Северянин

          — Торвальд, отстань, я спать хочу, — невнятно мычит Норд, зарываясь лицом в постель и вяло отбрыкиваясь от пытающегося стащить его с лежака викинга.           — Сам велел разбудить пораньше! Причитал: мол, не хочу вылазку пропустить. Давай, поднимай уже задницу!           — Отстань, ясно тебе?!           — А вот и не отстану! Потом ж ругаться хуже пьяного кузнеца будешь. Встава-ай…           Норд страдальчески вздыхает и садится, трет припухшие с недосыпа глаза.           — Наругаюсь. И прав буду, — бурчит, но встаёт. Торвальд укоризненно качает головой:           — С чего бы?           — А кто виноват, что я не выспался? Кто лапища свои полночи распускал?           Торвальд удовлетворенно смеется:           — А ты сопротивлялся… як девица по первому разу.           — Шел бы ты…           — Куда? — с неподдельным интересом уточняет Торвальд.           — На улицу, вот куда! Воды свежей притащи!           Торвальд смеется и выходит прочь, а Норд потягивается, разминая затекшее за ночь тело, и оглядывает комнату, силясь найти в потемках рубаху со штанами. Одежда измята, но одевать чистое не хочется: в лесу оглянуться не успеешь — уже грязен как свинья, нашедшая новую лужу, чего выряжаться? Стирать же потом придется… самому лень, а на Фрейдис — где заскочишь там и слезешь. Еще и своего барахольца выдаст, «заодно уж».           — Еще не оделся?           Норд качает головой, давя очередной зевок и ныряет в рубашку. Из ворота показывается пуще прежнего лохматая голова.           — Да ни за что не поверю, что все уже готовы. Не последние мы будем, помяни мое слово.           — А вот и нет — все собрались, нас одних ждут.           От удивления Норд путается в штанах и, пошатнувшись, смешно подскакивает, силясь устоять.           — Ну дела!           — Дык интересно ж! Сколько уже здесь, а за лагерь ни ногой. Чтоб толпой ходить — не получалось, дел больно много, а по одному пускать ты запретил. С чего только, не понятно мне совершенно, но… — Норд бросает на норманна выразительный взгляд и тот кивает. — Вот-вот, и спорить даже не пытаюсь.           Норд качает головой и одолевает-таки несносные штаны, обувается.           — Пошли!           — Давно пора.           К моменту появления Норда с Торвальдом на клочке свободной земли средь лагеря, гордо называемом «большой площадью», народа и впрямь скопилось не мало, если подобное слово вообще применимо к толпе из полутора дюжин человек. Только здесь это было чуть меньше половины мужчин, так что Норд считал, что сборище не слабое. На самом деле, это далеко не все, кто хотел пойти, но Норд опять уперся и, устроив Торвальду знатную головомойку, настоял на том, чтоб селение пустым не кидали. Тот сначала психовал, не понимая, с чего дались Норду такие предосторожности, потом буркнул, что надо было Норда где в море утопить, а самому на бабе какой тихонькой жениться, чтоб пекла пироги да помалкивала, и смирился.           Торвальд бодро велел подниматься, напомнил оружие держать под рукой, проследил, чтоб Норд не оказался ни первым, ни последним и дал отмашку на выдвижение. Сонные женщины вяло помахали им вслед, пара взбудораженных пацанят громко попросили притащить что-нибудь интересненькое.           Продираться через заросли винной ягоды оказалось занятием премерзким. Торвальд, как, впрочем, и почти все остальные, то и дело спотыкался, запинался, падал. Норд только посмеивался, глядя на него, да все больше убеждался в правильности решения не одевать чистое: после такого не стирать — выкидывать придется.           — Не жалко тебе меня, — наигранно вздохнул Торвальд, когда стало казаться, что кусты не закончатся никогда.           — А чего тебя жалеть?           — Ты сегодня какой-то вредный.           Норд фыркает:           — Это я не вредный, а просто не выспавшийся. Вот если бы кто-то вчера мне не…           — Опять ты об этом? — Торвальд цепляет очередной корень и не валится только благодаря Норду.           — Ну ты и кабанчик, хороший мой! Извиняй, конечно, но, кажется, разожрался ты непомерно…           Торвальд бросает на землю обиженный взгляд, а потом грустно смотрит на Норда:           — Я всегда таким был. И еще вечером никто не жаловался.           