Вот колдовство моё

Летом Марк чувствовал себя настолько хорошо, что ему даже было стыдно за это. Чума окончательно охватила город, и все, кто не смог или не успел бежать, каждый день просыпались с мыслью, что он может оказаться последним. Обитатели улицы тоже притихли, хотя им ничего и не угрожало. Каждую службу преподобный просил молиться за упокой душ умерших и о спасении тех, кто ещё не заразился. Приход обзавёлся и сиделками, и сторожами, и дозорными — как объяснили Марку, это сделали, чтобы избежать лишних вопросов. Приказ издавали ведь для всех без исключения. Детям теперь разрешали играть вместе только в зале для собраний, но играли они тихо, а если им хотелось побегать, без чего они обойтись не могли в силу своей природы, то они обрастали шёрсткой и носились по подземным коридорам. Постоянный колокольный звон сводил с ума, пусть даже в их приходе звонарь мучился бездельем. Август выдался душным, над городом стояла вонь — вонь не только от гниющих заживо тел, но и от дыма костров и жаровен, которые постоянно чадили на улицах. Стоило ветру сменить направление, как в домах во всём приходе святого Ботольфа тут же раскрывались все окна, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. Обитатели соседних улиц после девяти запирали все двери, потому что Лорд-мэр издал указ, разрешающий больным выходить ночью из дома. Марк с ужасом думал, сколько из них могут стать жертвами вампирской семьи. Рассказывали ужасные вещи: о людях, которые заживо себя хоронили, выбрасывались из окон своих жилищ, куда их запирали с заболевшими родственниками. Ходили и более зловещие слухи о непонятных трупах, бледных, без всяких следов заразы, со следами укусов. Люди, которые не верили в чертовщину, говорили, что не всех собак убили с наступлением тепла, и властям стоило бы позаботиться, чтобы выловить бродячие своры. Бартоли короткие летние ночи проводил дома, лишь ненадолго покидая его стены, когда требовалось покормиться, но и пил он только от своих. Разумеется, бизнес встал, и незачем было уходить с улицы. Марку казалось, что и чувствует себя вампир неважно: ходил какой-то молчаливый и вялый. Во время ночных бесед садился всё больше у окна, подальше от кровати, и курил трубку. Он как-то отдалился от Марка, и того это начало тревожить. Он выдумывал множество причин, в том числе и опасение вампира, что ему может захотеться попробовать ещё раз крови своего друга. — Скажите, — спросил Марк как-то ночью, — а как там другие вампиры? Они вам не угрожают? — Пока что нет. Пока колокола звонят, им не по себе. — Получается, что и вам тоже? Бартоли только развёл руками. — Увы, такой вот парадокс нашей природы. Мы вроде бы по всем статьям несём смерть, и смерти же боимся. Но колокола скоро замолчат. Звонить станет некому. — И тогда? — насторожился Марк. — Тогда семья попытается добраться до здешнего народа. Но их есть чем встретить. — Зачем им это нужно? Раз это так рискованно для них. Бартоли усмехнулся. — Почти стихи. Видите ли, Марк, они хищники, и не всегда способны руководствоваться логикой, когда речь идёт о еде. Гринвуд не нашёл, что ответить. — И я тоже хищник, — добавил за него Бартоли. — Просто у меня другие отношения с крысами. Знаете, это как плавающая в море акула, к брюху которой присасываются забавные такие рыбки. — А вы большая акула? — улыбнулся Марк. — Немаленькая. Марк сидел на кровати, как какой-нибудь турок, скрестив