, помогая Марку добраться до спальни. — Выходил. — Когда? — Вчера… — Не то, — экономка вздохнула с облегчением. Она усадила Марка на кровать и стала раздевать его до пояса. Внимательно осмотрела спину, живот, подняла по очереди руки и ощупала под мышками. Потом занялась шеей. — Да у вас озноб! Марка впрямь колотило. — Мне холодно, — пожаловался он. — А вы вчера, когда выходили, одевались как? Тепло ли? Ночью было зябко. — Не помню. Экономка продолжала раздевать Марка, а у того не доставало сил возражать. Наконец его облачили в сорочку и уложили в постель. — И где же вы были? — спросила миссис Рамзи. — Не помню… на какой-то улице. — Сэр, а ну-ка, признавайтесь: куда вы ходили и зачем? Вы же знаете, что с нашей улицы нельзя ни на шаг. Хорошо, что только простыли. А если бы заразились? — Я не один… не один был… она сказала, что с ней безопасно. Ох, какой страх я видел, миссис Рамзи! Какой страх! Как я мог сказать ему те ужасные вещи! — лепетал Марк, дрожа под одеялом. — Кто она? Кто? Всё равно же узнаю и голову оторву этой дуре! — Миссис Рамзи, пожалуйста… так холодно… — Сейчас, сейчас! Экономка выбежала в коридор, выкликая имена племянника и племянницы. Вскоре явилась Дженни, бледная и напуганная, принесла грелку. Она умоляюще смотрела на Марка. Ох, даже если он и молчал, так она сама себя выдавала бледностью и суетливостью. И в глаза тётке боялась смотреть. Когда обе женщины вышли в коридор, Марк услышал голос экономки: — Ну-ка, милочка, посмотри на меня. В глаза смотри! Так… Последовал звуки пощёчин и вскрики. Марк даже сжался под одеялом. — Миссис Рамзи! — позвал он. — Пошла отсюда! — цыкнула экономка и вернулась в спальню. — Не надо, пожалуйста, не надо бить Дженни! — Марк от слабости чуть не плакал. — Ну, полно, полно, — миссис Рамзи погладила его по голове. — Ничего, я-то что… Вот хозяин проснётся — Господи помилуй! — Это я виноват. Я не послушался Дженни и побежал домой. Заплутал по дороге. Взмок, а потом пошёл пешком, и меня холодом прихватило. — А с улицы кто велел уходить? Видя, что Марку совсем плохо, экономка сжалилась и перестала его пилить. Как могла, она попыталась исправить положение: тепло, горячее питьё. Но к вечеру Марка уже мучила лихорадка. Он лежал под периной и трясся, хотя в комнате было жарко — миссис Рамзи немного подтопила. Когда ночью испуганный известием Бартоли влетел в спальню, для Марка уже всё виделось словно в тумане. Двери захлопали — или это были чьи-то крылья. Чей-то шёпот проникал в мозг и постепенно превращался в грохот. Хотелось разъять череп и вытрясти оттуда бьющиеся друг о друга булыжники. Кто-то держал Марка за руки, мешал, а он метался на постели и пытался вырваться. Холод сменялся жаром, тело ломило, невозможно было найти удобное положение. Голоса почему-то всё беспокоились о том, сползает Марк с подушки или нет. Странные сны посещали Марка. Он вставал в постели, оглядывался на своё тело, рассматривал лицо — осунувшееся, блестевшее от пота. Он отворачивался, выходил из комнаты, шёл по бесконечному коридору, парил, не касаясь пола ногами. Он входил в комнаты, склонялся к спящим, стискивал зубами кожу. Он не мог прокусить её насквозь и чувствовал, как его зубы жуют чью-то плоть, которая казалась упругой и безвкусной. Это было страшно, и Марк кричал и пытался проснуться. И что-то поднимало его вверх и качало, как в колыбели. Что-то прохладное мягко касалось лица — сны уходили. Марк только пил — иногда приятное на вкус, но давали мало. Иногда поили чем-то насильно. Открывая порой глаза, он различал туманные очертания лиц, но никого не узнавал. Он начинал жаловаться на грохот в голове, на ночные свои похождения. Он говорил и говорил — до хрипоты в пересохшем горле. «Кровь, кровь», — слышалось ему в ответ. Голоса были недовольны — и, наверное, в наказание ему сделали больно. Остро и резко пронзило запястье, потекло по жилам горячим, затопило всего — и оборвалось в мягкую и обволакивающую пустоту. Потом грохот возобновился — со стороны: громкий и чёткий. — Зачем ломают мостовую? — спросил Марк. — Господи Иисусе! — раздалось в ответ. — Очнулся! Гринвуд с трудом открыл глаза. Он понял, что рядом с ним миссис Рамзи, — скорее узнал голос. — Что там гремит? — жалобно спросил он. — Потерпите, милый вы наш. Никуда не денешься — мы пока что не можем перекрыть дорогу. Жители бегут из города, спасаются, кто куда. У Лорд-мэра толпы с прошениями. Все, у кого возможность есть, хлопочут о разрешении покинуть столицу. Чума уже в Уайтчепеле, сэр. Как не вовремя вы заболели. И разрешение-то достанем — а везти вас как? — Да что уж… У вас отсижусь. Который час? — Смеркается, сэр. «Он скоро проснётся», — подумал Гринвуд. — Хозяин скоро проснётся, — вторила его мыслям миссис Рамзи. — Он от вас ни на шаг не отходил по ночам, нянчился, как с ребёнком. — А сколько дней у меня был жар? — Сегодня седьмой день, как вы болеете. Хорошо, что это не тиф всё-таки. Но вы лежите молча, сэр! А то разговорились, а самому-то пока нельзя. Гринвуд