Северянин

          Норд стоял в облаке серого густого тумана, и какой-то тощий, весь словно пропыленный, молодой мужчина в рясе потрясал перед его лицом мечом и гневно кричал что-то. Что именно — Норд разобрать не мог. В его голове стоял равномерный, сводящий с ума своей монотонностью гул.           Мужчина корчил страшные гримасы, брызгал слюной и подпрыгивал, не в силах сдержать негодование. Норда это зрелище не столь пугало, сколь забавляло. Меч в тонких сухих пальцах не выглядел опасным, скорее комичным. В руках худого церковника он был лишним. И вообще весь мужичок был каким-то несуразным.           Очередной неуклюжий взмах меча Норд легко отбил рукой, и незадачливый воин бросил на него колючий, полный ненависти взгляд. Глаза показались Норду знакомыми. Только он никак не мог вспомнить, где мог встретить этого церковника.           Еще выпад, удар, прыжок. Норд легко, балуясь, уклоняется. Неожиданно сквозь гул слышится лязг оружия и топот множества ног. Мужчина оскаливается в улыбке. В его взгляде появляется безумный, холодный огонь, и он начинает смеяться. Туман рассевается, и Норд понимает, что почти окружен толпой англичан. И не крестьян с вилами, а настоящих воинов.           Норд чувствует себя загнанным в ловушку зверем. Он не видит пути к спасению, выхода нет. Церковник больше не машет мечом. Он выставляет клинок перед собой и идет на Норда. Его сумасшедший взгляд пугает едва не больше воинов вокруг.           Внезапно в Норде вспыхивает узнавание. Он действительно видел этого церковника. Еще давно. В Малдоне. На переговорах он стоял рядом с говорившим от англичан. Мерзкая трясущаяся тварюшка. Герой, способный грести горящие угли лишь чужими руками. Или, как сейчас, сражаться самому, зная, что толпа его приспешников рядом.           Норд усмехнулся и перехватил клинок англичанина, сжав лезвие рукой. Из порезов на ладони брызнула кровь. Ярко-алые капли в сером призрачном мире. Норд резко толкнул меч в сторону, и церковник не удержал равновесие. Не выпуская лезвия клинка, Норд тянет мужчину на себя, и через несколько тягучих мгновений горло церковника оказывается пережато рукой Норда.           Английские воины в замешательстве. Они не знают, что делать. Норд сдавливает тонкую шею с выпирающим острым кадыком сильнее, и мужчина сдавленно хрипит. Англичане расступаются…           — Да очнись же! — Норд распахнул глаза и увидел Ульва. Викинг тряс его за плечо, словно хотел разбудить.           — Я… что случилось?           — Шел бы ты куда назад! Тебя же только что чуть тупой англичанин не прикончил. Думать надо, что делаешь! Стал посреди поля боя и замер. А мне потом за тебя от Олафа…           Но Норд уже не слушал.           — Где?           — Что «где»? — тряхнул головой Ульв.           — Где Олаф?           Ульв неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. Норд кинулся в указанном направлении, но викинг перехватил его.           — Тебе туда не надо. Иди назад.           — Пусти!           Ульв тяжело вздохнул и, лениво взмахнув топором, не отпуская, потащил Норда искать Олафа. ***           — Какие англичане? Какое войско? Откуда?           — Я… — Норд замялся, не зная, что сказать. Причины, заставившей его поверить в реальность приснившегося, он и сам не понимал. — Олаф! Они придут.           — Норд, да что с тобой?           — Мне вот тоже интересно, что с ним, — подал голос Ульв. — Сначала уснул прямо в бою. Потом тебя искать кинулся.           Трюггвасон окинул Норда тяжелым взглядом и вздохнул.           — Бледный ты какой-то. И под глазами, вона какие тени. Норд, ты мне здоровым нужен. Ульв, уведи-ка его…           Викинг схватил было Норда, но тот дернулся с несвойственной ему силой и, став прямо перед Олафом, почти прокричал тому в лицо:           — Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? Нет? Конечно, ты ж великий ярл! Зачем тебе слушать безродного? Выкидыша английской шлюхи, так вы таких, как я, называете? Только так ты людей сгубишь! Хочешь и сам тут лечь? Англичане в кольцо возьмут — отрежут от кораблей. Что делать станешь?           — А ты что, хочешь, чтоб я просто так тревогу объявил? Бежал? Беспричинно бежал? Честь потерял?           — Честь? Есть в глупости честь?           — Лучше умереть с оружием в руках!           — Неужто не покинули тебя мечты о Вальхалле*, когда крещение принимал?           Трюггвасон напрягся.           — Вальхалла, не Вальхалла, а бежать… последнее дело. Честь воина меня не покинула. И не по…           Закончить Олафу не дал звук рога, трубящего тревогу. Предводитель викингов дернулся.           — Поздно, — произнес Норд ледяным голосом, — они уже здесь.           Трюггвасон неверяще огляделся и кинулся на сигнал. Не успел он сделать и дюжины шагов, как первому рогу вторил другой, затем третий.           — Мы окружены. Поздно бегать.           — Будем прорываться к кораблям.           — Нет, — спокойно отозвался Норд.           — Что?           — Не будем. Не прорвемся.           — Да? И что же ты предлагаешь? Ждать, пока они нас перебьют? — зло спросил Олаф.           — Иногда, — Норд задумчиво взглянул на ладонь, — чтобы выиграть поединок, надо самому подставиться. Подпустить противника близко-близко… И ударить. Мы не будем прорываться. Мы заставим их себя пропустить. ***           Норд прикрыл глаза и мотнул головой, стараясь согнать сонливость и слабость. Он мог сколько угодно злиться и огрызаться, когда кто-нибудь говорил, что он плохо выглядит, но лучше от этого ему не становилось. Напротив, казалось, с каждым ударом сердца было только хуже. Вернулась дурнота, так удивившая Норда на корабле, все тело покрылось липкой испариной, мир перед глазами то и дело двоился и расплывался. Норда бросало то в холод, то в жар. Прилив сил, возникший при разговоре с Олафом, сошел на нет. Ужасно хотелось спать, но Норд не мог себе позволить провалиться в небытие.           Пробираясь через густые заросли, Норд все время запинался и тихо бормотал себе под нос проклятия. Очередной корень — и Норд летит вперед.           — Тише ты, — сильная рука легко подхватывает и привычно не дает упасть.           — Торвальд? — Норд смотрит на друга мутными глазами.           — Ты, если хочешь незаметно пройти, лучше на дорогу выйди — меньше шума создавать будешь, — Торвальд улыбался, но за шутливым тоном крылась тревога.           — Так плохо? — грустно отозвался Норд.           — Угу.           — Ты зачем тут?           — Олаф велел присмотреть за тобой, — Норд коротко кивнул и двинулся дальше. — Он сказал, тебе может понадобиться помощь.           — Да, наверно, — Норд тяжело вздохнул, — если у нас все получится… надеюсь у нас будет причина возблагодарить богов.           — План так безрассуден?           — Весьма.           — И в чем он заключается? А то я спешил тебя догнать, как-то толком выяснить не успел.           — Олаф идет сдаваться в плен.           — Что? — удивление, неверие, желание услышать опровержение — все это было в коротком вопросе. ***           Стоя рядом с тощим церковником, Трюггвасон с нетерпением смотрел на город. Он нервно дергал ногой и хмурился. Под презрительно-сумасшедшим взглядом англичан Олаф уже не раз пожалел о своем согласии с планом Норда. Рисковать своей жизнью в бою, с мечом в руках — это одно. А быть прирезанным подобно свинье           — другое. Это низко, унизительно, мерзко. Сама сдача в плен уже отвратительна. Трюггвасон безрадостно вздохнул и бросил на Манчестер еще один тоскливый взгляд. Если Норд просчитался и англичане поведут себя не так, как он обещал… Что ж. Об Олафе сложат песнь, как о самом трусливом ярле.           Церковник что-то довольно проговорил, глядя на Трюггвасона маленькими глазками-угольками. Олаф так и не выучил английский, поэтому ничего не понял и лишь презрительно фыркнул в ответ. Англичанина такая реакция разозлила. Видимо, в его представлении, Олаф должен был пасть ниц, дабы просить о прощении грехов и вымолить легкую смерть. Англичанин оскалил желтые зубы в гримасе, совсем не приличествующей служителю святой церкви, и, занеся руку со скривленными пальцами, двинулся к Трюггвасону. Олаф напрягся. По наказу Норда он не должен до поры до времени вести себя спокойно, но позволить этому ничтожеству ударить себя, Олаф не мог.           