Северянин

Заплаканная Ингеборга ворвалась в покои Торы. Рухнув на колени, она обхватила женщину за талию и зарыдала, вжимаясь в теплый живот. Тора сперва удивленно дернулась, а потом начала нежно перебирать мягкие рыжие пряди. Она ни о чем не спрашивала, ничего не говорила. Успокаивала беззвучно, одними прикосновениями. Хотя, подними Ингеборга взгляд, она бы увидела холодные, как зимний лед, и бесстрастные, как Урд*, глаза, брезгливую улыбку и бесконечную усталость в изломе бровей. Тора оглаживала огненную макушку бездушно, будто это, скорее, было неприятной обязанностью, чем актом доброй воли. - Почему? – наконец выговорила захлебывающаяся слезами Ингеборга. - Почему он так? Я… я… а он! – голос сорвался на жалкий, но все же полный негодования писк. - Не плачь, - резким, подбадривающим движением Тора взъерошила волосы на затылке девушки и отстранилась. Развернулась и прошла вглубь комнаты, опустилась на лежак. Ингеборга обиженно всхлипнула, потерла некрасиво опухшие глаза, размазала по щекам слезы и неловко поднялась. Поморгала, запрокинув голову, будто хотела загнать непослушную влагу обратно, снова промокнула лицо, теперь уже рукавом и обессиленно рухнула рядом с Торой. - Он на меня даже не взглянул. - Значит, ты не старалась быть замеченной, - спокойно отозвалась опытная обольстительница. Ингеборга напряженно засопела и набрала в грудь побольше воздуха, прежде чем произнести вслух то, что казалось ужасно стыдным, то, что могло выставить ее на посмешище: - Он… он скользнул по мне взглядом. Но… не узнал. - Не узнал? Ингеборга покачала головой, и слипшиеся сосульки челки радостно подпрыгнули, глумясь над хозяйкой. - Просто… просто… взял. Как шлюху. И забыл. - Прекрати, - хорошенький носик Торы скривился. - Если так и будешь вечно обелять себя, ничего не добьешься. - Обелять? - Как шлюху? – тонкие белые пальцы легко сжали острый подбородок, заставляя оторвать глаза от собственных колен. - Ты и есть шлюха, - Ингеборга дернулась, - и я – шлюха. И только тебе под силу сделать так, чтоб за ночь с тобой были готовы отдать любые сокровища, чтоб тебя молили снизойти. А не самой умолять взять себя за кусок хлеба. По щекам Ингеборги снова побежали слезы. - Я не смогу. Я так не смогу. - А как сможешь? – вовсе без интереса спросила Тора. - Я… я семью хочу. Мужа. Нежного, ласкового… И детишек. Много-много. Мальчиков. И девочку, обязательно девочку. Чтоб они ее защищали ото всех. И никогда-никогда не обижали… Это, знаешь, как здорово? Когда брат защищает… Кажется, нет никого лучше, сильнее, - голос Ингеборги виновато дрогнул: к Тормоду она так и не подошла. После того короткого мига у двери залы пиршеств она его боле не видела и даже не пыталась найти, хоть времени и немало прошло. - Семью? Мужа? Детей? – Тора захохотала. Весело, искренне, прищуривая глаза и широко открывая рот, полный крупных белых зубов. – Дорогая, огонек мой, нежность моя юная… Забудь! Забу-удь… Что ж ты, глупая, не поймешь никак – у тебя всего три дороги: в море со скалы, ноги перед кем попало раздвигать, чтоб с голоду не подохнуть, или смирить уже гордыню и наслаждаться тем, что есть. - Я надеялась, он поймет, он… он простит. И заберет. - Один-всеотец, ты думала, Эрленд влюбится в тебя? Эрленд? Да… - Тора снова зашлась смехом. - Огонек, да соизволил он свой хм… фаллос в тебя сунуть – гордись, девочка. Зеленые глаза с мокрыми ресницами пораженно распахнулись, пухлые розовые губы приоткрылись. - Ты… что такое говоришь? - Что знаю, то и говорю, - выплюнула Тора. - Я сначала даже думала, вовсе он мужской силы лишен, так нет, просто разборчив, падла… Отголосков обиды Ингеборга не заметила. - Но… он же