ноги. Бартоли, как и всегда в последнее время, расположился в кресле у окна. — Томазо, — обратился Марк к вампиру, — я заметил, что вы стали садиться далеко от меня. Почему? — Я не буду отвечать на этот вопрос, — буркнул Бартоли, и это прозвучало как-то грубо, чего за ним обычно не водилось. — Жаль, — ответил Гринвуд нарочито беспечным тоном, — с такого расстояния ваше лицо у меня слегка расплывается. Зрение не то, что в молодости. Бартоли встал и передвинул кресло поближе. — Так достаточно? — съязвил он. — Не сердитесь. Я всего лишь человек и рассуждаю по-человечески. Вот было что-то, а потом исчезло. Хочется знать причину или понимать, в чём ты виноват. — Вы ни в чём не виноваты, Марк. Бартоли прошёлся по комнате, положил трубку на подоконник. — Скорее виноват я, что слишком дал волю своим желаниям. — Они настолько ужасны? — спросил Марк, глядя на вампира снизу вверх. Бартоли опустился на колени у кровати. — Я боюсь повредить вам, — сказал он, беря руку Марка и поднося к губам. — Вы знаете, что меня искушает. Сейчас я могу найти так много оправданий себе. — Не целуйте мне руку, — попросил Гринвуд, — это неправильно. Он потянул Бартоли за плечи ближе к себе. У того на лице появилось выражение покорности, и Марк подумал, а то ли он сейчас делает? Он хотел поцеловать Бартоли, но только обнял, опасаясь той странной власти, что почувствовал вдруг в себе. Томазо молчал, он совершенно притих, полностью неподвижный в объятиях Гринвуда. Он не дышал — механическое движение грудной клетки было необходимо ему только для речи. — Я всё-таки скажу, — промолвил Марк. — Я люблю вас. Бартоли пошевелился. — Кого? — спросил он. — Кого именно? — Я никогда не знал простого смертного Томазо Бартоли. Только вас нынешнего. — Вы не боитесь? — голос вампира прозвучал низко, почти басом. — Нет. Вам нравится моя смертность. И то, что я уязвим. Стань я таким, как вы, я бы очень быстро обесценился в ваших глазах. Бартоли отодвинулся и посмотрел на Марка. — Не будьте так уверены. — Мимо вас прошло столько блестящих и достойных мужчин и женщин, а вы остановили свой выбор на бывшем актёре не первой молодости? Вампир кивнул. — Вы же не обратите меня против воли? — Нет, не смогу. Поэтому те, что в Сити, и считают меня слабаком. Ни рыба ни мясо... — Разве это слабость — то, что вы не хотите сделать лучше для себя за счёт кого-то другого? — Для вампира? Конечно. — Значит, я люблю неправильного вампира, — улыбнулся Марк. Бартоли вздохнул. — Любовь… Человеческая любовь — это уметь отдавать, а я могу только брать. — Неправда, — покачал головой Марк. — Вернее, я хотел бы. В этом мире мне не принадлежит ничего. Даже вещи, которые переживают людей, превращаются в труху на моих глазах. Это большое искушение — сделать кого-то таким, как я. «А ты, Марк, как справедливо заметил, уже не молод. И протяни ты ещё сколько-то лет, потом даже если захочешь присоединиться к нему, то не сможешь — быть вечным стариком, пусть за внешностью и спрячется сила, это не слишком-то приятно. Они вряд ли молодеют, становясь вампирами. Вот у Томазо и морщинки есть в уголках глаз. Они появились ещё при жизни». Марк не сразу понял, что плачет. — Простите, друг мой, я вас расстроил, — сказал Бартоли. Его прохладные пальцы осторожно утёрли слёзы с его щёк. Марк наклонился и поцеловал Томазо в губы, и вампир ответил чуть более взволнованно, чем если бы это был просто братский поцелуй.

