Северянин

          Англичане называли викингов варварами, и, порой, Норду трудно было с ними не согласиться: кудлатые, потные, гогочущие мужики, надирающиеся после удачного боя, еще не успев омыть с тел кровь, вызывали мало приятных чувств. Да и во многих их традициях присутствовало что-то такое дикое, пугающее. Порой Норду даже становилось интересно, как много этой животной необузданности он успел набраться? Чем напитался за годы средь скандинавов? Ответить не получалось, но сближенность с дикарством будоражила.           Только вот, глядя, как северяне разгружают корабль и валят деревья для поселения, Норд готов был чем угодно клясться — более организованных людей ни в одном из миров не сыскать. Викинги были спокойны, не суетились, но никто и не сидел без дела, даже детям работа нашлась. А сам Норд снова был почти лишним. Ну… наверно был бы лишним, коли оно само собой разумеющемся не казалось бы. Плавание сыграло злую шутку: напомнило, сколь отлично тело Норда от родичей его отца. Столько, сколько ему, многодневная жажда никому не стоила. Дети, наверно, легче оправились потому, что их все же поили. Хоть и мало совсем, но поили. А бабы… Трудно признать, но сколько женщина стерпеть может, ни один мужик не выдержит. Выползли бабенки на землю твердую, по паре глотков сделали (больше Норд не велел — тело отвергнуть с отвычки может) да и принялись кашеварить. Осунувшиеся, с ввалившимися глазами, в кровь растрескавшимися губами и враз пожелтевшей кожей, они улыбались, шлепали разбуянившуюся детвору тряпками да гаркали на важно оглядывающих место стоянки мужиков. А Норд тухлой тушей валялся на солнышке, проклиная липкую слабость и благодаря судьбу, что вынесло их суденышко не абы куда, а на зеленый луг, что начинался почти сразу у моря, что по этому лугу озорно бежали крохотные ручейки холодной — аж зубы больно — воды, а вокруг виднеются густые заросли, ограждающие от ветра.           Луг, впрочем, не одному Норду по вкусу пришелся. Выросшие средь серого скалистого холода севера викинги глядели кругом широко распахнутыми восторженными глазами. Зелень средь осени — чудо чудесное, о таком только скальдам песни слагать! Словно боги оценили стойкость горе-мореплавателей, уважили за выдержанное с честью испытание и преподнесли дар великий — лучшую жизнь. А что жизнь на этой земле будет лучшей, никто не сомневался. Когда-то они приплыли в Гренландию, обманувшись сладким звучанием имени ее, но сейчас страшно не было. Что, что, Фенрир* вас раздери, плохого может случиться в столь благословенном краю, где природа будто льнет к человеку, лаская его теплым ветерком и нежным шелестом листьев?           На такой земле только последний лентяй помрет, а трудиться викинги готовы. Рыть дома себе, что Норду так напоминали лисьи норы, только с крышами добротными, ставить изгородь кругом поселения. Прикидывать, где по весне рожь сеять, где репу сажать.           Норду любо-дорого смотреть на разрастающуюся деревню было, на поздоровевших людей, ладные домики и… Торвальда. Крепкого, властного, решительного. Такого, что и спорить не захочется никому, кроме самого Норда, конечно. Как так они местами поменялись? То был блистающий Норд, ловко крутящий людьми и событиями, и Торвальд, что «при нем». А теперь викинга все слушают, его слово почитают. А Норд… довольствуется укромным местечком в его тени. Ну, почти довольствуется. Ему вроде много и не надо, но привычка быть в ответа за все и вся, кажется, никогда его не оставит. Поэтому на людях он никогда супротив ничего не говорит, а ночами, после жарких объятий и тягучих стонов, лениво скользя пальцами по мерно вздымающейся влажной груди норманна, тихим вкрадчивым голосом советы раздает да журит за неверно, по его мнению, сделанное.           — Чего ты сегодня этой глупой бабе, Хертрюд, наказал с остатками пшена разбираться, а?           Торвальд фыркает и сдувает с потного лба челку, морщится:           — А чего б и нет?           — Сопрет она половину, вот что, — как дитю несмышленому объясняет Норд. Не отрывая пальцев от кожи, он ведет руку выше, слегка надавливает на кадык. От неприятного ощущения Торвальд сглатывает. Норду нравится, как при этом дергается горло у него под ладонью. Улыбнувшись, он щекочет яремную впадинку. — Пшено, оно и так дорогое шибко, а здесь у нас, все еще дороже, ибо мало его и взять неоткуда.           Покачав головой, Торвальд ловит шаловливую ладонь и, перетащив ее себе на живот, прижимает:           — А ты чего предлагаешь? Совсем без присмотра оставить? Так еще пуще растащат, оглянуться не успеешь.           — Да я что, спорю, что приглядывать надо? Только почему Хертрюд?           — А кого еще? Я б Фрей поставил, да на ней и так столько бултыхается — как вообще справляется непонятно.           Уголки губ Норда приподнимаются, он трется кончиком носа о теплое плечо.           — С нашей Фрей, конечно, никто не сравнится. Но она не единственная толковая баба здесь.           — Да что ты?           Норд не ведется на издевательский тон и серьезно отвечает:           — Да, есть. Назначил бы Сольвейг. Она и умна, и честна, что тут главное.           Торвальд прикрывает глаза и вспоминает Сольвейг — за ней долгое время ходил Торстейн. Высокая, статная, в ней все от розовых щек до сильных стройных ног, что так легко несли ее по земле, пылало здоровьем. Красавицей не слыла, но мужчинам она нравилась до одури, притягивая их, маня своей свежестью, молодостью, бесшабашной любовью к жизни.           — «Умная», «честная», говоришь?           — Угу.           — Да, славная девушка, славная…           — Да… — тягучий, какой-то сытый ответ.           — И красивая даже…           — Красивая, — так же расслабленно повторяет Норд.           — Влюбился?           — Влю… Чтоб тебе турс** на голову рухнул, что за глупости несешь?           Торвальд хохочет и, крутанувшись, придавливает Норда к лежаку:           — Просто ты такой забавный: вроде так серьезно толкуешь о важном и при этом ластишься, как лизучий щенок.           Норд фыркает и, поерзав, обхватывает бедра Торвальда ногами.           — Ты бы предпочел, чтоб я сидел на лавке с мрачной рожей?           — Ну уж нет! — Торвальд мягко вжимает бедрами Норда в лежак, скользит по нему вверх-вниз, и тот едва не мурчит, как довольный кот. — На лавке не надо…           — А где ж тогда? — пальцы Норда путаются в прохладных прядях, ерошат светлую шевелюру.           — Мог бы… — дыхание у Торвальда сбивается, — сразу… еще… когда назначал… сказать…           — Не-а, — весело отзывается Норд и, притянув голову норманна к себе, коротко целует обветренные губы. — Ни к чему прилюдно отчитывать тебя, як дурного мальчишку.           — А тут… — плавный толчок: по остаткам масла и семени легко идет, прерывистый выдох, — значит, можно?           — Тут — можно.           — Пламя Локи! Норд…           — Ты от разговора-то не отвлекайся!           Торвальд снова ругается и обиженно стонет — до чего не честно! У него разума сейчас вовсе нет — хорошо так, а этот мелкий оратор о чем-то важном говорить хочет!           Норд, видя недовольство друга, злорадно хихикает и принимается тарабанить ему на ухо список дел на завтра, но вскоре и сам сбивается, делает несколько судорожных вдохов, начинает сначала, плюет на сие бессмысленное дело и упоенно отдается процессу куда более интересному — толкается навстречу, покусывает настрадавшееся от его болтовни ухо, лижет его и до синяков сжимает плечи Торвальда, изливаясь.           