Блаженно прикрыв глаза, Норд вспоминает, как приятно давило на спину горячее тело любовника, какой возбуждающей мощью казалась эта тяжесть. Да, придется признать: острых локтей-коленок да ребер выпирающих ему бы не хотелось. Упругое тело, такое, что и складки не висят, но что сжать есть — куда привлекательнее.           — Ладно уж, голодом морить не стану. Но и на усиленное питание не надейся. А то еще немного — и уже не удержу. Упадешь, рожу расцарапаешь, что я с тобой таким страшнючим делать стану? — еще и не договорив, Норд был вынужден снова ловить викинга. Это показалось ему ужасно забавным, так что смех сдержать не удалось. Впрочем, Торвальда это нисколько не обидело. Его происходящее тоже веселило.           Отхохотавши, он спросил:           — И чего тебе эти заросли так не нравились? Идешь вот и смеешься, ни о чем не печалишься?           Норд замер, вмиг посерьезнев.           — Хмм… да как тебе сказать?.. Мы сейчас вроде как вооружены, — на непонимающий взгляд Торвальда он добавил: — Ну, мы сами на разведку идем, так что начеку. А в стане — раздолбайство полное. Даже дозор толковый на ночь не ставим. Да нас спящими перережут, никто и не пискнет.           — Норд, опять ты об этом? Нет тут никого, кто нас жрать станет! Зайцев и тех днем с огнем не сыщешь!           В сотый раз объяснять, что если они еще не видели ничего опасно, то это не значит, что его нет, Норду не пришлось. Откуда-то справа донеслось шуршание. Кусты уже порядком поредели, так что все друг друга прекрасно видели и можно было точно сказать: это не один из викингов.           Моментально напрягшись, мужчины замерли. Кто-то схватился за рукоять меча, пара человек шустро приладили стрелы на тетиву луков, сам Норд потянулся к кинжалу. Вот и готовы, вот и ждут… А все равно не по себе. С другой стороны — Норд устал готовиться неизвестно к чему, устал пытаться угадать неугадываемое, а сейчас все станет ясно.           Ясно, однако, ничего не стало: в зарослях пошуршало-пошуршало да и перестало.           — Может, заяц? — подал голос стоявший ближе всех к источнику шума Хельги.           — Не похоже, — покачал головой Льёт, — зайцы, они по-другому ходят. Не так.           Хельги безразлично пожал плечами:           — Ну, идем дальше? А то так весь день и проходим, а окромя ягоды этой ничего и не увидим. Вот народ посмешим!           Все вопросительно уставились на Торвальда, тот кивнул и викинги двинулись дальше.           — Ну что? Перепугался?           Ловко пронырнув под незамеченной Торвальдом веткой, Норд самодовольно дал норманну стукнуться об нее лбом и назидательно произнес:           — Не умничай, а то следующий раз дам грохнуться и поднимать не стану.           Торвальд преувеличенно тяжко вздохнул:           — Я только вот чего не пойму: тебе эти колючки-переростки совсем не мешают?           — Это не колючки.           — Да знаю я… но мелких травм от них поболе, чем от зарослей репейника. А ты как по полю ровному шагаешь.           Низкий побег перескочить было легко, а вот дряную ветку, торчащую на уровне поиска уже пришлось огибать, так что Норд бы так легко про поле не стал говорить, но…           — Ты забыл, как я по болотам лазил?           — Так то — болота, а это — кушари*.           — Знаешь, сколько на болотах похожих кушарей бывает?           — Норд, это было… страшно подумать, но уже почти десяток весен минуло, как с болотами мы твоими попрощались, куда ж помнить как по ним…           Дальше Норд уже не слушал. Десяток лет? Быть такого не может. Или… после побега из Англии почти год они прожили у Олафа, потом еще четыре минуло в Норвегии, пока они все к приходу Олафа готовили — принялся загибать пальцы Норд — несколько месяцев после провозглашения Трюггвасона конунгом, еще с дюжину — скитания по Исландии, прежде чем нашелся корабль, идущий в Гренландию… Туда они по весне прибыли, нынче осень. Четвертая осень с тех пор. Выходит, ровно десять лет со знакомства, да чуть меньше с побега.           Норд поднял глаза с собственных рук и внимательно посмотрел на Торвальда. Так долго… Столько, что и вспомнить, что было «до» трудно. А уж представить, что может быть какое-то «после» — и вовсе невозможно. Теперь уже только вместе, навсегда, до самого конца, а может, и после, коли есть у жизни опосля, продолжение. Норд задумался: что в его жизни останется без Торвальда. И вышло, что ничего. Все, все, что имеется, им двоим принадлежит, и никак иначе.           