***

— Преподобный, я хотел бы поговорить с вами, если у вас найдётся на меня время, — сказал Марк после занятий с детьми. — Просто поговорить, сын мой? — отец Питер иногда словно забывал, что Марк — человек другой конфессии, и обращался к нему, как к своему прихожанину. — Поговорить, — кивнул Марк. — Я не уверен, что мне надо исповедаться, но меня тревожат некоторые вещи. — Давайте поговорим. Марк сел на красивый стул с высокой резной спинкой — крысы много жертвовали на свой приход, и был он богатым, не в пример окрестным. — Я не знаю, с чего начать, — признался актёр. — С чего вам удобнее, сын мой. — Это плохо, что я люблю мистера Бартона? — выпалил Марк и покраснел. — В любви нет ничего плохого, — ответил старый священник. — Если она чиста. Я не о плотских желаниях сейчас говорю. Господь знает, что человек иногда слаб, иногда боится, отчаивается, но Он прощает его, как своё дитя. Он только хотел бы, чтобы человек иногда мог заглянуть в своё сердце и понять, что им движет. — Я боюсь поддаться жалости к нему и согласиться остаться с ним навсегда, — выпалил Марк. — Вы не этого боитесь. — Да, вы правы, преподобный, я боюсь навредить этим своей душе. — Мистер Бартон предлагал вам обращение? — спросил отец Питер. — Нет. — Это делает ему честь. И вам поэтому нечего бояться, сын мой. В ком вы видите искушение — в себе самом или в ком-то еще? — Вы правы, отец. Никто меня не искушает. Просто я стал бояться смерти. Ещё год назад я не боялся её, мне было всё равно. Жизнь казалась пустой и бессмысленной. Я не был никому нужен, и мне никто не был нужен. А сейчас я боюсь умереть. Отец Питер помолчал, обдумывая услышанное. — Сын мой, вы оказались среди существ, которые неуязвимы, и вы чувствуете себя намного слабее среди нас, чем есть на самом деле. Мы живём долго, как вы заметили. Но мы смертны. Приходит время, и мы тихо уходим, без мучений и страданий. Вы могли бы стать одним из нас. Вам было бы нечего бояться, и это бы избавило и от искушений — ведь оборотня нельзя сделать вампиром. Марк нахмурился. В словах священника он видел смысл. Крысы не казались Марку существами тёмными, противными Создателю. Он видел, что они порой в благонравии и добродетели превосходят иных людей, которые с гордостью кичатся званием Божьих сынов. Марк не считал, что болезни посылает Бог, чтобы наказать людей. Он вообще не верил в такого Бога. Хотя он и был католиком, но мысль о том, что Священное Писание можно читать не только на латыни, но и на родном языке, ему нравилась. И он читал, и не видел ничего в страшных событиях Ветхого Завета, чего сам человек не призвал бы на свою голову собственными поступками. — Подумайте, мистер Гринвуд, — сказал отец Питер. — Просто подумайте. Возможно, даже сама мысль, что есть выход, поможет вам пережить это непростое время и справиться с вашими страхами. — Я подумаю, преподобный, — кивнул Марк. Он покинул священника и по дороге домой размышлял над разговором. Да, он сможет не страшиться болезни, но другое не давало покоя. Бартоли ночью заметил его странную задумчивость и спросил, что случилось. — Я говорил сегодня с преподобным. — Что ж… — Он сказал мне… — Подождите, — перебил Томазо, — мне вовсе не нужно пересказывать вашу беседу. — Я не исповедовался! — возразил Марк. — Мне каяться не в чем. Бартоли кивнул. — Что же сказал преподобный? — Я говорил с ним о том, что боюсь умереть… — Друг мой! — Бартоли сел рядом и взял Гринвуда за руку. — Но я и не хотел бы… не могу. — Понимаю. — Отец Питер сказал, что мне, возможно, стоило бы стать таким, как здешние жители. Это продлило бы мой век и избавило от болезней. — Да, это разумно, — ответил Бартоли. — Надо только подождать полной луны — тогда обязательно получится. Пару дней продержится жар, потом пройдёт. Марк жалобно посмотрел на Бартоли. — Я стану таким же, как и все здесь. Вампир тихо рассмеялся. — Вы никогда не будете таким, как другие. Для меня вы особенный. Гринвуд привалился к его боку и закрыл глаза. Душа его переполнилась. — Дитя моё, — услышал он шёпот. «Дитя? Я? Ах, да, он же намного-намного старше». — Вы сегодня холоднее, чем обычно, — сказал