хороший. - Кто? Эрленд? Тварь на редкость отвратительная, но морда… хорош, - в этом «хорош» смешались и восхищение, и презрение, и ненависть, и даже толика желания. - А вот тот красавчик, что ты придумала, взглянув на Хаконсона, может быть, и правда идеальный мужчина. Только грезами сыт да счастлив не будешь. - Но… он же… не бывает так. Кого-то он да должен будет полюбить. Да так, чтоб… чтоб… - Дите, - незло протянула Тора, - что я с тобой говорю? Еще в детских сказках-потешках живешь. - Мама. Мне мама говорила, что со всеми так. Даже самый славный воин бессилен пред любовью. - Да? – Тора могла бы поспорить, назвать множество так и необузданных женской лаской мужей, что весь свой век провели, утопая в страсти убийств и сражений и лишь на мгновения забываясь в похоти. Только смысла не видела, вот и не стала. – Пусть так. Только, сама уже видишь, не тебя ждет он. Не тебя. А цепляться за него станешь, только счастье свое, пусть пока и кажущееся тебе неправильным, упустишь. - Нет! – решительно вскрикнула Ингеборга и вскочила. - Я все смогу. И его себе достану. И четкой, резкой походкой вышла вон. А Тора грустно улыбнулась, глянула на дверной проем и уже привычно положила руку на низ слегка округлившегося живота. *** - А вы, я гляжу, тут славно устроились, - пробасил Торкель, оглядывая жилище Норда с Торвальдом. - И чисто-то как! - Погодь, - отозвался Тормод, - мы тебя сейчас еще и накормим. Ты ж, небось, с корабля прямо к нам? Соскучился-то по пище нормальной? - Ну, что правда, то правда, - сев на лавку, Торкель с громкими хлопками отряхнул колени и, неловко помахав руками, таки сложил их на столе. - Ты мне вот что скажи, как успехи-то у вас тут? - Ну, это не ко мне вопрос… Хотя… Норд вроде доволен. Носится как угорелый. Я всех его новых знакомых и упомнить не могу. А ему все мало, все не хватает… Вот и сейчас убег. - А ты тут за хозяйку? – Торвальд помнил просьбу Норда не вестись на подначки Торкеля, поэтому лишь усмехнулся: - А что? К жратве поближе, оно вернее. - Да уж. И когда вернется заполошный наш? - А я уже! – запыхавшийся Норд влетел в дом и бухнулся прямо на пол. - Уф… думал, быстрее управлюсь. Только прицепился этот Ивар, как репей, вот и пришлось чуть ли не бегом возвращаться. - Опять к старику ходил? Не надоело? - Но-но! Этот старик нам еще ого какую помощь окажет. - Ивар? – с сомнением уточнил Торкель. - Ярл Ивар! – многозначительно поднял сжатую в кулак руку Норд. - Ну, ты парень… Так, подробнее давай. - Что подробнее? С мягким стуком Торвальд опустил на стол миски. - А что подробнее? Времени всего ничего прошло… я ж говорил: хочешь толка – жди. - И все же? Торвальд вон говорит, деятельность ты тут развел бурную. Да и… Тор всемогущий! Как ты к старику Ивару-то подлезть сумел? - Да не лез я ни к кому… так, поговорили немного и все. Теперь только забывать себя не даю. А в целом… знакомлюсь вот. Сказки про Англию да про Олафа рассказываю. - И как? Верят? - Верят-верят… куда денутся? Я ж совсем-то небылиц не плету. - Так. А Трюггвасону, что говорить? Норд почесал в затылке, взлохматил волосы, сел, потянулся. - Чтоб не лез сюда. И сам не слишком части. Ни к чему. Как надо будет – сообщу. - Что так? Норд тяжко вздохнул – как можно не понимать таких простых вещей? - Если Хакон раньше времени что поймет – и меня подставите, и сами прогадаете. Торкель хотел не то что-то возразить, не то спросить, но запах горячей пищи из горшка, взгроможденного Торвальдом на стол, отвлек его. - Умм… - мечтательно протянул датчанин, откладывая миску, - хоть переселяйся к вам. Надоело на корабле дрянь всякую жрать – сил нет. Черствый хлеб да солонина… сколько на таком протянуть