Лениво так… шевелиться не хочется, но если Торвальд надеется, что сможет так от скучных разговоров сбегать — то зря: заставить Норда замолчать, когда тот решил высказаться и Ригу*** не под силу.           — Так что? Назначишь Сольвейг?           — Ётун тебя дери, Норд! Я сейчас и правда заревную.           — Дурак ты, Торвальд.           — А ты умник великий! — викинг ворчит, но Норд ничуть не смущается:           — Именно. Так что слушайся.           Торвальд вздыхает и утыкается носом Норду в подмышку, тот слегка сдвигает руку и опускает ладонь на лохматую макушку.           — Все сделаю, только поспать дай.           — Спи, — разрешает Норд, и Торвальд моментально проваливается в пряную сладкую темноту, полную родного тепла и запаха, а сам Норд задумчиво перебирает волосы спящего и ругается на свою непоседливую душу.           Все ж хорошо так, что вроде и лучше некуда. Обследовав местность, они убедились, что кусты вокруг облюбованной ими поляны — это заросли винной ягоды, той самой из которой южане готовят дорогой хмельной напиток. По всему выходило, что снес ветер их много на юг, к землям, что Лейф называл Винлендом****. Край, одним своим видом обещающий благодать неслыханную.           Но все же что-то Норда грызло, гадкое ощущение, что не может все так гладко быть, не бывает дармового счастья, а значит, заплатить еще придется. Почему-то Норд в этом даже не сомневался. И сон не шел. Ужасно хотелось убедить себя, что это лишь дурная привычка вечно быть настороже сказывается, что бурная молодость так отдается теперича.           — Все, Сольвейг — хранительница пшеницы. Доволен?           Норд рассеянно кивает и продолжает вглядываться в шелестящую зелень.           — Слушай, вы ограду возводить собираетесь?           — Ограду? – хмурится Торвальд. — Зачем?           — Всегда ж делаете.           — Ну, так то коли защищаться может прийтись. А тут от кого прятаться? Не от кого. Людей, окромя нас, здесь нет. Зверья даже опасного не видели. Чего зря силы да дерево тратить?           Норд еще раз обводит кусты взглядом и, вздохнув, отворачивается.           — Да просто селение как голое. Мало ли, что случиться может?           Лицо Торвальда становится сосредоточенным.           — Норд, ты чего определенного боишься али как?           — Да не знаю я! Просто тревожно.           Торвальд трет лоб и шумно выдыхает:           — Слушай, ты… вечно каких-то гадостей ждешь. Зачем? Боги, они такие… подумают, что кличешь беды, да и пошлют тебе на радость.           Норд кривится. В подобные происки богов он не верит, но и внятно объяснить, чего ему неймется, не может.           — Ладно. Забудь, — в голосе сквозит обида. Не на Торвальда, конечно, — на себя.           Торвальд качает головой и обнимает за плечи.           — Норд, ты просто слишком привык к постоянным подлянкам. Нельзя так. Живи да радуйся, что мешает?           — Потому и привык, что вечно всякое случается.           — Ну… сколько мы в Гренландии прожили, горюшка не зная?           — А чем все закончилось?           — Пфр… так все рано или поздно заканчивается. Зачем раньше сроку дергаться?           — Ты по родителям не скучаешь?           Удивленный вопросом, Торвальд несколько мгновений молчит, потом тихо отвечает:           — Не знаю даже. Я столько уже без них прожил. Когда вернулись, здорово, конечно, было, но и привык не сразу, что рядом они. Да и… жили-то мы все равно отдельно, а коли бы с ними, так и не понятно как-то. Скучаю, пожалуй, но так… сейчас будто снова то время, когда мы вдвоем лишь были. Понимаешь?           Кивок:           — Понимаю. Только не обманывайся: сейчас мы не вдвоем. Нас тут не одна дюжина, и их сюда мы притащили. Так что… собой не располагаем.           — Ты слишком серьезный.           — А ты — безответственный.           Ответить Торвальду не дает сердитая Фрейдис, решительно шагающая к ним.           — Братец, а ну бери свой зад, пока он еще не окончательно разжирел, и двигай давай к крайней хате! Там Локи знает, что с крышей творится, рухнуло все к ётунам! Благо внутри никого не было, а коли бы на головы упало?!           Норд думает, что до «разжирел» заду Торвальда еще далеко, но все же хлопает викинга по бедру, так что тот удивленно охает:           — Иди-иди.           — И почему, спрашивается, без меня нельзя?           Фрейдис смеется:           — Быстрей давай! Лентяй.           Торвальд фыркает и уходит. Фрейдис скрещивает руки на груди и довольно поглядывает ему вслед. Ее деловитый вид ужасно нравится Норду. После прибытия было так много дел, что ни поговорить, ни даже видеть ее часто не получалось. А, оказывается, хотелось.           — Фрей, ты сама-то как?           — Я? А что со мной?           — Да на тебя столько свалили… как на ногах еще держишься?           Нахальная девица заливисто хохочет:           — Норд, ты прямо глупый какой-то, будто ребенок, право слово! Это ж весело все! Вот на поле весь день работать — да, тяжко. А по строящейся деревне носиться, баб отчитывать, да мужикам пенять — кому ж не по нраву придется?           — Фрей, ты — сумасшедшая.           — С чегой-то?           — Ну, мне б, пожалуй, не понравилось.           — Конечно, — легко соглашается Фрейдис, — ты ж с девками дел иметь не умеешь.           Норд хлопает себя по лбу — что за несносная девчонка!           — Тебя когда-нибудь побьют.           — Не-а, — на выгнутую в сомнении бровь Фрейдис лишь улыбается, — ты, что, позабыл, кто тут мой брат? Не посмеют, — а сама довольная-довольная.           — Избалованная ты… Кто такую замуж возьмет?           — Больно надо… — а у самой глаза хитрющие.           — Вот как! А ну рассказывай.           — Что рассказывать? — и удивилась так правдоподобно — загляденье.           — Кого от Торвальда отбивать придется.           — Почему сразу отбивать-то? Авось ему еще и понравится.           Норд глянул на Фрейдис с сомнением и стал перебирать возможных женишков. А их и не так много — чтоб неженатый, в Винленд всего шестеро–то и прибыли, не считая самого Норда с Торвальдом. Болли*****, пожалуй, можно сразу откинуть, больно он уж своему имени соответствует, не для Фрей такое. Его разве что совсем тихая да забитая женщина снести сможет. Кнуд тоже вряд ли — глуповат, трусоват. Хельги… Хельги — да, неплох. Высок, даже для викинга, могуч. И умом не обделен, и отвагой. В плаванье себя смирно вел, держался крепко. До последнего греб, не ныл, не стенал. Только вот, кажется Норду, есть у него уже другая зазноба — за Сольвейг он вместе с Торстейном ходил. Была у них разок даже драка крепкая, насилу разняли. Норд потом обоим травки, что кровь останавливают, заваривал. Мари — вполне мог бы подойти, не будь он столь обычным. Норд бы сказал, что Мари — образцовый викинг. Все у него как надо, всего в меру. Не больше, не меньше. А Фрейдис… Норд, конечно, предвзято судит, но Фрейдис — она особенная. Остаются Льёт да Орм. Первый Норду просто не нравится, второй страшен, как пень корявый. Вот и выходит… что либо Норд чего-то не понимает, либо Фрейдис его дурит.           Ну да ладно — чего только молодой девушке в голову не придет. Может, и Хельги в своих симпатиях переменился, а может, Фрейдис и понравилась простота Мари. Главное, чтоб в женатого не влюбилась, остальное — пущай.           Норд поймал себя на том, что снова смотрит на заросли за поселением. Не нравились они ему.           — Фрей, слушай…           — А? — кажется, девушка тоже о чем-то своем задумалась.           — У тебя не бывает такого чувства… ну… что за нами наблюдают?           — Что ты имеешь в виду?           — Ну… что там, — кивок на винную ягоду, — кто-то есть?           — А… да нет, не бывает! — и снова как-то произносит она это… так, что вроде и не врет, но и верить почему-то не хочется.           — Точно?           — Да точно, точно. Сам подумай: кому там быть?           Норд пожимает плечами и указывает на деревню:           — Пошли отсюда, что ли… Поможем там чем…           Помощь приходится как нельзя кстати: оказывается, остатки сушеного мяса свалили именно в тот дом, что ныне обрушился, так что женщины недовольно причитали да покрикивали на мужчин, чтоб шустрее разгребали. Злые мужики лениво возились в пыли да огрызались. Торвальд угрюмо рассматривал груду земли и досок, словно она скрывала имя виновного в беспорядке.           — Фрей, угомонишь их?           — Да без проблем. Еще что надо?           — Жратвы б наготовили. Это безобразие как разгребут — все есть захотят.           — Все будет!           Фрейдис убежала, а Норд подошел к Торвальду.           — Ну и… чего глядим? Почему не работаем?           — Да… чего она рухнула, спрашивается?           Норд пнул ближайшую деревяшку:           — Теперь уже и не разберешь, а коли не пошевелишься — до завтра не управимся.           — Да что я-то?           Норд фыркнул.           — Дурак ты! Говорил, говорю и буду говорить. На тебя ж все смотрят, вот и не шевелятся.           С этими словами Норд сам наклонился, вытянул доску, оглядел ее, решил, что еще сгодиться на что может, и кинул ее за спину вправо. Ухватился за следующую, попытался поднять — не получилось, пришлось разгребать землю. Неплохая доска, туда же ее. Несколько деревяшек уже просто мусор — в отдельную кучку, на дрова пригодятся. Так… а с землей что делать?           — Ведра несите, а?           Решившие полениться викинги недовольно глянули на Норда. Того, впрочем, это совершенно не напрягло. Он спокойно продолжил тягать доски.           — Упорный ты мой! — шепнул Торвальд и добавил уже громко: — Так, мужики, давайте уже уберем тут, а завтра займемся перестройкой. Ведра где? __________ * Фенрир — в скандинавской мифологии гигантский волк, дитя Локи. Некоторое время Фенрир жил у богов, но он был так велик и страшен, что только отважный Тор осмеливался подходить к нему. Пророки предупредили, что Фенрир рожден на погибель богам, и тогда его посадили на цепь. Ради этого Тор положил свою правую руку в пасть Фенрира. Волк откусил кисть Тору, однако боги успели приковать чудовище к скале. Пророки предсказывали богам, что перед наступлением конца света Фенрир разорвет оковы, вырвется на свободу и поглотит солнечный диск, а в последней битве богов с чудовищами и великанами он проглотит Одина. ** Турсы — великаны. *** Риг — скандинавский бог, один из асов. Известный хитрец. Он участвовал в образовании социального строя: притворяясь путником, он делил постель с женами представителей более низкого класса, а получившиеся результате этой связи дети становились представителями более высокого слоя. **** Винленд — название территории Северной Америки, данное исландским викингом Лейфом Эрикссоном примерно в 1000 году. Точное место положения неизвестно, версий много. Одной из самых популярных и обоснованных является остров Ньюфаундленд. Против нее говорит то, что винограда (а само название Винленд означает «винная земля») там нет, т.к. слишком холодно. Некоторые считают, что это объясняется «рекламным ходом», наподобие того, что проделали с Гренландией. Другие говорят, что настоящий Винленд находился много южнее, а поселение на Ньюфаундленде было основано куда позже. Третьи — что винной ягодой являлся не виноград, а крыжовник или черника. Мною была выбрана четвертая версия — открытие Америки викингами пришлось на так называемый средневековый тёплый период, что делает возможным произрастание винограда в том числе на острове Ньюфаундленд. ***** Болли — злой.