Марк. — Я не чувствую голода, но я сегодня не ел. Гринвуду собственная рука, которую поглаживал Бартоли, казалась огненной. — Если подержать меня у камина или в горячей воде, то я стану немного теплее, — усмехнулся Бартоли. — Как змея на солнце. — Или под одеялом рядом со мной? — спросил Марк. Бартоли вздрогнул поначалу, но потом довольно улыбнулся, как будто его погладили. Он встал и разулся, потом откинул край одеяла на постели Марка. Тот засмеялся, как мальчишка, тоже разулся, скинул халат и нырнул в постель. Оказавшись рядом, они укрылись почти с головой. — Расскажите, как это получается? Будет жар, вы сказали? — шепнул Марк. — Да, — ответил Бартоли шёпотом. В его дыхании чувствовался табак. — Поэтому лучше наверняка, чтобы вам не болеть попусту. Но это не так страшно — лёгкая лихорадка, а потом вы станете новым. Марк придвинулся поближе, обнял Бартоли. И, правда, вскоре тот заметно потеплел. — Вы видите сны? — Нет. — Совсем? — Совсем. Ничего нет, кроме пустоты и тьмы. — Как страшно. — Я привык. Если я увижу сон, это будет означать всего лишь, что меня упокоили. Но я могу видеть ваши сны, Марк. — Правда? — Это означало бы подглядывать, — по голосу чувствовалось, что Бартоли улыбается. — Вам можно. А когда я болел, вы их видели, да? — Да, вас мучили кошмары. Марк засмущался, ведь он сразу вспомнил, как с ним нянчились, и уткнулся носом в грудь вампира. Разница в росте, темнота под одеялом — Марк себя чувствовал ребёнком. — Наверное, мне приснится сегодня что-то очень хорошее, — пробормотал он невнятно. — Будем надеяться, друг мой. Потеплевшая ладонь Бартоли гладила его по голове и усыпляла. *** — Проснитесь! Проснитесь! Кто-то тряс его за плечо. Марк совершенно ничего не понимал. Казалось, что он только что уснул, но голос принадлежал миссис Рамзи. Проснувшись, он понял, что обнимает безжизненное тело, и покрылся холодным потом, тихо заскулив от страха. Правда, ему удалось очень легко выбраться из постели — тело Бартоли не окоченело. — Угораздило вас! — ворчала экономка. — Как малые дети оба! — Ставни! — выпалил Гринвуд. — Да уже, неужто ждать будем! Еле отдышавшись, Марк утёр лоб, только теперь осознав, что в комнате полумрак, а свечи горят. — Сейчас придут мужчины, завернут хозяина в покрывало и перенесут в его комнату. — Зачем? — вырвалось у Марка невольно. — Хозяин расстроится. Он подумает, что напугал вас. И он проснётся голодным, так что вам рядом с ним лучше не находиться, — ответила миссис Рамзи тоном, не допускающим возражений. Весь день Марк провёл, как на иголках. Вечером он сидел внизу, на кухне, потому что наверху один из крепких парней из рода Рамзи ждал пробуждения хозяина. — Как-то странно сегодня всё, — пробормотал Марк себе под нос. — Не как обычно. — Колокола до сих пор не звонили, — отозвалась экономка. — Господи, а ведь правда! И что теперь? — Будем готовиться к войне, — ответила миссис Рамзи. Новость о том, что колокола замолчали, значила гораздо больше для Бартоли, когда он проснулся, чем нынешняя неловкость между ним и Марком. А тот, меж тем, как только вампир закончил свои дела (он, пользуясь наступившей тишиной, впервые за много дней вылетел на охоту), решил, что не стоит им тратить время на объяснение, и только хозяин вернулся, встретил его на лестнице и тут же обнял, не давая опомниться. — Что слышно? — с беспокойством принялся расспрашивать Марк. — Всё ли спокойно? Ошеломлённый такой встречей, Бартоли, как мог, отвечал, что пока что причин для паники нет. — Зато у нас новшества, — сообщил он, ради домашнего разнообразия на сей раз расположившись с Гринвудом в кабинете. — В город завезли много угля и селитры. Лорд-мэр теперь верит в окуривания. На каждой улице приказано разложить по несколько костров и всем здоровым жителям собраться вокруг них. — Какая вонь начнётся! — поморщился Марк, садясь на маленький диван с резной спинкой и не отпуская руку вампира, так что тому пришлось сесть рядом. — Как будто её мало в Лондоне, — проворчал Бартоли. — Да, ещё и серу рекомендуют жечь. Вот в аду-то начнётся праздник. — И наши будут костры разжигать? — Куда же им