еле растянул губы в улыбке. — Должен я понять, на каком свете нахожусь? — На этом, сэр, на этом, — рассмеялась экономка. — Поняли? А теперь отдыхать. Попробуем сегодня покушать. Почитай, неделю на отварах живёте. Марк немного подремал, потом миссис Рамзи накормила его жиденькой кашкой. Он слышал, как открывалась дверь в комнату Бартоли. Вампир появился не сразу, но и кормиться он не уходил далеко — его питал сегодня кто-то из местных. Потом экономка покинула свой пост и её сменил Бартоли. Он подошёл к кровати, присел на край и взял Гринвуда за руку. Будь он человеком, ночные бдения у постели больного, наверняка, отразились бы на его лице. Но оно было всё таким же, вот в глазах читалось и беспокойство, и страх, и что-то ещё. — Как вы напугали меня, друг мой, — промолвил он тихо. — Простите меня, — попросил Марк. — За всё. Не только за мою глупую выходку. — Тсс. Бартоли уже не просто держал Марка за руку, он гладил её и целовал. Бедный Гринвуд почувствовал слабость иного рода, не связанную с болезнью. Он захотел вдруг, чтобы ласки продолжились, хотя он совершенно не вкладывал в это желание низкий и сугубо плотский смысл. — Томазо, — позвал он. Вампир посмотрел на него. Потом он пересел с кровати прямо на пол, подвинулся поближе и прислонился головой к боку Гринвуда. В этом движении было что-то не человеческое, а скорее собачье, когда верное животное, встревоженное болезнью хозяина, подставляет голову, чтобы его погладили и успокоили. Марк положил ладонь на голову Бартоли. Волосы оказались прохладными и очень мягкими. Осторожно погладив одними пальцами, Гринвуд вспомнил вдруг, как Дженни лежала крысой у Томазо на коленях, довольно зажмурившись. Он вдруг почувствовал себя страшно старым, просто древним. И каким-то выцветшим, как осыпающаяся фреска. Нахлынула тоска, и пустота стала разъедать изнутри. Но тут Бартоли отпрянул, и всё прошло. — Простите, — сказал вампир. Он явно чувствовал неловкость и вину, и Марк решил отвлечь его, сообразив, как это лучше сделать. — Я тут за неделю совсем слежался, как старый чулок, — усмехнулся он. — Такое чувство, что коркой покрыт. — Вам только кажется, — сказал вампир, — но всё поправимо. Я вас покину ненадолго. Он поднялся на ноги и вышел из спальни. Марк попытался успокоиться, но слишком сильные чувства обуревали его. Он только прикоснулся к душе Бартоли — ведь это же была душа? — а его уже раздирало на части страхом испытать то же самое, и жалостью, и желанием разделить с вампиром одиночество. Но может ли простой смертный выдержать такое долго? — Я приготовил вам ванну, — сказал Бартоли, возвращаясь в спальню. — Не пытайтесь встать, вы ещё слишком слабы. Я вас отнесу. Он откинул одеяло, подхватил Марка на руки и пошёл к двери. Как странно — тело вдруг утратило вес, как в момент перед засыпанием. Бартоли уже сделал несколько шагов по коридору, когда Гринвуда пронзила мысль: то не было бредом, не было — когда его мучили кошмары, вампир брал его на руки и ходил с ним по комнате, укачивая, как ребёнка. Челюсть беспомощно затряслась. Насколько хватало сил, Марк вцепился в плечи Бартоли, пытаясь унять рыдания. Тот замер на полдороге. — Не надо, — шепнул он. — Всё пройдёт. В ванной было привычно жарко. Дверь за ними закрылась вдруг сама собой. Вампир усадил Марка на кушетку, выпростал из-под него сорочку и снял её. Сам он тоже разделся до пояса, оставшись в одних штанах. Тут бы Марку впору почувствовать неловкость и даже стыд — его тощее немолодое тело являло слишком разительный контраст с прекрасно вылепленным торсом Бартоли. Но ничего подобного Марк не чувствовал. Его бережно перенесли в тёплую воду. Наклонившись и придерживая Марка, Бартоли заботливо обмывал его, водя по телу губкой. Будь до крайности ослабевший после болезни Гринвуд младенцем, с ним бы вряд ли обращались более трепетно. Никто и никогда в жизни не относился к нему с такой заботой, и он чувствовал себя, как в раю. Бартоли опустился перед ванной на колени, позволяя Марку ещё немного понежиться в воде. Они смотрели друг на друга и молчали, да и не нужно было ничего говорить. Заметив, что глаза Марка стали слипаться, вампир попросил его не спать и подержаться за края. Он поднялся и расстелил на кушетке простыню, извлечённую из шкафа. Укутанный в неё Марк, когда его несли обратно в спальню, совсем уподобился ребёнку. Он уже почти спал, его облачили в чистую сорочку и уложили. — Побудьте со мной, — попросил он. Бартоли вздохнул — Марк впервые услышал его вздох. Он был странным, похожим на звук, издаваемый старыми мехами. Вампир лёг на край кровати, и взял Марка за руку, который подвинулся, пытаясь того обнять. Совершенно растерянный, Томазо не противился. Побывавшая в горячей воде, его рука через ткань сорочки казалась тёплой, как у обычного человека. — Как жаль… — прошептал он. Марк не смог спросить, чего именно жаль, — его сморил сон. Совершенно спокойный и крепкий. И даже изредка доносившееся с улицы громыхание одинокой телеги не тревожило больше.