К счастью, выдержке викинга не пришлось подвергаться испытанию: над Манчестером взвилась струйка дыма. Не обращая ни малейшего внимания на направленные на него копья, Олаф перехватил запястье церковника, резко дернул крошечного мужичка на себя и пережал его горло.           По рядам англичан прокатился ропот. Освобождение Манчестера от язычников началось весьма славно — предводитель северян, небезызвестный Олаф Воронья Кость**, сам, добровольно вышел им навстречу всего с дюжиной сопровождающих. Их архимандрит Этельгар тут же приказал связать, а вот Олафа велел взять в тесное кольцо. Это никого не удивило. Весь отряд уже знал, что пред тем, как придать врага Англии и церкви смерти, Этельгар любил поговорить о грехах неверного и о мучениях, ожидающих того в аду. Только с этим викингом просчитался. Многие из поверженных англичанами рычали как дикие звери и бездумно метались, в результате чего зачастую сами налетали на копья. С таким холодным расчетом не действовал еще никто. Сохранять спокойствие до последнего момента и нанести единственный точный удар — не многие на такое способны.           Архимандрит сдавленно захрипел. Кто-то, наконец, додумался, что в руках викинга один только Этельгар, а у них есть с десяток его людей. Но на угрозу убить их Олаф не отреагировал. Он лишь настороженно оглядывался, словно демонстрируя: даже если ударите, придушить вашего церковника я успею.           На расправу над своими товарищами Трюггвасон тоже смотрел с равнодушным лицом. Он помнил о необходимости платить за любые блага. В данном случае за спасение.           Ослабив на пару мгновений хватку, Олаф дал церковнику сделать глоток воздуха, чтоб не помер раньше времени, и снова взглянул на Манчестер. Теперь над городом уже не плыла одинокая струйка дыма. Манчестер начал тонуть в густом темном дыму. Легкого жеста и насмешливой улыбки было достаточно, чтобы англичане поняли: викинги их обхитрили. Олаф — приманка, отсрочка. Теперь перед английским отрядом стоит выбор: викинги или город. ***           — Мы это сделали, — слабо выдохнул Норд, наблюдая за занимающимся пожаром, привалившись к стене хлипкого домика. Огонь и дым. Красные всполохи в сером тумане.           — Еще нет. Надо уходить, — Торвальд с беспокойством смотрел на растекающееся пламя.           Норд слабо покачал головой. Он не понимал, как вообще еще держится на ногах. Порой он уже не отличал дым от липкой дымки в голове.           — Беги.           — Что? — в первый момент Торвальд попросту растерялся. Потом накатила злость. И лишь за ней понимание. — Совсем плохо?           У Норда далее сил огрызаться не было:           — Угу.           — Пошли.           Теплая рука крепко ухватила Норда за запястье и потянула. Куда друг его ведет, Норд не понимал. Остатки сил уходили на присмотр за непослушными ногами. То расплывающиеся, то резко приближающиеся, а порой и вовсе пропадающие среди мельтешащих перед глазами пятнами ботинки были единственным, что видел Норд. Левая нога, правая нога, левая нога… Шаг, шаг, шаг… Споткнулся… Рука? Да, чья-то рука удержала. Снова шаги. Куда? Зачем? Упорно бьется мысль, что так надо. Надо идти. Только уже нет сил. Так хочется спать. Норд вот только приляжет и сразу встанет. Только дайте лечь! Но нет. Все та же рука не дает остановиться. Шаг, шаг, шаг. Левая, правая, правая… Или все-таки левая? Норду кажется, что он идет уже вечность. Что он прогневил богов и теперь проклят вечно двигаться. Без отдыха и сна. Ну, позвольте, позвольте же остановиться!           И наконец тихий шепот. Хотя, возможно, это был и крик, просто Норд все слышит как чрез толщу воды:           — Можно.           И Норд засыпает. Гостеприимный серый туман принимает его в свои объятья… __________ * Вальхалла — «чертог убитых» — мужей, что героически погибли на поле брани. Доступ в Вальхаллу преграждают ревущая река Тунд и запертые ворота Вальгринд. Сам чертог огромен: в нем 540 дверей, в каждую из которых плечом к плечу могут пройти 800 героев. Убитые воины без труда узнают эти палаты, ибо стропила их — копья, крыша — из шлемов и щитов, а скамьи покрыты кольчугами. ** Прозвище было дано Олафу за умение гадать по птицам.