можно? Сдерживаемый смех скривил губы Норда, и он наклонился, чтоб волосы прикрыли лицо. Торвальд, впрочем, все заметил и понимающе кивнул. Спать укладываться стали не скоро: Норд расспрашивал Торкеля о том, что творится в Дублине, уговаривал не устраивать шума и сам много болтал, отвечая не угомонившемуся гостю. Отвечая пространно, красивыми словами, так, что Торкель чувствовал полное удовлетворение и был уверен – он узнал все, что надобно. Только вот по существу ничего не сказал. - Ну, хозяева, куда положите? Норд поджал губы и махнул рукой. - Да вот, сейчас стол отодвинем да одеял на лавку кинем. Ночь поспишь, нормально? - Да куда ж денусь? Посплю, конечно. А сами где спите? - спросил Торкель, заглядывая за грубое полотно. - А то такой домик чудной у вас – ничего не понятно. Жгучая, острая злоба колючим ежом заворочалась в груди Норда: может, он и сын вольных викингов, да только, получив после долгой жизни на конюшне свой угол, он был готов грызться за него. Поэтому и решили разгородить дом, чтоб было место, куда всем можно, – остальное только их. Вроде и глупо, и смешно, только вот сейчас Торкеля хотелось за шкирку отбросить подальше, чтоб не смел лезть, куда не звали. - Да, там и спим, - беззаботно отозвался Торвальд, а Торкель шагнул вглубь. - Мило, - через пару мгновений вынес вердикт датчанин, - только лежак один тут… Еще что за тряпками прячете? - Зачем? – не замолкал Торвальд. - Там же места много. - Вместе, что ли, спите? Норд бросил на Торвальда взгляд, обещающий муки, от которых захочется сбежать куда угодно, даже на Берега Мертвых, и принужденно улыбнувшись, ответил сам: - Холодно здесь очень, никак не привыкну. А очаг ночью держать горящим боимся. - Ясненько, - вынырнул из-за занавесей Торкель. - Так, давайте стол двигать, а то спать хочется. *** - Чего сердитый такой? - спросил Торвальд, когда мерный храп Торкеля заполнил темный дом. - Все в порядке, - ровно, спокойно, тихо. Чтоб не разбудить гостя и не дать другу повода посмеяться. - Я вижу. В чем дело? - Ни в чем. Не шуми. Спи давай! - Норд, но… Торвальд быстро понял, что разговаривать с макушкой бесполезно, и замолчал. *** Огромный мешок с глухим хлопком упал на землю, подняв клубы пыли. Тормод потянулся, разминая натруженные мышцы. Влажная рубашка гадко липла к телу, но снять ее он не решался. Ветерок приятно шевелил слипшиеся от пота волосы и холодил лоб. Тыльной стороной ладони Тормод стер с кожи соленые капельки, и на его лице остались грязные разводы. Тряхнув головой, он зашагал за еще одним тюком. Происходящее не слишком ему нравилось – Хакона он видел лишь на пиру, когда его «подарили». После отмашки конунга Тормода с девушкой-наложницей увели и заперли в пустой холодной комнате. За ней, впрочем, пришли уже через пару часов, а вот у Тормода все затекло от сидения на холодном камне. Явившийся уже следующим утром сухой, как щепка, старичок с дубленой морскими ветрами кожей окинул Тормода недовольным колючим взглядом и кивком головы велел следовать за собой. Тормод было понадеялся, что за ним послал Хакон, – а нет. Его увели во двор и поселили в бараке с кучей грязных вшивых трэллов. А потом стали использовать на тяжелых работах, как самого крепкого из тощей ватаги. Усмехнувшись, Тормод, слегка надавливая, провел пальцами по животу. Через дрянную тонкую ткань чувствовались твердые как камень мускулы. Раньше, даже в самые голодные годы, под кожей была тонкая прослойка жира – все как положено, чтоб не околеть. Но всего пара месяцев рабской еды, которой едва хватало, чтоб не помереть, да постоянной работы – и вот, ничего не осталось. Тормод попытался сжать пальцы, чтоб получилась