деваться? Но только уголь. Как обычно, они создадут видимость исполнения приказов Лорда-мэра. Но у нас есть дела поважнее. Дождаться полнолуния, и чтобы всё прошло гладко. Бартоли поцеловал Марка в голову. — Хотел спросить, — начал тот, — если вдруг семья нападёт, как вы тут станете обороняться? — В прошлый раз я дрался с их главой, а с остальными вампирами справились крысы. Как вы знаете, у них тут много мест, где можно припрятать, что угодно, включая мушкеты и порох. Серебра вампиры так же боятся, как и оборотни. В такое время, как сейчас, когда город почти вымер и все объяты страхом, стрельба на какой-то улице не заставит жителей выйти из своих домов. Только крепче двери запрут. — Нынешний глава ведь слабее того, что был прежде? — уточнил Марк с беспокойством. — Намного. — Это хорошо. — Не волнуйтесь, друг мой, мне ничего не угрожает. В последующие дни Марк наблюдал, как крысы всерьёз готовятся к возможному нападению. С закатом на улицу выходили патрули вооружённых мужчин. Детей пока не прятали под землёй, но матери следили за ними и не выпускали из дома с наступлением темноты. На церковной колокольне всегда дежурил дозорный, снабжённый доброй подзорной трубой. Гринвуд как-то вечером, пока ещё не село солнце, а молодой Рафлс уже занял свой пост, поднялся наверх, и ему позволили обозреть окрестности. Было пасмурно, на соседних улицах наблюдалось необычное оживление: горожане сносили в кучи уголь и селитру, готовясь к масштабным окуриваниям. Крысы тоже сложили несколько скромных кучек угля. — Сегодня к приходскому старосте приходили с проверкой — всё ли готово, — проворчал парень. — Слышите, с соседней улицы пение доносится. У людей совсем ум за разум зашёл. Ещё и хороводы начнут водить. — Слышу, — кивнул Марк, возвращая подзорную трубу. — Удачи вам. Дай Бог, чтобы всё было тихо. Он поспешил домой. На кухне женщины кормили какого-то усатого парня. А тому, видать, предстояло кормить хозяина. При таком скоплении людей на улицах вылетать на охоту не имело смысла, раз пища сама добровольно и с удовольствием приходила в дом. — Что творится-то, миссис Рамзи. Я сейчас с колокольни, — сказал Марк, глядя на широкие плечи парня, который уписывал ужин за обе щеки, и вдруг почувствовал непонятный укол ревности. — Ох, не говорите, сэр. Уж за последнюю соломинку цепляются. Парень вежливо поздоровался с Марком, торопливо прожевав. Тот кивнул, нахмурившись, и ушёл наверх. Когда Бартоли проснулся и успел поесть, Гринвуд стоял у окна и смотрел на костёр, горящий на мостовой. Несколько жителей со скучающим видом создавали иллюзию законопослушания. Кто-то уселся на крыльце, кто-то подпирал стенку дома. Небо над крышами окрасилось в цвет зарева. — Словно пожар в городе начался, — пробормотал Марк, услышав позади шорох. — Да, похоже. Хотите посмотреть на город сверху? — Как же? — Взлететь, — Бартоли подошёл ближе и тронул Марка за плечо. — Боюсь, — признался он, хотя и улыбнулся. — Со мной? Марк смущённо опустил голову. — Наденьте плащ, — сказал вампир.

***

Живущая на краю улицы Салли Финч сказала своей дочке: — Я схожу к соседке в дом напротив и вернусь очень быстро. Дверь я запру, но ты сиди тихо и не шали. Будь умной девочкой. — Хорошо, мама. Мэри слушалась мать и видела в окно, как та перешла через улицу, но соседка стояла у своего крыльца, так что женщины начали разговор тут же. Итак, мать, вот она, как на ладони, можно не бояться, но в это окно смотреть было скучно — костры уже надоели. Всё равно на улицу выходить не разрешали. Мэри ушла в комнату, окна которой глядели на перекрёсток. Она придвинула табурет, влезла на него коленями и чуть приподняла раму. Где-то неподалёку играла скрипочка, пели песню. Под окнами прошла молодая женщина, хорошо одетая. Она остановилась, подняла вдруг голову, посмотрела на Мэри и улыбнулась ей. Мэри тоже улыбнулась. И тут женщина вдруг поднялась в воздух и замерла прямо напротив. Девочка испугалась, хотела закрыть окно, но как будто окаменела, как только посмотрела женщине в глаза. — Иди ко мне, малышка, — женщина протянула к Мэри руки, та подняла раму выше и полезла на подоконник.