Не приди в грешную голову великого сподвижника христианского, ярого ненавистника язычников, подобрать северного мальчишку себе душу отвести, что с жизнью Норда стало бы? Почему-то в голову шли сплошь нерадостные мысли. В них были боль, страх, болезни, голод, унижения… И ни крупинки счастья, хотя глупость, конечно. В конце концов, Норд — он Норд и есть. И не Торвальд дал ему ум, не он одарил изворотливостью да прозорливостью. Все равно бы выкарабкался, все равно обманул жестокого старика. И подняться бы сумел. Не так, естественно, но по-другому — не обязательно значит хуже. Просто иначе.           И любовь бы тоже случилась. Может статься, тоже с мужчиной или наоборот с девицей хрупкой. И детишек понародили бы, и зверушку какую завели. Был бы Норд почтенным отцом семейства, потом дедом с множеством внучат… Или подался бы к грабителям да сложил голову где-нибудь в лесу, позарившись на слишком большой куш. А может, и совсем по-иному, так, что и вообразить трудно, сложилось бы. Много у человека дорог есть, только ступив на одну, никогда не узнаешь, какие кочки на других.           Вот Норд не знал и не жалел. Ни о детях не рождённых, ни о богатствах не добытых. Потому что жалеть — глупо. Норд даже сам на себя рассердился: что за блажь такая, о всякой ерунде размышлять. Да, долго. Да, пугающе долго. Неизменное, постоянное, единственно неменяющееся в их бурной жизни. Не идеальное, порой разлаживающееся, порой болезненное, иногда обидное. Но такое… родное, привычное, нужное… И счастливое. Счастливое ведь, несмотря ни на что.           А прочее — призраки, бредни. Может, и красивые, но не материальные. От них ни теплом не веет, ни свежестью.           Торвальд снова спотыкается и Норд подхватывает его под локоть, охает от тяжести, но улыбается. И не хочет отпускать, хоть идти так и не слишком удобно. Торвальд не подозревает, что только что крутилось в мудреной голове друга, но и ему сухая, чуть шершавая ладонь на собственной руке нравится.           Винная ягода заканчивается неожиданно. Просто раз — и заросли остаются позади, а перед викингами раскидывается море темно-зеленой сочной травы, вдалеке почти черными заостренными к верху пятнами виднеются деревья, слышится тихое журчание воды. Речушка, пересекающая луг, мелкая, с прозрачной ледяной водой и каменистым дном. Там, где нелепыми подводными замками лежат камни покрупнее, вода бурлит, как в кипящем котелке, и причудливо кружатся маленькие бурунчики. Сама вода чистая, вкусная. С жуткого путешествия уже немало времени миновало, но воспоминания о страшном огне жажды, что, казалось, испепелял тело изнутри, выжигая нутро, опаляя горло, иссушая губы и кожу, упорно не покидают, и в питьевой воде викингам видится самое замечательное чудо.           Только вот этот луг несильно отличается от того, на котором обосновали поселок, разве что моря нет. А это плохо. Потому что людям нужно мясо, нужен лес. Луг можно распахать, но для этого еще нужно привезти быков, лошадей… Большая часть прихваченного скота погибла в море. Остались лишь пара тощеньких коровенок да пегая кобылка. Тоже хорошо, но с ними не разгуляешься. Животные отходили дольше чем люди, и пока совершенно не понятно, когда коровы снова дадут молоко, и лошадь сможет стать в упряжь.           Но есть хочется уже сейчас. А в таких привлекательных зарослях ягод водятся только мелкие зайцы — вкусные, но их на толковую похлебку надо целую уйму. Зерна они не мало привезли, но часть надо оставить на посев, часть — скормить лошади, если хотят, чтоб она еще на что-то сгодилась. Зима не за горами, здесь хоть и теплее, чем в Норвегии, но зима — она везде зима, и ее надо пережить. А до поздней весны о плавании к старой земле и думать нечего — не дойдут. Вот и встает вопрос: чем кормить людей, если ржи мало да мяса взять негде?           Судя по хмурому лицу Торвальда, его этот вопрос занимал ничуть не меньше.           — К деревьям пойдем? — с сомнением спросил Норд.           — А смысл? Идти далеко, а настоящим лесом там и не пахнет. Так, три сосенки…           Норд задумчиво пожевал губу, взлохматил и без того растрепанные волосы, нащупал пару запутавшихся палочек, с чертыханием вытащил их и злобно уставился на далекие елки.           — И что делаем? Я одну рыбу жрать не согласен. Да и Один его знает, вдруг здесь море зимой замерзает?           — Ну… море — это вряд ли. Мне кажется, тут проходит то же течение, что делают земли Бранда пригодными к жизни.           — Да? Ну, это хорошо, конечно, но рыба… — скривился Норд.           — Бедный, бедный мой мальчик! — Торвальд трагично заламывает руки, Норд в отвращении высовывает язык и отвешивает викингу подзатыльник. Тот сразу теряет напускную игривость, взгляд его становится серьезным. — Да не может же такого быть, чтоб здесь не было никого, кроме этих треклятых зайцев!           Норд нахмурился.           — У меня такое чувство, что мы на острове.           — Да? — приподнял брови Торвальд. — С чегой-то?           — Не знаю. Зверья мало… очень мало. И никого крупного не видно.           — И что?           — Ну… не знаю. Торвальд, чего ты от меня хочешь? Я не великий путешественник, откуда мне знать, как оно на островах должно быть?           — Норд, ты уж определись: тебе кажется, что мы на острове, или ты не знаешь?           Норд скривился:           — Мне кажется, что мы на острове. Но я не знаю, почему.           — Норд, ты — ходячая головная боль.           — Дурак.           — Да ты сам себя послушай. И задумайся. Ну и… Норд, какая в сущности разница, остров это или нет? И почему, если это остров, то здесь должны быть одни зайцы? И Англия, да простят меня боги, и Исландия, и Гренландия — острова. И что?           — Да не знаю я!           — Тогда к чему вообще... — договорить Торвальд не успел: кусты зашумели, ветки заходили ходуном, все моментально подобрались, и из зарослей выскочили два зверя.           Норд пару раз удивленно моргнул и покачал головой. Звери. Невиданные, странные… но явно неопасные, если, конечно, боги не додумались приделать этим комкам пуха ядовитые клыки или гигантские когти.           Твари были размером с мелкую собачку, покрыты густым пушистым мехом. Заметив людей, заигравшиеся зверушки замерли и принюхались: остренькие носики забавно дернулись, мордочки со странными черными масками вокруг глаз сморщились. Викинги, судя по всему, их особо не напугали, так что мохнатая парочка медленно потрусила к реке. Самая интересная часть зверей оказалась сзади: толстые, с женское предплечье, полосатые хвосты. Норд подумал, что если ценность мяса этих созданий и неизвестна, то вот хвосты уж точно стоят охоты. Если их понабрать, летом отвезти на старую землю, можно будет получить немало золота — больно диковинный окрас.           Торвальд смотрел на зверей с куда меньшей долей радости. Ему они тоже напомнили собак, а их особо не поешь. До продажи шкурок он пока не дошел, а вот вопрос с пищей стоял остро.           — И как тебе это?           — Мне? — задорно отозвался Норд. — Да не особо. А вот Фрей, думаю, эта штука понравится.           — Считаешь?           — Ага. И еще из них шапки здоровские выйдут.           Бросив еще один взгляд на добравшихся до воды полосатиков, принявшихся совершать странные движения лапами — будто баба белье полощет — Торвальд согласился с шапкой. Диковинно получится.           — Бьем?           Норд наклонил голову на бок, на другой:           — А так словить не выйдет?           — Живьем, что ль? — невнятное угуканье. — Ну… можно попробовать. Нас они вроде не боятся, авось и подойти получится близехонько. Хельги, Льёт, подите сюда.           — Да? — первым отозвался Хельги.           — Зазнобе своей хочешь подарочек необычный? — встрял Норд.           — Ты это о чем?           — Зверушку изловите.           Хельги внимательно посмотрел на зверье, словно и не рассматривал со всеми.           — Это? Сольвейг?           — Ей понравится, — совершенно убежденным голосом.           Хельги смерил животных еще одним придирчивым взглядом. Норд… Норда с бабами никогда не видели. Точнее… чего уж скромничать-то, все прекрасно понимали, как живут их предводители, хотя и предпочитали не то что не говорить — не задумываться об этом. Живут, никого зазря не трогают. И в Гренландии все Норда славным мужиком считали: хоть и чужак, а травками верными всегда пособит и косо не глянет, и помочь чем силен не откажется, нелюдим малость — так то скорее людей вина, чем его собственная. А Торвальд так и вовсе — таких поискать надо. Из недостатков только излишняя привязанность к Норду. Только что от бабы не отлипать, что от мужика… Для себя Хельги особой разницы не видел, хотя, разумеется, были и те, кто болтал всякое. Но в Гренландии на Эрикова сыночка ругаться в открытую боялись, а тут… Понимали за кем шли. Так что теперь нос воротить? Тем боле, что делала эта парочка все верно. И может, кто и верил, что это Торвальд такой руководитель толковый, но Хельги всегда умел видеть чуть больше — ему ясно было, что один тот и вполовину бы так хорошо не справлялся.           