складка – не вышло, только ущипнул себя. - Что стал, рот раззявил? – противный скрипучий голос заставил двигаться быстрее. Подхватить мешок, взвалить на плечи и медленно, слегка покачиваясь, потащить его на другой край двора. То ли Тормод попросту устал, то ли мешок этот и вправду был тяжелее, но с ним на спине, едва-едва удавалось переставлять ноги. Поэтому крики, наполнившие двор, не привлекли его внимания. Что что-то не так, Тормод понял, лишь полетев носом в землю и уткнувшись этим самым носом в чьи-то ноги. А вот мешок, к немалому удивлению, сверху так и не придавил. - Что за недотепа, - легкий пинок по ребрам заставил резко подскочить. И встретиться взглядом с хмурым конунгом. Тормод чуть не застонал, но сдержался и, быстро поклонившись, обернулся. Его мешок оказался в руках у… Тормод не знал имени человека, державшего его ношу, но точно мог сказать одно: он прекрасен. Такого совершенного лица ему еще не приходилось видеть. Слишком красив, чтобы быть человеком, но все же слишком человечен, чтобы быть богом. - Чего замер? - тяжеленный мешок врезался в грудь, лишив дыхания. Сам не зная почему, Тормод разозлился. Точнее, причина его гнева была вполне ясна: каким бы красавчиком ты ни был, права смотреть с таким пренебрежением у тебя нет. Только вот Тормод надеялся, что уже смирился со своим рабским, бесправным положением. Но в этот раз не сдержался. И, разогнувшись, швырнул мешок обратно, так, что нахала сначала пошатнуло, а потом тот и вовсе свалился. Идеальные губы скривились, темные глаза сощурились, на точеных скулах заиграли желваки. Тормоду следовало бы испугаться, послушно извиниться и самому кинуться к сухощавому старичку, моля всыпать плетей, тем более что сам Хакон сейчас смотрел на него. Но нет. И мысли подобной не мелькнуло в рыжей голове. Напротив, всем своим видом Тормод показывал: ну же, давай! Дай мне только повод, повод побороться с подлянкой, подложенной жизнью… Рассевшийся на земле красавчик утробно зарычал и начал подниматься: - Убью… - Эрленд! Оставь, – Хакон… смеялся, - не тронь мой… подарок. Подарок, а, подарок, у тебя имя-то есть? - Есть, - оторопело отозвался Тормод. Ярость еще кипела в нем, но уже как-то глухо, едва пробиваясь через удивление. - Какое? – а конунг забавлялся. - Тормод. - Славно, Тормод. Будешь моим личным рабом. Эрленд так и не встал, а конунг, тихо насвистывая, пошел дальше. Тормод пару раз моргнул, рассудил, что раз уж он личный раб, то должен постоянно находиться при господине, и, плюнув на мешки, поспешил за Хаконом. *** - Ушел, - прикрыв дверь за Торкелем, Торвальд сел на лежак рядом с Нордом. – Может, теперь объяснишь, что с тобой творилось эти дни? Сначала Норд продолжил лежать, не шевелясь, а потом резко сел и вцепился пальцами в волосы. - Пожалуйста, впредь думай, что болтаешь. - Что? – тряхнул головой Торвальд. - Ты о чем? - Господи, что, ты думаешь, будет, если обо всем узнают? - Что? Ты про Олафа? Боишься? Давай просто уедем, сбежим. Еще не поздно уплыть в Исландию, к моим. - Я не об этом! – на Торвальда уставились полные тревоги глаза. - В Англии святой отец отправил бы нас на костер. Я не знаю, что о подобном говорят ваши жрецы и велят делать в подобных случаях ваши боги, но почему-то мне кажется – тоже ничего доброго. Торвальд обалдело заморгал: - Да какая разница? А эти ваши церковники… ой, не верю я в их благочестие, не верю… так что пусть за собой глядят. А нашим богам плевать на нас. Они благосклонны, покуда получают дары. И… они не лгут. И не лицемерят. Только что Риг**, так ему оно положено… - Да как ты не понимаешь? Из-за этой авантюры на нас вечно кто-то смотрит, кто-то наблюдает… Я… я сам