***

Они вышли из дома через чёрный ход. Бартоли подхватил Марка на руки и воспарил. Тот испуганно ухватился за плечи вампира, но скоро почувствовал уже знакомую лёгкость, словно тело потеряло вес. — Нас не видят? — шепнул он. — Нет, нас не видят. Голова немного кружилась, но Марк рискнул посмотреть на город через плечо Томазо. — Это и страшно, и странно красиво, — сказал он, глядя на отсветы пламени, на мечущиеся тени. До них долетали звуки песен. — Это страшно, — ответил Бартоли. — Нет предела глупости человеческой. На их улице царила тишина. Крысы продолжали своё скучающее бдение у костров. — Какая странная тьма вон там. Что это? — спросил Марк. Бартоли описал круг в воздухе и посмотрел, куда тот указывал. — Тучи идут. — Вот вам и окуривания, — усмехнулся Марк горько. Они медленно парили, не слишком удаляясь от улицы. Бартоли только переместился ближе к городской стене и поднялся чуть повыше, так что стало видно Темзу, которая тоже слегка окрасилась от костров по берегам. Словно кровь текла, а не вода. Марка слегка передёрнуло, он уткнулся Томазо в плечо и закрыл глаза. Всё исчезло, остались только они двое. Внезапная мысль пронзила разум — и ужасная, и притягательная: всё о том же, о вечности. — Пожалуйста, летим назад, — попросил Марк. — Да, друг мой. Только оба вошли в дом, как к ним навстречу выбежала встревоженная миссис Рамзи. — У Салли Финч девочка пропала, сэр! — Вышла из дома? — нахмурился Бартоли. — Нет. Но окно, которое у них выходит на перекрёсток, открыто. Они оба поспешили из дома на улицу. Марк хорошо помнил маленькую Мэри — она тоже ходила к нему на занятия. При мысли, что могли сделать с бедным ребёнком, охватывал ужас. От сегодняшней апатии крыс не осталось и следа. Родители тащили тюфяки и подушки, чтобы устроить детей на ночь в доме для собраний, вокруг и внутри которого выставлялась охрана. Несчастных супругов они нашли в доме старосты. Салли Финч рыдала на груди у мужа. Тот был мрачен, и почему-то показалось Марку, что мужчина уже смирился. — Девочку будут искать? — спросил он шёпотом у Бартоли. Тот только отрицательно помотал головой. — Отправляйтесь к преподобному, Марк, — сказал он. — И проведите эту ночь у него. Там для вас самое безопасное место. Джон, — позвал он одного из парней, — проводи мистера Гринвуда. Марк решил не спорить при посторонних, да и к чему возражать? — А почему не ищут девочку? — спросил он у своего провожатого, когда они торопливо шли в сторону церкви. — Так уж поздно искать-то, сэр. Отец мне рассказывал, что в прошлую войну с вампирами тоже украли ребёнка, так пока искали, они ещё двоих детей увели и женщину загрызли. Сейчас надо держаться вместе, на виду друг у друга. Вот с рассветом можно место их спячки попытаться вызнать. Да только, боюсь, сэр, что с таким количеством пустых домов они его меняют. Пока в открытую не нападут, нам с ними не сладить. Преподобный принял Марка с радостью. В его домике при церкви нашлась для гостя лишняя кровать. Но заснуть Марк не мог. Он лежал, изучал потолок комнаты при свете одинокой свечки и думал, что сейчас делает Томазо. Зачем он его сюда отправил? Разве нападения ждут с минуты на минуту? От обиды на такую вопиющую несправедливость не спалось. Одевшись, Марк осторожно выглянул из комнаты. Преподобный уже отошёл на покой, о чём свидетельствовал храп, доносившийся из его комнатки. Марк, впрочем, не хотел расстраивать Бартоли непослушанием. Домик сообщался