Но обо всем об этом Хельги не думал вот до этого самого момента: пока Норд не попытался дать ему совет про Сольвейг. Потому что Норд, может, и умный, но откуда ему знать, что девице по нраву придется? Это с одной стороны. С другой — сам Хельги тоже уже не знал, что и придумать, чтоб на себя внимание привлечь.           Так что спорить он не стал: переглянулся с Льётом, сказал прочим не лезть, да быстрехонько стал соображать, как споймать хвостатую тварюшку.           Поймалась тварюшка легко. Правда, за палец тяпнула пребольно, но это же мелочи? Норд, недовольно осмотрев сочащиеся кровью мелкие ранки, велел по возвращению сразу к нему идти обрабатывать. И вообще, изъявил недовольство, что рука до сих пор не промыта в реке. И что сделать это, прижимая к груди трепыхающегося полосатика, весьма проблематично его тоже совершенно не волновало. Перехватив зверя за загривок, он перетащил весьма упитанную тушку себе подмышку и довольно улыбнулся, оценив мех на ощупь.           Второго зверька, отбежавшего на почтительное расстояние, он велел подстрелить — с мясом тоже надо разбираться.           Больше ничего интересного увидеть не удалось.           В лагерь возвращались шумно, костеря на чем свет стоит порядком надоевшую всем ягоду. Оставалось только надеяться, что следующий урожай им удастся собрать и у них появится столь дорогостоящее вино. Хотя об этом кроме Норда сейчас похоже никто не думал. Поэтому Норд, видящий столько блестящих возможностей для превращения этих земель в по-настоящему богатый край (ну, и что весьма важно, не спотыкающийся на каждом шагу), был единственным улыбающимся в толпе беспрестанно ругающихся. Что ж, не все умеют соображать наперед, к этому пора уже привыкнуть.           Немалую роль в его хорошем настроении сыграло и полное отсутствие признаков опасности на новом месте. Видать, и впрямь зря он так дергался.           — Ну, чего выведали?           — Что там? Что? — детей мало, но и тех, что есть, достаточно для создания суеты и шума.           — Вот глянь, зверь какой. Он — вся добыча.           Ребятне дали рассмотреть подстреленного зверя, а живого Хельги потащил дарить. Тот, правда, упирался и цеплялся за Норда не такими уж и маленькими когтями, так что в лекарственном растворе стал нуждаться не один Хельги. Сольвейг животному тоже понравилась. Не так, как Норд, но куда больше, чем поймавший его охотничек. Животное Сольвейг тоже понравилось. Правда, она решила, что похож он, скорее, на медведя, чем на собаку, и обозвала Берси**, что на взгляд Норда было полной нелепицей.           — А зачем ты его сюда захотел?           Норд пожал плечами:           — Не знаю. Собак мы не привезли, так хоть какая зверушка будет.           — Думаешь, приживется? Думается мне, исчезнет он в зарослях как только Сольвейг отвлечется.           — Ну… исчезнет так исчезнет. Не думаю, что их тут мало — другого поймаем, — прозвучало не слишком убедительно.           — Не жалко отдавать было?           — А почему должно было быть жалко?           — Он тебе понравился.           Норд скривился.           — Глупости. Если что, буду заходить к этой парочке, за ушком его чесать. А с кормежкой и грязью пусть сами разбираются.           — Коварный ты…           — А то! — не стал отнекиваться Норд. — Пошли лучше сестру твою поищем, а то не видать. Непорядок…           Нашлась Фрейдис быстро. Выбежала из-за дальнего дома, какая-то чрезмерно счастливая, прыгнула на шею брата, нагло хлопнула Норда по плечу и тоже спросила, что интересного они видели. Норд предложил и ей сходить глянуть на нового питомца Сольвейг и заодно осмотреть его собрата на предмет съедобности. Кивнув, она потащила мужчин с собой.           И они так и не заметили пары блестящих черных глаз, внимательно выглядывающих из не по-осеннему пышной листвы… __________ * Кушари — кусты, заросли, глухой угол. ** Берси — медвежонок.