ввязался. А тебя даже не спросил. И теперь понимаю, что в любой момент могу подставить. Торвальд захохотал и дал Норду хорошую оплеуху: - Не на веревке же ты меня тянул? Хватит. Ты со мной когда-то пошел от безысходности. А я с тобой – по доброй воле. - Торва… - Ты ведешь – я иду. Везде. А если понадобится – и в Вальхаллу отправимся вместе. - Нет! Не надо мне никаких жертв. Хотел к родным – езжай. Бррр… плыви. Они же… сколько ты дома не был, а? Тебя, небось, уж мертвецом считают. А ты тут сидишь. Сам же говорил, сестру, страсть, любишь, а она тебя? Сколько слез выплакала, сколько волос выдрала? А мать? О ней ты хоть чуток-то думал? Сидишь тут, похлебку варишь да полы метешь – самому не тошно? Торвальд молча встал и вышел. Что-то такое горькое, обидное колыхнулось в груди. Да, когда-то Норд шел за ним в чужой для себя мир, шел, надеясь, что он сумеет помочь и защитить. А теперь Торвальд идет за ним. Не потому, что у него особо выбора нет, как раз таки есть. Просто не может он по-другому. И дом, семья… Точнее, семья. Дом для Торвальда теперь был не под родительской крышей. И, кажется, сейчас его из этого дома гнали. И даже за что и зачем не понятно. Чем провинился? Что натворил? Или… теперь хотят защитить его? Вот же глупость. Пусть он лег под мужчину, пусть в их доме он за хозяйку… но воином-то он быть не перестал. Все это такое пустое. Ноги сами вынесли Торвальда к морю, но не к шумному порту, а подальше, на песчаный пляжик, где валялась только пара перевернутых лодчонок да спутавшаяся сеть. Присев на покрытое подсохшей тиной днище, он уставился на мерно вздымающиеся волны. Вроде и ветер был не сильным, и море тихим, только все же была вода тревожной, беспокойной. Волны казались угловато-острыми, а мелкие брызги хищными. Упреки Норда горько зудели внутри. Хотелось ни то бежать – быстро, без оглядки, спотыкаясь и падая, покуда хватит сил – ни то спрятаться вот хоть под этой самой лодкой и, сжавшись в сырой темноте, пролежать там до самого Рагнарёка***. Еще лучше пойти домой и, взъерошив золотистую макушку, прижать глупого заговорщика к себе, стиснуть так, чтоб ребра затрещали, и потом долго, с упоением ласкать тонкое, но совсем не хрупкое тело, наслаждаясь плавным движением мускулов под ладонями, шершавыми пальцами в волосах и вкусом обветренных губ. А затем пару раз двинуть по дурной голове, чтоб думала впредь. - Злишься? – то, что сумел найти, неожиданностью не стало, а вот что вообще пошел искать – удивляло. - Не знаю. - Я… может, тебе правда лучше уплыть? – голос за спиной был каким-то тонким и неуверенным, не как у взрослого мужчины, а будто у юнца, без пушка над губой. - Смотря для кого. - Эм? - Для родителей, тут ты прав, лучше. А для меня? - Тебя? - Угу. И для тебя? Действительно хочешь, чтоб меня здесь не было? - Ты же знаешь, что нет. - Тогда зачем гонишь? - Ты когда-нибудь видел, как заживо горел человек? Все еще не оборачиваясь, Торвальд усмехнулся. - Я видел казни и пострашней. - Представь, что на месте осужденного я. И как? Нравится? - Норд, это… - Я бы не хотел увидеть в таком положении тебя. Вот и все. - Почему сейчас? – подумав, спросил Торвальд. - В который свой визит Торкель все поймет? - Постараемся – ни в какой. - Будем надеяться. * Урд – одна из Норн – «Судьба». ** Риг – мудрый и хитрый странник, сведущий в рунах. Он обучает знатных и дает советы простым людям. Он входит в дома, ложится с женами и девами и от него рождаются родоначальники. Таким образом, Риг строит мир людей. *** Рагнарёк – конец этого света в германо-скандинавской мифологии, гибель богов (судьба богов) и всего мира, следующая за последней битвой между богами и чудовищами.