с церковью, а оттуда легко подняться и на колокольню. Сегодня дежурил старый знакомец Марка — Уилл Рамзи. — Ба! А вы тут как очутились, сэр? — парень широко улыбнулся. — Вот, сослали к преподобному, — вздохнул Марк. — Это правильно, — Уилл не мог скрыть своей радости по поводу возможности с кем-то поболтать, но при этом он не забывал обозревать окрестности в трубу. Пока что его взгляд всё больше был обращён в сторону ворот. — Что там? — спросил Марк. — Да ничего пока что особенного. Готовятся. Не думаю, что вампиры нападут сейчас — на улицах народу тьма. Вот нанюхаются люди дымка, разойдутся по домам, тогда-то семейка может попытать счастья. Гринвуд стоял, опираясь о перила, глядя совсем в другую сторону — за городской стеной не горело столько огней, как в Сити. А кладбище прихода тонуло в темноте. Тут Марку что-то почудилось — словно через стену перелетело тёмное, и упало на землю. — Уилл, гляньте-ка туда, — попросил он. — Есть там что на земле, или мне мерещится? Рамзи направил трубу, куда указывал ему Марк. — Вроде тюк какой-то лежит. — Значит, не показалось. Марк кинулся по лестнице вниз. Вбежав в домик священника, он еле растолкал старика. Пока тот одевался наскоро, да обувался, Марк в нетерпении выбежал из дома. — Стойте! Не спешите так! — слышал он позади голос преподобного, который прихватил из дома фонарь. — Нельзя без света. Гринвуд немного попридержал коней, но всё-таки он опередил отца Питера и первым добежал до стены кладбища. Уилл не ошибся — на земле лежал свёрток из грязной мешковины. Гринвуд, не подумав, стал разворачивать его. — А! — заорал он, отшатнувшись и упав на землю, чуть только откинул край и увидел бледную детскую ручку с изуродованным клыками запястьем. — Что там? — спросил, запыхавшись, преподобный. Подбежал и упал на колени. — Боже милостивый! — он приподнял край мешка со стороны головы. — Мэри, малышка. Гринвуд сидел на земле, не в состоянии вымолвить ни слова. Его колотило, и почему-то нелепо зачесалась шея, так что он заскрёб её сзади. — Да гореть вам всем в аду, да чтоб у вас животы ваши ненасытные полопались! — разразился вдруг отец Питер, плача, неприличествующей для священника, соленой бранью. Уилл с колокольни, видать, наблюдал за ними, потому что прибежал скоро. Когда трое мужчин немного пришли в себя, рыдая, молясь и извергая божбу над телом бедного ребёнка, Уилл поднял девочку на руки и понёс её в дом к священнику. — А вы уж бегите, сын мой, скажите остальным, — сказал отец Питер Марку. Тот поднялся на слабых ногах и побежал. Его мотало из стороны в сторону до самой церковной калитки, но чуть ноги коснулись мостовой, он кинулся вперёд изо всех сил. Его окликали, но он не слышал. На половине улицы его настиг удар колокола. От неожиданности Марк споткнулся и чуть не упал, да только его подхватил какой-то мужчина. — Что случилось, сэр? Куда вы? — Бегите, скажите… Мэри нашли… у преподобного… убили её… — пока Марк говорил, вокруг них собирались ещё мужчины, и кто-то уже понёсся к дому старосты, а мужчина, что удержал Марка от падения, осторожно усадил его на ступеньки ближайшего крыльца. Улица вскоре загудела, наполнилась народом. Раздался удар грома, и первые капли дождя упали на землю. Марк качался из стороны в сторону в такт колоколу церкви и рыдал, пока кто-то не протиснулся сквозь толпу и не положил ему холодную ладонь на лоб, отчего он вдруг обмяк и повалился в чьи-то объятия, сражённый внезапным сном.